Да?
– Может, его зовут Гектор Морено?
Ее легкий вскрик подтвердил, что я попала в точку.
– Да, это он. Почти уверена, что это тот самый. А почему бы вам не позвонить ему и не спросить, знал ли он Лорну?
– Я так и сделаю.
– Как выясните, сообщите мне. А если после будете проезжать по городу, то заезжайте ко мне выпить кофе.
При мысли о кофе у меня слегка заныло в желудке. От выпитых за день чашек мой мозг и так уже работал, как трясущаяся от вибрации стиральная машина. Повесив трубку, я вновь сняла ее и, слушая гудок, принялась листать телефонный справочник. Оказалось, что радиостанция "К-СПЕЛЛ" находится всего в шести или восьми кварталах от того места, где я сейчас стояла. Из моей машины, припаркованной рядом с будкой, донеслась новая джазовая мелодия. Отыскав на дне сумочки монету, я набрала номер телефона студии.
Гудок прозвучал дважды, а потом мне ответили:
– "К-СПЕЛЛ". Я Гектор Морено. – Сейчас его голос звучал по-деловому, но это явно был тот голос, который я только что слышала.
– Здравствуйте. Меня зовут Кинси Милхоун. Я бы хотела поговорить с вами о Лорне Кеплер.
Глава 4
Морено оставил тяжелую входную дверь приоткрытой. Я вошла внутрь, и дверь, щелкнув замком, закрылась за мной. Я оказалась в тускло освещенном вестибюле. Справа тянулись двери лифта, стрелка на вывеске "К-СПЕЛЛ" указывала вниз, в направлении железной лестницы. Я спустилась по ней, мои туфли на резиновой подошве издавали глухие звуки при соприкосновении с металлическими ступеньками. Внизу на проходной никого не было, сам холл и стены тянувшегося за ним узкого коридора были выкрашены в мрачно-голубой и болотно-зеленый цвета. Я позвала:
– Эй!
Мне никто не ответил. Слышалась джазовая мелодия, наверняка работал магнитофон.
– Эй?
Я пожала плечами и двинулась по коридору, заглядывая в каждую комнату, мимо которой проходила. Морено предупредил меня, что будет работать в третьей студии справа, но когда я дошла до нее, комната оказалась пустой. Со мной были только тихие звуки джаза, доносившиеся из динамиков, а Морено, наверное, куда-то вышел. Студия была небольшой, повсюду валялись пустые упаковки полуфабрикатов быстрого приготовления и банки из-под содовой. На пульте стояла наполовину опорожненная чашка с кофе, дотронувшись до нее, я определила, что кофе теплый. На стене висели круглые часы, их секундная стрелка щелкала при каждом движении. Тик. Тик. Тик. Тик. Течение времени казалось очень конкретным и просто неумолимым. Стены студии были звуконепроницаемыми, покрытыми гофрированным темно-серым пенопластом.
Слева от меня стояла пробковая доска, к которой иголками было пришпилено множество вырезок из комиксов и газет. Вся стена была занята рядами компакт-дисков, на отдельных полках располагались пластинки и магнитофонные кассеты. Я внимательно осмотрела студию, словно подготавливаясь к игре под названием "концентрация". Кофейные чашки. Динамики. Скобки для сшивателя бумаг, клейкая лента. Много пустых бутылок из-под минеральной воды: "Эвиан", "Свит", "Маунтин" и "Перье". На пульте я увидела выключатель микрофона, ряды разноцветных лампочек, одна из них – с пометкой "две дорожки моно". Одна лампочка горела зеленым светом, остальные мигали красным. Микрофон, подвешенный на кронштейне, напоминал большую воронку из серого пенопласта. Я представила себе, как мои губы почти касаются его сетки, и я говорю самым чарующим голосом: "Привет, полуночники. С вами Кинси Милхоун, я знакомлю вас с лучшими джазовыми композициями..."
Из коридора донеслись глухие звуки, приближающиеся в моем направлении, и я с любопытством выглянула из студии. Ко мне подходил Гектор Морено – мужчина лет пятидесяти с небольшим, на костылях.
