»
— Спасибо и вам, Мелашка, — продолжала хозяйка, не замечая нерешительности гостьи. — Хочется открыть вам душу, как на исповеди, чтобы снять с нее тяжелый камень. Сердце подсказывает мне, что Михайла уже нет в живых. Приими, боже праведный, душу убиенного во брани… — крестилась вдова, не вытирая слез. — Признаюсь, не по доброй воле. Ради отца-наливайковца согласилась связать свою судьбу с нелюбимым человеком. Но любила сына, орла ясноглазого. Этой материнской любовью и жила, забывая о счастье супружества. А теперь…
Хмельницкая вытерла полой свитки слезы. Свет ей не мил, но жить нужно. О судьбе сына, а не своей позаботиться надо. Может быть, он остался жив и попал в плен с остатками войск гетмана.
— Хочу просить вас, — подавив грусть, обратилась подстаростиха к Мелашке. — Похозяйничали бы вы у меня в Субботове, пока я в Польшу съезжу. В глубоком трауре наши чигиринцы. А что делается в Жолкве? Надо бы и мне вместе с родными гетмана отслужить панихиду по любимом им подстаросте. Может, о сыне что-нибудь узнаю. — Немного помолчала и мечтательно добавила: — Такая теплынь, солнышко, сады цветут. А мне тяжело. Одиночество, словно шашель, вгрызается в самое сердце!.. Вот и хочу в последний раз повидаться с панами Жолкевскими, узнать их отношение к нам и попросить…
— До Лубен дошли слухи, что раненый сын ваш находится в турецком плену. Сказывают, Богдан по приказу пана Михайла бросился со своим отрядом на выручку панов Жолкевских. Очевидно, вместе с ними и в неволю попал. Поезжайте, пани Матрена, а я останусь у вас по хозяйству. Все равно мне своих птенцов приходится в чужом гнезде растить…
5
Как родные, договаривались две матери. По одной тернистой дороге пришлось им идти, воспитывая своих детей. Сын Мелашки завершал образование в Мгарском монастыре, куда забросила его нелегкая судьба. Ивасик Богун тоже с ним. Мартынко считает его своим братом и заменяет ему отца. А Матрене, которая была старше Мелашки, приходится еще раз, может быть в последний, напрягать все силы и снова искать свою судьбу на длинном вдовьем пути.
Погожие весенние дни делали мир прекрасным, привлекательным, зовущим к жизни. На дорогах, бегущих вдоль Днепра, было спокойно. Прошел уже год, как их очистили от турок и татар.
В сопровождении четырех дворовых казаков и одной наймички Матрена отправилась в путь в старостовом тарантасе. Рассчитывая ехать не только днем, но и вечером, Хмельницкая собиралась за лето справить все свои дела в Польше и побывать в Киеве. Немногочисленная челядь проводила ее со двора. Мелашка шла рядом с тарантасом до самого леса, который начинался за околицей села. Наплакались вдосталь, даже слез не вытирали. Мелашка, напутствуя, старалась подбодрить вдову и вселить в ее сердце надежду.
— И на ратном поле смерть не каждого подстерегает. Дворовые Вишневецких сказывают, якобы пан Станислав сам искал себе смерти. Такому человеку и впрямь пора было о покаянии подумать. Сколько греха взял на свою душу, безжалостно карая и уничтожая православный люд. И умом бог его не обидел, и талантом, а что из того, чему принес его в жертву? Полвека мечом и распятием завоевывал славу польской шляхте. А самому, как видите, пришлось сложить голову в утоптанной вражескими сапогами молдавской степи. Получается, как у мачехи: иди, мол, Грицю, спать в копицю: отдохнешь, а заодно и сено никакой бес не украдет… Разве не нашлось кого помоложе для защиты Молдавии?
— Молодые-то и оберегали старого гетмана в том смертельном бою.
— Нет, пани Матрена, не те молодые… Охраняли гетмана и погибли вместе с ним честные воины. Поедете к родственникам гетмана — возможно, встретите там и очевидцев. Наверно, они тоже беспокоятся о выкупе, об освобождении оставшихся в живых из этого проклятого плена.
