– Картелли? Такого я не знаю.
Если только он не был прекрасным актером, он говорил правду. Святой обычно не ошибался в людях. Но если ему поверить, Картелли не просто не хотел быть узнанным: у него было новая фамилия, и он не желал, чтобы всплыла старая.
– Итальянец, – напомнил Саймон, – в светло-сером костюме. Массивный, почти лысый, голос низкий, хриплый. Сидел с молодым мужчиной вон за тем столиком.
На этот раз детектор лжи не был нужен. Когда глаза шефа прогулялись в указанном направлении и вернулись обратно, в их взгляде, устремленном на Святого, любезностью и не пахло.
– Я не помню, синьор. Понимаете, Неаполь большой город, а этот ресторан очень популярен. Невозможно знать всех.
Он проводил Святого, рассыпаясь в сожалениях, что не смог ему помочь, но не до такой степени, чтобы вернуть деньги, которым уже нашлось место в его бумажнике. Придется ему перед следующей мессой исповедоваться в невыполненном обещании. Но Саймон отдавал себе отчет в том, что дискуссия с ним на эту тему была бы потерей времени.
Снаружи швейцар, еще не надевший свою импозантную форму, лениво подметал замусоренный за ночь участок тротуара, подлежащий его опеке. Святой подошел к нему.
– Вы не помните, случайно, одного человека, обедавшего тут вчера, такой толстый, лысый, с хриплым голосом, в сером костюме?
Зажатый кончиками пальцев банкнот обещал вознаграждение вперед, поэтому рука швейцара автоматически потянулась к нему, хотя суть вопроса до него еще не дошла. А когда дошла, возникла обратная реакция, и пальцы вдруг отдернулись как от огня. Швейцар бросил быстрый взгляд через плечо, после чего с лица его словно смыло всякое выражение.
– Нон ми рикордо [1] , – пробормотал он. – Столько клиентов... Всех не запомнишь...
И продолжал уборку значительно энергичнее и старательнее, чем раньше.
Саймон взглянул в ту же сторону, что и швейцар, и увидел шефа, все еще стоявшего во входных дверях. Разочарованно пожал плечами, отвернулся и ушел. Но впечатление проигрыша длилось только до той минуты, когда он свернул за угол. Шаг его сразу стал легче и шире, по мере приближения к ресторану с противоположной стороны. Этот маневр легче было начать, чем закончить, поскольку итальянские города, пересекаемые совершенно бессистемной сетью улочек и лестниц, проложенных не иначе как по проекту любителей головоломок, не слишком похожи на прямоугольную систему застройки в американском стиле. Напрягая все свои способности к ориентации, Святой все же смог достичь цели. Удивительно быстро, никем не замеченный никого не встретив, он одолел свой путь с бесконечными поворотами и оперся о стену соседнего дома как раз в тот момент, когда швейцар с уже вернувшимся обычным равнодушием махнул щеткой в его сторону.
– Амико [2] , – приглушив голос сказал Святой, не хотите ли еще раз порыться в памяти?
Призвуке этих слов бедняга окаменел. Потом мучительно медленно его взгляд обежал Святого целиком с ног до головы.
– Не уходите и не прекращайте уборки, – деликатно настаивал Саймон. – Никто снаружи меня не видит, и никто никогда не узнает, что я возвращался. Пошевелите мозгами, чтобы припомнить фамилию человека, о котором я спрашивал.
– Нон каписко [3] , – отрезал швейцар охрипшим голосом и сделал вид, что взялся за уборку, но поверить в это мог бы только дефективный младенец.
Из правила, что деньги говорят сами, есть исключения, но что-то подсказывало Святому, что он имеет дело с человеком, который не останется глух к достаточно убедительном у доводу. На этот раз он вынул банкнот в десять тысяч лир и развернул его во всю длину, на солнце тот отливал золотом. Снова свернул его в трубочку и разжал руку. Швейцар жадно следил, как тот падал, пока его не прикрыла стопа Саймона.
– Вы понимаете? Вы могли бы его просто замести...
– Нет, – ответ был машинальным, но убежденность ослабла.
– Вы могли бы, по крайней мере, подсказать, где я смогу что-нибудь узнать. Например, отель, в котором он живет? Это мог бы мне сказать водитель такси, на котором он уехал отсюда. Никто не узнает, что информацию я получил от вас.
Капли пота выступили на смуглом лице. Страх боролся с жадностью. Саймон достал еще один банкнот в десять тысяч лир и свернул его также старательно, как первый.
– "Экцельсиор". – Швейцар тяжело дышал.
Саймон долго смотрел на него, и, поскольку мужчина продолжал молчать, стало ясно, что он назвал самый роскошный отель в Неаполе.
– Благодарю, – сказал Святой. Уронил второй банкнот и отвернулся, не дожидаясь, когда он вместе с предыдущим окажется в кучке мусора, которую швейцар старательно погнал к соседнему углу. Теперь, если только информация была верной, Саймон мог быстро продвинуться вперед.
Черно-зеленое такси подвернулось, когда он сворачивал на Виа ля Фальконе и ехало за ним, пока водитель расхваливал достоинства своего экипажа и его невиданную скорость... Саймон приказал вначале остановиться перед магазином кожаной галантереи, который заметил неподалеку от отеля "Экцельсиор".
Купил там прелестный футляр для сигар из свиной кожи с позолотой, не желая ради экономии поступиться своим изысканным вкусом. Для него это были обычные производственные расходы, точно такие же, как те, которые распечатали казавшиеся немыми уста швейцара. Забрав футляр, он с той же целью отправился в "Соль и табаки", находившиеся чуть дальше. При случае его развлекло бы вовлечение торговца в длинные и серьезные дебаты на тему выбора сорта соли, которая по причинам, совершенно не понятным для неитальянцев, продается в тех же фирменных магазинах, что и табак. Но этим утром он был слишком охвачен нетерпением, чтобы тратить время на что-нибудь иное, кроме покупки двух отборных сигар, и торговец, продавший их гораздо выше обычной цены, никогда не узнал, какая мука его миновала.
Саймон вложил сигары в футляр и, держа его в руке, вошел в пышущий роскошью холл отеля "Экцельсиор", направившись к стойке портье.
– Мне кажется, это принадлежит одному из ваших клиентов, – сказал он. – Вы не будете так любезны передать вещь хозяину?
Футляр, который Саймон положил на стойку, портье осмотрел с олимпийским безразличием, соответствовавшим его положению, которое все портье считают лишь немногим ниже ранга директора.
– А вы знаете, чье это? – спросил он, давая понять, что в сферу его деятельности входят дела не тысяч, а десятков тысяч особ и что каждый, кто не отдает себе в этом отчет, просто деревенщина.
Саймон покачал головой.
– Боюсь, что нет. Я случайно увидел, как он садился в такси, и услышал, как велел шоферу везти его сюда, а потом увидел на тротуаре эту вещицу. Я окликнул, но такси уже тронулось и он не услышал.
– Как он выглядел?
– Плотный, около шестидесяти, немного рябоват, почти лысый, в костюме из серой саржи, бриллиантовая заколка в галстуке, запонки с сапфирами, золотой перстень с большим изумрудом.
Портье, который как и все члены этого уникального европейского братства, считал, что знает каждого из гостей, слушал с вниманием, возраставшим от вежливого равнодушия и сочувственной настороженности до мгновенного озарения.
– Ах так, ну тогда, думаю, речь идет о синьоре Дестамио.
На неуловимый миг Святой задержался с ответом.
– Не Карло Дестамио?
– Нет. Его зовут Алессандро Дестамио. – Футляр исчез под стойкой. – Я оставлю для него.