Все будет о'кей до тех пор, пока ты не выезжаешь за пределы графства, выполняешь правила уличного движения и остаешься трезвым. Ты ведь знаешь, что произойдет, если хотя бы одно из этих условий будет нарушено.
Через дорогу часы на башне здания суда отбили три четверти часа. Мы посмотрели вверх. Было без пятнадцати девять.
— Знаю, — сказал он. — Мне нужно двигать, мистер Кросс.
— Что за спешка?
Он не ответил. Вибрирующий от ударов колокола воздух, казалось, предупреждал об опасности. Фред скосил глаза на металлическую физиономию часов и нетерпеливо стал переступать туда-сюда.
— Мощная машина. Сколько выжимает?
— Миль сто двадцать примерно. Я никогда не ездил на пределе.
— Не забудь, тебе нельзя делать больше пятидесяти пяти.
— Хорошо, запомню. Ну, а теперь мне можно ехать?
Я наблюдал, как он с трудом садится в кресло шофера. У Фреда была мощная грудная клетка, широченные плечи, к тому же на войне ему сломали спину, и теперь она не гнулась. Пока он, маневрируя, пытался протиснуться за рулевую колонку низкого автомобиля с откидным верхом, в его заднем кармане отчетливо вырисовывалась выпуклость, похожая на пистолет.
Я не был на сто процентов уверен, что это именно пистолет. К тому же не знал, имеет ли он разрешение на ношение оружия. И прежде чем я решил остановить его, бронзовая машина сорвалась с места и исчезла за углом. Замирающий звук мотора был похож на шелест ветра.
Энн Девон оторвалась от машинки, когда я вошел в приемную. Она являлась одним из двух офицеров по надзору: мышиная блондинка с докторской степенью по психологии и неиспользованными ресурсами девичьей пылкости. Энн развернулась на стуле так, что свет от окна обрисовал ее фигуру. Получился недурной силуэт.
— Утро доброе, Хов. Ты какой-то взволнованный.
— Не стоит проявлять интуицию в такую рань. Это утомляет.
— Можешь ничего не говорить, — сказала она. — Когда ты озабочен, у тебя на лбу появляются такие противные вертикальные морщинки.
— Наверное, это была неплохая идея.
— Какая еще идея?
— Сжигать ведьм.
— Ох, Хов, ну давай, расскажи-ка все старому доброму доктору Девон.
Ей было двадцать четыре.
Я присел на уголочек ее стола. Возле моей руки она поставила вазу с разноцветным драже, которое приятно контрастировало с крашенными известью конторскими стенами и потрепанной казенной мебелью.
— Для чего сюда приходил Майнер, или он и тебе ничего не объяснил?
— Ему был нужен Алекс. Я сказала, что его нет, и, похоже, это здорово обеспокоило Майнера.
— Он не сказал, зачем ему понадобился Лайнбардж?
— Промычал, что хочет выполнить приказ и при этом никому не навредить.
— Мне кажется, он что-то задумал, — сказал я. — Я его только что встретил перед зданием, и со мной он говорил как-то уклончиво. Заставить его раскрыться мне не удалось.
— Ты не психанешь, если я кое-что скажу, а, Хов? Мне кажется, он тебя боится!
— Меня?
— И не он один. Иногда у тебя бывает взгляд... ну-у, этакого злобного праведника. Первые шесть или сколько-то там месяцев я сама страшно пугалась.
— Не вижу для этого никаких причин.
— Просто ты имеешь большую власть над людьми.
— Но я не собираюсь ею злоупотреблять, даже если справедливо то, что ты говоришь. — Разговор начал меня раздражать.
— Я знаю. Мне кажется, что и Фред Майнер догадывается о чем-то подобном. С опытом службы во флоте, он должен быть настороже и понимать, что с ним может сделать суд, не дай Бог он совершит какую-нибудь оплошность! В конце концов, Алекса он знает не в пример лучше тебя. Я сказала, что ты должен скоро появиться, но он и не подумал ждать. Быть может, Майнер приходил, чтобы попросить у Алекса совета в каком-нибудь частном деле?