Ах, горюшко наше бабье. Сама была в неволе у басурман, знаю… Может, пани Матрена в Киеве встретится с Сагайдачным? Тоже мечется человек, никак не прибьется к одному берегу. То с Москвой воюет за польского королевича, то какого-то Одинца Петра послом к московскому царю шлет, подданства просит. Как невестка: в доме мужа во всем свекрови угождает, а встретившись с родной матерью, кости свекровушки перемывает. Да, польская шляхта уважает его, он может помочь вам. Проклятые басурмане большой выкуп потребуют…
— Ох-хо-хо, — горько вздохнула вдова. — Был бы жив мой сокол степной! Уверена, что сам бы нашел дорогу к родной матери.
— Надо верить.
— Я и верю, Мелашка. Порой богу верю меньше, пусть простит всеблагий… Перемешалось все на свете: нехристям так и черт и бог помогают притеснять христиан. А мы… сердцем чую, жив мой сын, вернется!
— Так думает и его побратим Мартынко. Не убивайся, говорит, мама, о Богдане. Ни слезы, ни молитвы ваши ему не нужны. Если не помогли ему оружие и смелость, так он ужом обернется и выползет, не погибнет.
Подстаростиха вздрогнула при этих словах, но с болью в сердце согласилась с ними. Эту черту характера мать давно подметила в сыне. Гордиться этим, привитым иезуитами ее ребенку качеством, не приходится. Но будь то хитрость или лукавство — все равно. Только бы помогли спастись. Ничего не поделаешь, столько лет он воспитывался у иезуитов, вырос и возмужал там!..
6
Третий день тоскует в Жолкве вдова чигиринского подстаросты. Ни сочная весенняя зелень садов и лугов, ни щебетанье птиц не могли развеселить ее в чужой стороне.
Господский дом стоял на взгорье посреди большого сада. Его окружали пруды с прозрачной водой, в них важно плавали черные лебеди с огненными кольцами вокруг глаз. Эти печальные птицы, торжественно передвигаясь среди блестевших, как пламя, желтых заморских лилий, казалось, еще больше подчеркивали скорбь хозяев.
«В каком же из этих прудов молодой Михайло учил плавать юную дочь гетмана? Плавали ли тогда вокруг счастливой паненки Софьи экзотические лебеди?..» — невольно подумала Хмельницкая, хотя сейчас мысли ее и были заняты совсем другим.
Переживавшим тяжелое горе Жолкевским было не до вдовы из далекого пограничного староства Даниловича. К тому же никто из здешних женщин и не знал Матрены Хмельницкой. Правда, после получения страшного известия о гибели гетмана в Жолкве жила любимая дочь покойного… Софья Данилович. Она-то очень хорошо знала свою соперницу. Знала о ней все! И то, что Матрена Переяславская могла затмить ее своей красотой. И то, что эта гордая казачка ни разу не поинтересовалась, ни разу не упрекнула мужа за его увлечение знатной шляхтянкой. Но видела ли ее хоть раз Софья — Матрена не была уверена. Может быть, в Переяславе, когда Михайло приезжал с жалобой на молодого Лаща…
Но это было давно, и Софья, наверное, забыла об этом. Только одновременная смерть подстаросты и гетмана казалась ей какой-то роковой. И вот в эти тяжелые, траурные дни степная красавица подстаростиха пришла к осиротевшей дочери вельможи гетмана и просит свидания.
Даже дворовые слуги едва заметили появившуюся в Жолкве опечаленную женщину. Хмельницкая была одета в простое дорожное платье, говорила сдержанно, с достоинством.
— Странная какая-то, — сообщила дворовая девушка горничной Софьи Данилович.
— Зачем она приехала сюда из такой глуши?
— Ничего не говорит. Только плачет и просит их светлость принять ее. В сопровождении четырех казаков явилась…
— Пусть подождет… — сказала горничная и смутилась, когда Софья Данилович вошла.
Софья критически осмотрела себя в зеркало.