Оно было обгоревшее по верхнему краю. Видно, Рембо собирал документы, найденные у убитых офицеров. Вспомнив читаные книжки, я еще раз обыскал лежащего, и не зря. Под двойной материей на локте я нашел шелковую тряпочку с текстом, в которой говорится, что предъявитель сего является советским командиром и его необходимо препроводить в особый отдел армии. Ни имени, ни фамилии в ней не было, зато присутствовала печать и роспись. Правда, печать была несерьезная - просто штамп с номером. Хрен бы я этот листок нашел, если б не знал, что искать. Он не прощупывался вообще. Но я нутром чуял, что что-то похожее должно быть. Ведь выполнит такой вот человек задание, а к моменту выхода к нашим, все уже десять раз изменится. В смысле позиции войск в месте выхода. И чтобы не было недоразумений, с озверевшими от количества немецких диверсантов полковыми особистами, имеется вот эта тряпочка. И цифры на штампе, наверное, что-то обозначают. И штампы эти наверняка периодически меняются. Пока разглядывал документы, связанный пришел в себя. Видно было, что он, не открывая глаз, пытается определить, какая именно хрень с ним приключилась. Ну, пусть определяется. Связал-то я его на совесть, так что, неожиданной подляны, ждать не приходится. Мужик, наконец открыл глаза и посмотрел на меня в упор. Потом покрутил головой и не увидев больше никого, опять уставился в мою сторону. Ударными темпами доедая шоколад, я делал вид, что мне интересна только эта жрачка.
Молчание затягивалось. Первым не выдержал он. Поведя подбородком, пытаясь убрать мешавшую веревку, спросил:
– Ты кто?
Так и подмывало ответить: "Дед Пихто", но я сдержался и продолжал молча смотреть на него. Помолчали еще. Видно, пятнистый терялся в догадках, кто же его взял. Я в своей кожанке, с двумя пистолетами и черных, грязнущих уже джинсах, заправленных в ботинки, был похож скорее на революционного матроса, чем на немца.
– Ты меня слышишь?
Мужик опять попытался наладить контакт. Уже лучше. Начни я его спрашивать, он вполне мог заткнуться и молчать. Не зря ведь есть выражение - партизан на допросе. А так - мне от него вроде ничего и не надо. Это ему от меня надо. Вон как ерзает. А ведь действительно, что-то он сильно ерзать начал. Ё-моё! Он же рядом с муравейником лежит, а я и не заметил. Быстро подхватив пленного за веревку на ногах, оттащил на несколько шагов в сторону. Потом снова уселся в паре метров от него и закурил. Достали уже меня эти немецкие сигареты. От Суховского "Казбека" я кашлял, от солдатского самосада вообще чуть не помер. Затянулся и застыл - не вздохнуть, не выдохнуть. А от немецких - такой кисляк на языке, что курить противно. Да и пасты зубной тут нет. Вот чего сильно не хватало, так это зубной пасты. Чистишь зубы, как дурак, еловой веточкой, без ничего. Никакого, как в рекламе говорится, свежего дыхания, блин!
– Веревку ослабь - горло сильно давит.
Ага - пятнистый опять внимание привлекает. Подойдя к нему, я разрезал веревку, перетягивающую горло, и опять отошел, но не уселся, а остался стоять. На фиг, на фиг. Уж больно он резкий. Надо будет, если что, первым успеть. Мужик покрутил головой, разминая шею и сел опираясь на корень дерева.
– Так кто ты, парень?
– Немецкий шпион. Крутой диверсант на службе у Канариса. По мелочи подрабатываю у Гиммлера. Но он меня обидел, не дав рыцарский крест и восточный пригород Берлина в собственность, так что теперь я мстю. Или мщю. В общем, бегаю по лесам и отлавливаю бывших соплеменников и коллег. Подорвать могу при случае чего-нибудь. Или поджечь. А документы шпионские у меня были - ты не сомневайся. Но я их съел. Жрать сильно хотелось, вот и съел. Только что. Сейчас их, как видишь, шоколадкой заедаю.