Его лохматые волосы были седыми, карие глаза напоминали темные карамельки. Мощный торс представлял заметный контраст с худыми, укороченными ногами в дешевеньких мокасинах. Одет Морено был в мешковатый черный хлопчатобумажный свитер и брюки военного образца. Рядом с ним следовала огромная рыжая собака с толстой мордой, мощной грудью, с воротником из шерсти вокруг шеи. Возможно, какая-то помесь чау-чау, похожая на плюшевого медвежонка.
– Привет, вы Гектор? Я Кинси Милхоун. – Я протянула руку, и собака ощетинилась.
– Рад познакомиться с вами, – ответил Гектор. – А это Бьюти. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к вам.
– Я понимаю. – Мне показалось, чтобы привыкнуть ко мне этой псине понадобится очень много времени.
Собака начала рычать, но не лаять, а именно тихо рычать, словно у нее в груди завелся какой-то механизм. Гектор щелкнул пальцами, и она затихла. Вообще-то, мы с собаками никогда не испытывали друг к другу взаимной симпатии. Как раз неделю назад меня познакомили со щенком, который задрал ногу и описал мои кроссовки. Его хозяин громогласно выразил недовольство, но мне оно показалось не совсем искренним, и теперь я хорошо представляю, как этот собаковод со смехом пересказывает знакомым подробности того, что его щенок сотворил с моей обувью. Так что мои кроссовки "Рибок" сохранили запах собачьей мочи, и этот факт не ускользнул от внимания Бьюти.
Морено проковылял на костылях в студию, отвечая на ходу на вопрос, который я не осмелилась задать из вежливости.
– В возрасте двенадцати лет меня завалило камнями. Я лазил по пещерам в Кентукки, и один из тоннелей обвалился. Садитесь.
Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Сам Гектор уселся на стул, расставив костыли по бокам, а я отыскала в углу второй стул и подвинула поближе к нему, отметив про себя, что Бьюти устроилась между нами.
Пока мы с Морено обменивались любезностями, собака наблюдала за нами почти с человеческим пониманием, ее взгляд постоянно перебегал с лица Гектора на мое. Иногда на морде Бьюти появлялось выражение, похожее на усмешку. Она виляла хвостом, словно радуясь какой-то шутке. Уши навострялись в зависимости от тона нашего разговора. Я не сомневалась, что она вмешается в него, если ей что-то не понравится. Время от времени в ответ на реплики, которые я и сама не очень понимала, Бьюти прятала язык, закрывала пасть и поднималась на лапы, глухо рыча. Гектор делал ей знак, и она снова ложилась на пол, но на морде появлялось грустное выражение. Похоже, псине очень не нравилось, когда ей не позволяли вцепиться в человеческую плоть. Морено внимательно следил за ней, но, по-моему, его забавляли подобные сцены.
– Бьюти доверяет очень немногим людям, – пояснил он. – Я забрал ее с живодерни, ее, должно быть, частенько били, когда она была щенком.
– Она все время находится вместе с вами? – поинтересовалась я.
– Да. Бьюти прекрасный компаньон. Я ведь работаю по ночам, а когда ухожу со студии, то улицы города еще пустынны. Правда, попадаются иногда сумасшедшие, но они всегда шляются по ночам. Вы хотели поговорить со мной о Лорне. В связи с чем?
– Я частный детектив. Вчера вечером ко мне в офис пришла мать Лорны и попросила заняться расследованием смерти дочери. Ее абсолютно не устраивает расследование, которое ведет полиция.
– Как всегда бывает в таких случаях. Вы говорили с полицейским по фамилии Филлипс? Тот еще негодяй.
– Я только что разговаривала с ним. Он ушел из отдела по расследованию убийств и теперь работает в отделе нравов. А что он сделал вам плохого?
– А он вообще ничего не делает. Такое уж у него отношение к своей работе. Я ненавижу таких людей. Самовлюбленные хлыщи, которые слишком возомнили о себе. А на самом деле просто бездельники. – Гектор вставил кассету, нажал кнопку на пульте, наклонился к микрофону и произнес мягким, бархатистым голосом: – Вы слушали соло на пианино Финеаса Ньюборна, композиция называется «Полночное солнце никогда не зайдет».