— Он ничего не сказал о том, что собирается уехать?
— Ни слова.
Думаю, тебе не стоит беспокоиться. Алекс говорил, что он прекрасно приспособился. — Ее голубые глаза потемнели от нахлынувших чувств. — На мой взгляд, это стойкий мужик. Если бы я кого-нибудь переехала — будьте уверены! — ни за что не стала бы больше водить машину!
— Ты называешь это вождением?
— Я серьезно. Прекрати меня подкалывать.
— Не стоит растрачивать свои чувства на сбежавшего с места преступления, да к тому же женатого шофера.
Она слегка покраснела.
— Не будь смешным. Мои чувства к нашим клиентам вполне обезличены, а если быть до конца откровенной, то Майн ера нельзя назвать «сбежавшим с места преступления». Алекс говорит, он вообще не подозревал, что кого-то переехал, так что в моральном плане данной вины за ним нет.
— Когда они пьют, это уже вина. Приколи себе на шляпку эту аксиому.
Ее глаза широко распахнулись.
— Разве он был пьян? Алекс об этом ничего не говорил.
— Алекс никогда не болтает о делах больше, чем следует, и этому правилу следовать не грех.
Она дерзко ответила:
— Этим утром ты горазд на морализаторские сентенции. — Но любопытство взяло верх над обидой. — А откуда тебе известно, что той ночью Фред Майнер был пьян?
— Читал полицейский рапорт. Когда его арестовали, то сделали пробу на алкоголь. Нагружен он был под завязку: больше двухсот миллиграммов.
— Бедняга. А я-то не поняла, как это его угораздило. Может, предложить ему тесты Росшарха? У алкоголиков всегда глубоко скрытые душевные травмы...
— Он не алкоголик, просто-напросто, как это бывает со многими, напился и убил человека. Можешь не растрачивать зря запасы своего сочувствия, потому что ему-то как раз повезло. Жена от него не ушла. Шеф заступился. Если бы не Джонсон и не послужной военный список — сидеть Майнеру в тюрьме.
— А я рада, что он не там. — И нелогично добавила: — Даже если тебе все равно.
Потом она наклонилась к машинке, и пулеметная очередь разорвала тишину комнаты. Наши разговоры обычно всегда заканчивались подобным образом. Мне нравилось представлять их неким подобием древних споров между рассудком и сердцем, где я обычно брал на себя роль рассудка.
Часы на башне суда пробили девять, и, немного запоздав, виноватое эхо докатилось до меня. Резко закрыв дверь внутреннего офиса, я снял пиджак, чтобы ничто не мешало, и следующие два часа проработал с диктофоном. Готовил рапорт о богатой вдове, которую арестовали за то, что она воровала дешевые платья в маленьких магазинчиках. Причем платья были девятого размера. Вдова носила восемнадцатый и детей не имела.
В промежутках между абзацами я мысленно возвращался к Фреду Майнеру. Хотя я и не сказал об этом Энн, но все равно чувствовал удовлетворение от того, как провел это дело. Три месяца назад, в начале февраля, оно совсем не выглядело многообещающим.
Судя по рапортам шерифа и городской полиции, в один из субботних вечеров Фред напился до чертиков, без разрешения взял машину своего нанимателя, задавил насмерть человека на дороге возле загородного дома Джонсонов и, не останавливаясь, прикатил в город. Полицейские забрали его, когда он выписывал кренделя по бульвару, ведущему к океану, за управление машиной в нетрезвом состоянии. Только поздно ночью люди шерифа обнаружили тело на проселочной дороге, но не смогли его опознать.
У «линкольна», которым правил Фред в тот вечер, оказалась разбита фара. Кусочки желтого стекла от нее были разбросаны на месте происшествия. Один большой осколок врезался в глаз мертвеца.
Завсегдатаи судебных залов предсказывали, что Фреда признают виновным в совершении уголовного преступления с отягчающими обстоятельствами и он получит от двух до пяти лет. В это время Эйбель Джонсон вернулся из своего зимнего дома в пустыне.