Наконец нашли искомый овощной магазин, купили у сторожа Моргалыча последнюю бутылку за 25 рублей, по тут же вспомнили правило «плюс одна», вернулись и купили вторую, уже за 50, совсем уже последнюю, чтоб уж точно все было для того, чтобы утром опохмелиться.
Вернулись. Под домом поспорили на 100 шепиловских рублей: поп утверждал, что в один глоток выпьет бутылку, водки, вознесется на шестой этаж, войдет в открытое окно и откроет закрытую дверь. Шепилов вынул нежную светлокофейную банкноту с отцом-основателем в овале. Гайдамака сорвал с первой последней бутылки латунную бескозырку.
Поп крепко обнял кулаком бутылку, запрокинул голову, открыл рот и влил водку в глотку. Потом он взмахнул черными полами сутаны и, как стоял, так и взлетел на шестой этаж.
Гайдамака с Шепиловым раззявили рты.
Отец Павло помахал крылами перед окном, спустился вниз и доложил, что окно закрыто. Шепилов подумал-подумал и под впечатлением вознесения отдал попу сто рублей.
Вернулись к Моргалычу, купили за сто рублей третью последнюю бутылку, вернулись к дому, Гайдамака нашел на свалке злополучный топор, поднялись по лестнице на шестой этаж, взломали дверь и ввалились в квартиру. Окно было открыто. Ну и хрен с ним.
Продолжили пить в полвторого ночи. Выпили вторую последнюю бутылку, стали пить третью, совсем последнюю. Когда оставалось грамм двести, кто-то постучал в дверь. Подумали, что это Элка со спиртом, и закричали:
– Заходи, Элка!
Но вместо Элки в дверь вошел негр – но какой-то другой, незнакомый, новый, в джинсовом костюме, но тоже похожий па Гайдамаку. Тот негр был черный, как готовальня, а этот красно-шоколадный, окрашенный в «капут-мортуум». Гайдамака и поп негру не удивились, а Шенилов испугался и сказал:
– Ну вот, допились до чертиков.
Негр сказал:
– Извиняйте, пожалуйста, меня зовут Сашко Гайдамака, я из Офира.
Нет, это был не тот Сашко Гайдамака в десантном «листопаде», который прыгал в окно и ходил под облаками.
– Из ОВИРа? – не расслышал Шепилов.
– Из страны Офир. Не верите, вот паспорт.
– Ну вот, опять, – расстроился Гайдамака и потрогал негра за черный локоть и за металлическую пуговицу «Вранглер». Локоть был живой, теплый, а пуговица твердая, настоящая. – А ты почему не в окнo, а в дверь?
– Почему в окно? – удивился негр. – Я водку искал. Ночью темно. Шел мимо, услышал – хорошие люди пьют. Вот и вошел в дверь.
Заглянули в паспорт, убедились, все правильно: Александр Александрович Гайдамака, родился в Офире. На Гайдамаку похож, как вылитое лицо, только черное и более молодое.
Паспорт подписан Шепиловым. Подпись подлинная, но Шепилов уже не помнил своей подписи.
– Допились до негров, – сказал он. – Почему ты здесь?
– Учусь я здесь в театральном институте. Я водку хочу, – объяснил негр.
– А ты hu ne ho? – в шутку спросил отец Павло.
К неграм в России всегда относились хорошо, с уважением, потому что негров в России мало, да еще с таким именем: Сашко Гайдамака.
– Ладно, пей, дорогой Сашко!
Вылили негру в стакан последнюю водку, негр выпил ее вполне по-русски сплошным медленным глотком, занюхал джинсовым рукавом и сказал:
– Теперь спасибо на этом, а я пошел спать.
И ушел. Нормально ушел, не в окно, а в дверь.
– Хороший негр. Люблю, – похвалил Шеиилов. – В окно не прыгает.
– Он еврей, – сказал Сашко.
