И на этот раз они надеялись, что, может быть, после встречи с Удогой мылкинские Бельды посовестятся и либо придут мириться, либо откочуют куда-нибудь подальше. Но Бельды жили на Сухом ключе, в полудне хода от балагана Ла, мириться не шли и охотились по-прежнему. Денгура, как видно, полагал, что ондинцы не посмеют противиться ему, деревенскому старшине, который дружит с маньчжурами и сам стал купцом. Он надеялся, что ондинцы испугаются и дадут ему меха, только бы не заводить спора.
Однако он ошибся. Ла, Уленда и их дети принадлежали к роду Самаров. Самары никогда еще ни в чем не уступали роду Бельды. Они чувствовали себя оскорбленными и решили силой прогнать Бельды со своей речки.
Через несколько дней после встречи Удоги с Денгурой младший сын Ла, ладивший поутру самострелы на соболиные следки, заметил, что из пихтача на каменный рог сопки вылез, барахтаясь лыжами в глубоком снегу, Писотька Бельды.
– Эй, проваливай отсюда! – крикнул ему Пыжу. – Здесь мои ловушки.
Писотька, не ожидавший такой встречи, остолбенел. Стыдясь отступить перед Самарой, он стал как бы в рассеянности поглядывать то под гору, в горелый лес, то на густой голый осинник, торчащий из сугробов по увалу.
– Чего башкой вертишь?! – вдруг заорал Пыжу, решивший, что Писотька делает вид, будто поджидает своих.
И, не долго думая, Самар натянул лук, заложил приготовленную для соболя стрелу тупым концом вперед и пустил поверх Писотькиной головы, так что она чуть задела белую сохачью шапку. Тут Писотька, забыв стыд, в ужасе кинулся под утесы и скатился на лыжах в падь.
Пыжу кричал ему сверху что-то обидное, но ветер относил слова. Бельды пригрозил ему копьем и побежал к своим, ощупывая разорванную стрелой шапку с вылезшими наружу клочьями меха.
* * *
Очень холодно. Тайга замерзла и опустела.
Старик Ла идет сердитый, тычет прутиком в следы, качает головой. Все следы старые, замерзли. Звери больше не ходят, залезли в норы и дупла.
Ла налегает на лыжи. Он подходит к шалашу и слышит, что там идет веселье, молодые парни играют в карты. Услыхав скрип снега, они прячут карты. Уленда спит.
– Тайга пустая! – говорит Ла, раздеваясь. – Следы замерзли, все звери спят. Только старые следы есть. Завтра пойдем домой.
Ла ударяет ногой Уленду.
– Старый дурак! Парни тут ленятся… У-у! – Он гоняет заспавшегося старика по шалашу.
Утром пятеро охотников стали дружно укладывать меха в мешки. Промысел был удачным. Одна к одной укладываются огромные серебристые и красные лисы. Пышные черные соболя. Колонки. Рыси с кисточками на ушах. Выдры. Многие шкуры вывернуты мездрой вверх. Ла выворачивает мехом вверх соболя.
– Какой большой! – говорит Пыжу.
– Да, какой плохой! – грубо перебивает его отец.
– Да, да, плохой! – спохватывается сын.
– Плохая охота была! – жалуется старик. Так полагается.
Потащили мешки из балагана. Вот уж стали укладывать в нарты, привязывать. Запрягают собак.
«Домой! Домой!» – ликуют сердца молодых.
Бельды тоже собрались домой.
Денгура, запахивая белую дорогую баранью шубу, с важностью уселся в большую красную нарту. Нарта, как кресло, со спинкой. Упряжка из одиннадцати рыжих собак. Недалеко другая нарта, около нее суетятся еще охотники.
Перед Денгурой стоит маленький, бедно одетый старичок Чакча.
– Пойди в их деревню! – властно говорит Денгура. – Скажи, вы хотели нашего Писотьку убить, все равно что убили, мы будем думать, что убили нашего.
Писотька Бельды подымает собак и вскакивает на первую нарту верхом. Нарта за нартой проносятся мимо бедняги Чакчи.
Чакча вздыхает, качает головой, берет торчащие из снега лыжи и палку. Поднимает двух тощих собак, подпрягается и тащит полупустую нарту по другой тропе.
* * *
Ла сидит у себя дома на кане, поджав босые пятки. Пылают два очага. Полутьма полна скуластых лиц.