По мере того, как я говорил, глаза у него расширялись все больше и в конце монолога он пробормотал:
– Псих, что ли?
– А хрен его знает. Я себя помню с того момента, как возле воронки очнулся. В каких то тряпках обгорелых. Эти шмотки уже потом в разбитой машине нашел.
Похлопав себя по одежде, продолжил:
– А потом меня все за шпиона принимали. Морда, наверное, подходящая. И немцы, и наши. Ну, с немцами проще, их хоть сразу, как заподозрят, ухлопать можно. Что и сделал с тем патрулем, который меня взял. А с нашими сложнее. Не могу я как-то, своих убивать. Мне они поверили только после того, как склад боеприпасов на воздух поднял.
После чего, облизав сладкие пальцы и сунув обертку под мох, вкратце рассказал (слегка подкорректировав) свои похождения с группой Сухова. Про последний бой сказал, что я, мол, тогда в живых остался только потому, что пленного охранял. А когда всех положили, немца завалил, забрал его документы и ушел. Пусть потом проверяют. Мы дел наворотили немало и проверить будет несложно.
– А почему немецким шпионом представился?
Мужик уже оклемался и с интересом слушал рассказ.
– Чего ж время зря терять? Ты, судя по всему, советский командир. Значит я - немецкий шпион. Мне привычно, да и тебе голову ломать не надо соображая, враг перед тобой или нет. А я что-либо доказывать уже задолбался. Так что лучше сразу шпионом сказаться. Время сэкономим.
Он покачал головой и сказал:
– Тебя, парень, видно, контузило сильно, вот память и потерял. Такое бывает. Где ты только так резво ногами махать научился? Меня завалить далеко не каждый может. Во всяком случае, я с такими не сталкивался. А ты в пару секунд уделал. И место для засады грамотно подобрал.
Потом хитро глядя на меня предложил:
– Развяжешь?
– А ты драться больше не будешь?
Камуфляжный ухмыльнулся и ответил в смысле того, что он и не дрался, его били, это да, а сам он никого и пальцем тронуть не успел. Развязывая его, я тем временем отвечал на предыдущий вопрос. Где научился так ногами махать - не знаю. А вот после того, как очухался, из меня столько всего прет, что сам теряюсь. Проще, наверное, сказать, чего я не могу. Хотя и этого тоже не знаю. Мужик встал, массируя руки, и вопросительно глядя на меня, потянулся к куче своего оружия. Я кивнул, но напрягся. Если направит на меня ствол - придется его валить, хоть и не хотелось бы. Но он не дал повода для паники. Спокойно распихал оружие по местам, даже не поворачиваясь ко мне. Только потом подошел, постоял, покачиваясь с носка на пятку и сказал:
– Тут видишь, парень, какое дело… Задание у меня с группой было. Серьезное. А наш самолет еще над линией фронта подбили. Вроде и не сильно. Но на подлете, он просто развалился. Только я и смог спастись. И теперь пустой, как барабан. Ни взрывчатки, ни рации А мост тот подорвать надо, и быстро. Я и так уже день потерял. Как на это смотришь? Сможешь мне помочь? Ты шустрый, такой мне ох как не помешает.
– Так я же немецкий шпион, не забыл?
– Да ну тебя!
Он махнул рукой и обиженно отвернулся. Потом, не поворачиваясь, процедил:
– Бздишь, так и скажи.
А ведь деваться этому диверсанту некуда. Одному задание не выполнить, и за невыполнение придется отвечать. Сейчас никто смотреть не будет на причины. Главное - результат. А его нет. Вот он и цепляется за любую возможность. Даже такую хлипкую и ненадежную, как я. Каким бы подозрительным ему нежданный пленитель не казался, но где он сейчас других союзников искать будет? Во мне все пело. Вот он, шанс! Это не Сухов, с мизерными вариантами. Да и повел я себя тогда неправильно. А здесь, похоже, судя по возрасту, минимум капитан из разведки. Да еще и сам помощи просит. Если все выгорит, такие перспективы открываются - дух захватывает. И я, почесав щетину, лениво ответил:
– Ну, с тобой так с тобой.