– Не может быть!
– Иудей он, – подтвердил отец Павло. – В паспорте записано: «фалаша». От.
– Этакий некультурный негр! Не люблю! – возмутился Шепилов. – Выпил чужую водку и ушел. А поговорить? (Было сказано ненормативное слово.) А рассказать о своей стране?
– Ничего, ничего, хороший негр, – примиряюще сказал отец Павло. – От лучше объясните мне, Шепилов, – от ты все говоришь «люблю – не люблю». Это у тебя присказка такая?
– Люблю.
– Или это философская категория? Или вы в самом деле кого-то любите, кого-то не любите?
– Не люблю.
– От! Любите кого или нет, спрашиваю? Если затрудняетесь объяснить, что вы любите, тогда объясните то, что не любите, – оставшееся будет понятно.
– А, понял! Люблю! – просиял Шепилов. – Вот, не угодно ли, батюшка, прочитать вот этот список о еврейском вопросе. – Он вытащил из-под себя кожаную милицейскую папку, вынул несколько страниц на скрепке и положил на стол.
Гайдамака с попом принялись читать.
ГЛАВА 5
УВЕРЕННЫЕ В СВОЕЙ ПОГИБЕЛИ
…арабские купцы стали читать предсмертные молитвы.
Графиня тянула время и никак не могла стащить трусы (автор точно не уверен, что именно стаскивала с себя в той реальности графиня Л. К. – трусы или панталоны? – наверно, все-таки длинные панталоны с рюшечками, потому что их трудней стащить), а Гамилькар деликатно не торопил ее и продолжал свой рассказ: "Местный негус по имени Логон оказался молодым негром с привлекательным лицом и отлично сложенным. Его юная сестра Лагане была еще прекрасней, а непоседливый маленький брат сразу принялся дергать купцов за бороды и колоть сабелькой в задницы. На расспросы негуса арабский шкипер ответил, что они приплыли в Офир торговать.
– Лжете, – сурово сказала сестра Лагане. – Вы плыли в Каибалу, но ветер занес вас в Офир. Убей их".
Негр увлекся и рассказывал в лицах – то шептал, то повышал голос, менял интонации, входил в образ. Графиня наконец-то стащила панталоны, закрыла глаза и присела на край дивана.
"– Ты права, – признался шкипер. – Но я солгал только для того, чтобы заслужить царскую милость. Не убивай нас.
– Не убивай их, – сказал очаровательный малыш Арам. – Они старые и невкусные.
– Разгрузите товары и торгуйте, – решил Логон. Никто не сделает вам зла.
Купцы поднесли подарки негусу, его красавице сестре и маленькому Араму, а Логон в ответ одарил их еще богаче. Торговля шла прекрасно, без пошлин, акцизов и налогов. В те времена Офир был еще в прямом смысле золотой страной – в реках намывали золотой песок серебристо-желтого цвета, а небольшие серебристые самородки золота лежали на берегах вперемешку с камнями. Такое светлое золото называется электрум, его не путают с серебром. Днем между хижинами ходили ручные купидоны, здесь их почитали как священных животных; а ночью в кронах деревьев шуршали дикие купидоны, подстерегая зазевавшуюся жертву. Через два месяца, когда наступило время отъезда, Логои отпустил купцов. Они завершили все дела, нагрузили корабль электрумом, негус с братом и со свитой проводили их – даже сели в лодку, подплыли и поднялись на судно.
Шкипер вдруг подумал: «Этого царька можно выгодно продать на оманском рынке динаров за пятьдесят, его братца – за тридцать, слуги стоят не меньше ста шестидесяти динаров, да их одежда стоит динаров двадцать. Очень жаль, что их сестренка осталась на берегу, ее красота дорого стоит. Хотя она и не знает науки любви, но это дело наживное, ее можно было бы продать в гарем султана за сто динаров».
В ту первую ночь с графиней случился конфуз.