– Он сказал, – говорит Чакча, – «вы нашего Писотьку хотели убить, все равно, что убили… Платите выкуп за убитого или будем воевать!»
– Будем воевать! – яростно кричит оскорбленный Ла.
– Ай-ай-а-а-ай! – орет Ойга. – Зачем воевать?
– Нет, отец, обязательно пойдем воевать! – горячо говорит Удога.
– Чакча! Отвези им наш ответ, – говорит Ла. – Скажи: «Вы хотели свои ловушки поставить там, где наши стояли, по нашей лыжне ходили, – все равно что обокрали нас. Будем знать, что вы воры, а мы только попугали вашего, совсем убить его не хотели, только ему шапку порвали, а вы за это грозитесь убивать нас, все равно что убили, будем думать, что убили, вас в долгу два раза считаем».
– Я сначала съезжу домой, отдохну, – отвечает Чакча.
Он уехал.
Ойга кричала на мужа, рвала на себе волосы, кидала чугунные сковородки.
– Зачем воевать, пожалей детей! У тебя два сына! Пусть войну затевает тот, у кого девки!
Чакча честно выполнил поручение и слово в слово передал ответ Самаров.
Ссора разгоралась.
Денгура с жаром взялся за дело, желая иметь повод, чтобы притеснить Самаров. Это был один из тех людей, которые любят ссоры, кляузы, тяжбы.
«Да, вот тебе и сердце соболя, – думал Пыжу. – Нет, это было не сердце соболя. Удача нам в тайге была, но соболя все же не сами к нам бежали, а мы за ними гонялись да гонялись. В тайге поссорились. Война будет… Не знаю, может, верно, это было сердце соболя, а я подумал, что кусочек от сохачьего пуза, и Сандиемафа рассердился и нагнал за это Бельды на нашу речку!»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЛОЧА
Рассвета еще нет. Едва можно различить очертания низеньких жилищ, с неотпиленными жердями на крышах.
В доме Ла скребется в дверь собака.
– Сейчас выпущу тебя, Токо, – говорит Удога.
Собака выбегает, садится на снег и начинает выть. И сразу же из-под амбаров отзываются другие собаки.
Тоскующий протяжный вой сотен собак возвещает о приближении дня, хотя рассвет еще не начинался.
О чем они воют? Может быть, шаманы правы, его человеческие души живут во псах и тоскуют о своей судьбе?
Ойга высекла огонь. Кашляет Ла. Он закуривает трубку.
…Лес побелел от инея. В воздухе мгла. Обильно падает изморось. Тускло, косматым желтым пятном, сквозь мглу едва проглядывает солнце.
– В такие морозы все звери залегли в дупла и в норы. Теперь охоты нету, – говорит Ла. – Когда морозы не такие сильные будут, тогда в тайгу опять пойдем. А сейчас зверей не встре-тишь, только злого духа встретить можно.
Сквозь морозный туман ярко пробивается желтое косматое солнце. Еще два малых солнца по бокам его.
Прибежал Пыжу, всех всполошил. В тумане едут какие-то люди и разговаривают на незнакомом языке. Низкими, гортанными голосами, как будто лают хриплые, простуженные кобели.
Мужчины пошли на берег. Ла, насторожившись, вглядывается в туман.
– Вот они опять разговаривают, – говорит Пыжу. – Может быть, сбились с дороги? Кто такие?
Качая бедрами, подошел Уленда. За ним приплелся Кальдука. Из соседнего дома с оравой мальчишек спешит чернолицый молодой Ногдима. Ковыляет старик Падека, которого от болезни так согнуло, что он придерживается рукой за землю.
– Ну, вслушайся, отец, – просит Пыжу, – ты же знаешь все языки мира и сразу поймешь, кто едет…
Слышно, как скрипят полозья. Голоса все ближе.
– Знаешь, я не слыхал подобных слов… Они едут прямо сюда…
– Я, кажется, начинаю бояться, – говорит Пыжу.
Из густого тумана быстро появляется нарта и мчится к берегу. Она как раз под солнцем. С нее соскакивает человек с огромной рыжей бородой, в косматой рыжей шапке. Он снимает шапку, но голова его не меняет от этого цвета.
– Не бойтесь! – раздается крик на языке на-ней. [10] За рыжим шагает высокий гиляк с черными лохматыми волосами.
– Ла, здравствуй!
– Позь? Это ты?
Позь и Ла целуют друг друга в щеки.
– А это мой друг Алешка…
* * *
В д