А когда им страшно, они сделают что угодно и наговорят с три короба, лишь бы спасти свою поганую шкуру. Стоит их выпустить, и в девяти случаях из десяти они будут служить и нашим и вашим, сообщая полицейским то, что те хотят услышать, а плохим ребятам, соответственно, то, что хотят услышать они. Хочешь жить – умей вертеться. В глубине души осведомители не верят, что хорошие ребята смогут их защитить. Возможно, не верил и Живчик. Тоцци готов был спорить, что своим жалким умишком Живчик полагал, что таким образом заботится о своих насущных интересах: обеспечивает себе тылы на случай, если Бюро прекратит с ним отношения. Что было даже естественно, конечно, до определенного предела. До тех пор пока он не попытается заслужить расположение Будды Станционе и Тони Беллза, рассказав им, кто такой на самом деле Майк Санторо.
– Майки, чего ты на меня так уставился? Я ничего такого не сделал.
– Где ты был?
Живчик ткнул большим пальцем в сторону входной двери.
– Мне надо было кое-что привезти. Для Беллза.
– Что?
– Что «что»?
– Что привезти для Беллза?
– Индейку.
– Что-что?
– Индейку, индейку. День благодарения на носу. Все будут есть индейку. А в чем дело? Ты не ешь индейку? Я купил по дешевке несколько свежих птичек. Подумал, может, дать одну Беллзу. Знаешь, как знак доброй воли, и всякая такая чушь. Ну, подмазать его немножко.
– Ты мешок с дерьмом.
– Клянусь матерью, Майк. Я просто съездил домой за индейкой. Я тебе покажу ее. У меня в багажнике их несколько штук.
– Ты мешок с дерьмом. Нет у тебя никаких поганых индеек. Они бы протухли в багажнике.
Живчик потряс стакан.
– Здрасьте! Ты что, смеешься? Там дико холодно. Им там прекрасно, в багажнике. Пошли. Я их тебе покажу.
Однако с места Живчик не двинулся.
– Иди к черту, врун паршивый.
Живчик вскинул руки и закатил глаза.
– Почему, черт подери, ты мне никогда не веришь, Майк? Почему?
– Потому что ты паршивый врун.
– Я не вру.
– Нет, врешь.
– Когда я тебе врал? Когда?
– Если ты привез индейку для Беллза, почему бы тебе не дать одну и Будде? Подмазать и его?
Живчик покачал головой:
– Нет, это я не могу.
– Потому что нет у тебя никаких индеек. Вот почему.
– Слушай, ты ни черта не понимаешь.
Внезапно смутившись, Живчик опустил взгляд и потер бровь, потом еще один быстрый глоток.
– Послушай, Майк. С Буддой Станционе даже заговорить страшно. А тут, если я дам ему индейку, а она окажется тухлой, тогда что? С запашком или еще чего. Мне конец. Он меня самого сожрет в День благодарения.
– Ты только что сказал, что они прекрасно себя чувствуют в твоем багажнике.
– Да, но ведь тут никогда не угадаешь, Майк. Едешь, едешь, машина нагревается, в багажнике становится жарко, и конец индейкам. Это очень даже возможно. Тут не угадаешь. Я не хочу, чтоб меня прикончили только потому, что он из-за меня заболеет сальмонеллезом или чем-нибудь в этом роде. Нет уж.
Тоцци навалился на стол и придвинулся к Живчику.
– Давай ври дальше, Живчик. Давай, давай.
– Я не вру, клянусь. Если хочешь, я дам тебе эту проклятую индейку. Пошли.
– Кончай трепаться и слушай меня. – Тоцци понизил голос. – Если я узнаю, что ты меня водишь за нос, Живчик, я от тебя откажусь и постараюсь, чтобы Будда и Беллз узнали о твоей работе на нас. Слышишь?
Сбитый с толку Живчик моргнул.
– Я просто поражен, Майк. Это не ты говоришь. Разве до сих пор я играл с тобой нечестно? Разве не я познакомил тебя с Беллзом? Не я убедил его, что мы с тобой партнеры по порнобизнесу? Ведь в эту самую минуту он сидит здесь, в задней комнате, и пытается вытянуть из Будды деньги для нас. Ты ведь этого хотел, правильно? Так какого же черта тебе еще от меня надо? Хочешь, чтоб я еще для тебя что-то сделал, – скажи. Я не факир, мысли читать не умею.
Тоцци потер усталые глаза.
– Ты прав, Живчик. Ты все это сделал.
Но мне хотелось бы знать, что ты делал кроме этого. Что ты рассказываешь Будде за моей спиной?
– Ничего!
– Вот так и продолжай. Понял?
– Не могу поверить, что ты говоришь это мне.
– Не старайся угодить и нашим и вашим, Живчик. Этот номер не пройдет. Я брошу тебя и скормлю акулам. Клянусь Богом, я это сделаю.
Живчик побренчал льдинками и на секунду задумался. Потом на его лице с длинным острым, как у дятла, носом расплылась широкая улыбка. Между передними зубами у него были большие щели.
– Ты не бросишь меня, Майк. Ты думаешь, что сможешь сделать это, но я тебя знаю. Ты этого не сделаешь.
– Нет? Почему же?
– Потому что.
– "Потому что" что?
– Потому что ты положил глаз на мою сестру, вот почему.
Тоцци откинулся назад и нахмурился.
– Пошел к черту.
– Ладно, ладно. Меня не проведешь, Майк. Я видел, как ты смотришь на нее, парень. Это и слепому видно.
– Пошел к черту.
– Ладно, Майк. Скажи честно. Ты ведь уже пытался подкатиться к ней? Я знаю, она один раз пригласила тебя к себе. Ну, скажешь, нет? Попробуй возрази.
Тоцци ничего не ответил, взял свой стакан и опрокинул его в рот. Кусочки льда скользнули на язык. Его подмывало выбить Живчику несколько кривых желтых зубов, чтобы заставить его заткнуться, но он не мог себе этого позволить – за стеной сидели Будда и Тони Беллз. Для них Тоцци и Живчик – партнеры, кореша. Паршивый ублюдок.
Он разгрыз льдинки и уставился на дольку лимона в стакане. Конечно, Живчик – ублюдок, но в данном случае он прав. Тоцци действительно положил глаз на Джину Дефреско. В последнее время он часто ловил себя на том, что постоянно думает о ней. Плохо, что он ей до лампочки.
– Эй, Майк?
Тоцци взглянул на Живчика.
– Заткнись. – Слава Богу, сестра не похожа на своего брата.
– Нет, правда, я не хотел ничего говорить о Джине. Забудь. Прости, что я заговорил об этом.
– Все равно заткнись.
– Ладно, но я хочу тебя спросить.
Тоцци вздохнул, стараясь держать глаза открытыми.
– Что еще?
– Серьезно. Хочешь индейку или нет?
– Нет.
– Даром.
– Нет!
– Ладно, ладно. Я только спросил. Не надо сердиться.
Живчик пожал плечами и заерзал, бренча льдинками. Он выглядел обиженным.
Не обращая на него внимания, Тоцци выглянул из кабинки, пытаясь рассмотреть, что делается в задней комнате. Будда Станционе и Тони Беллз все еще сидели, склонившись друг к другу, и разговаривали. Почему же, черт подери, они никак не могут ничего решить? Тоцци взглянул на часы, висящие над баром. Пятый час. Боже правый, если он хоть немного не поспит, можно забыть о черном поясе. Он прищурился, пытаясь в сумраке разглядеть лица тех двоих, но не мог рассмотреть, что они выражали. Чем же они, черт бы их побрал, там заняты?
Глава 4
4.04 утра
Тоцци взял свой пустой стакан с долькой лимона, похожей на дохлую рыбку, и вышел из кабинки.
Живчик удивленно посмотрел на него:
– Куда это ты?
– Мне надо в туалет.
Он подошел к Тасманскому Дьяволу Стенли, сидящему у стойки бара.
– Чего тебе? – рявкнул тот, впрочем, вполне дружелюбно.
Тоцци кивнул в сторону задней комнаты, где совещались Будда и Беллз. Мужской туалет находился за ней.
– Мне надо в туалет.
Взгляд Стенли скользнул к ширинке Тоцци. Сегодня он выполнял функции сторожевого пса, и ему было приказано не подпускать никого к задней комнате. Он кивнул на входную дверь:
– Выйди на улицу.
Тоцци поморщился и сказал несчастным голосом:
– Мне надо по-большому.
Тасманский Дьявол в задумчивости поскреб подбородок. Затем покачал головой:
– Иди на улицу.
– Ладно тебе, Стенли. Мне правда нужно.
Стенли снова уставился на его ширинку, будто искал там подтверждения.
– Ну же, Стенли. Я не могу больше.
Стенли нахмурился и еще какое-то время думал. Потом встал со стула:
– Подожди.