А? – Гурьев как будто мысли его читал, чем снова резкий прищур кузнеца заработал.
– Руки покажь, – хмуро проворчал кузнец.
Гурьев, улыбаясь, с готовностью протянул Тешкову обе кисти. Тот быстро и привычно обмял их пальцами, ощупал. Руки у парня тоже были не похожи ни на что, виденное кузнецом раньше. Не рабочие руки, конечно. Но… Костяшки словно ороговевшими щитками покрыты, пятка и ребро ладони твёрдые, а сама ладонь – как у гребца, крепкая. Запястье широкое, на господскую кость никак не личит. Что за канитель такая, подумал Тешков. Он хмыкнул:
– А ручки-то у тебя, парень, – того. На что тебе кузнецова наука?
– Хочу такую саблю выковать, которой реку пополам разрубить можно, – мечтательно воздев очи горе, произнёс Гурьев. – И чтоб булатная была.
Тешков только хмыкнул:
– А не боишься?
– Работы? Не-а, – беспечно тряхнул головой Гурьев. – А чего мне ещё боятся-то? Или кого?
– Ну, вроде как за мной должок, – буркнул кузнец. – По рукам, что ли?
– По рукам, – Гурьев пожал ладонь кузнеца, и, задержав её в своей, спросил: – Когда отправляемся?
– Ну… – задумался Тешков, что-то в уме прикидывая.
– Мне помощь ваша потребуется, Степан Акимович.
– Это в каком смысле? – насторожился кузнец.
– Коня купить.
– Коня-а-а?!? – изумился Тешков. – А конь-то тебе на кой ляд?!
– А денег куры не клюют, Степан Акимыч.
Тьфу ты, сплюнул мысленно Тешков, пацан – он пацан и есть. Хоть и такой. Ну, отчего ж не помочь. Можно и помочь, конечно.
– Можно и помочь, – проворчал Тешков вслух. – Только добрый конь немалых денег стоит. Ты не лыбься, не лыбся-то, почём зря, слушай, что старшие говорят!
– Непременно, дядько Степан, – посерьёзнев, кивнул Гурьев.
Тешков полагал – святая простота! – что коня им следует покупать на базаре. Вместо этого Гурьев поволок его на конный завод в Абрамовке, принадлежащий всё тому же Чудову, который «правил» половиной Харбина. Здесь у кузнеца просто глаза разбежались. Но спешить Тешков не собирался. Раз уж в Абрамовку приехали, так и возвращаться без доброго коника грех. Они долго ходили от конюшни к конюшне, сопровождаемые одним из приказчиков. Наконец, Тешков разглядел, что Гурьев, рассматривая лошадей, не торопится выбирать. Кузнец отозвал его в сторону, шепнул недовольно:
– Что тебе? Не глянется никакой, что ль? Чего рыскаешь-то?
– Да вот, дядько Степан, – Гурьев помялся. – Это ж тележные бугаи какие-то. Не глянется.
– Тю-ю-ю, – присвистнул Тешков. – На службу разве собрался-то? Что ж, строевского коня захотел?
– А хоть бы и строевского, – Гурьев упрямо наклонил голову набок.
– И зачем?
– А вы рассудите, дядько Степан. На водовозе верхом – какой всадник? Это раз. Много ли в станице породистых жеребцов на развод? Это два. С добрым конём меня и станичный атаман охотнее возьмёт. А прокормить – прокормим, Степан Акимович, и застояться не дадим.
А прокормить – прокормим, Степан Акимович, и застояться не дадим. А?
Кузнец задумчиво разгладил бороду – сначала правой ладонью, потом и левой. Была в словах будущего подмастерья лукавая сметка, такая, что возрасту парня никак не годилась в пару. Ох, и не простой ты хлопец, в который раз подумал Тешков. И, кивнув согласно, развернулся к приказчику – совсем другим разговором:
– Ну? Настоящих-то коней покажешь, или так и будем до вечера тут киселя хлебать?
– Помилуйте, господа! – деланно изумился приказчик и, вытаращив глаза, обескураженно развёл руками. – Это самые…
– А будешь ерепениться, так мы сей минут разворачиваем, – ласково продолжил Тешков.
Приказчик булькнул и расплылся в улыбке:
– Ну, вот. Сразу видно настоящего клиента!
– А если сразу видно, чего голову по сю пору морочил?! – свирепо рявкнул Тешков. – Хорош болтать, веди давай!
Этого коня Тешков увидел сразу. Аж сердце подпрыгнуло. Он шагнул к загону:
– Эт-то дело!
Конь и вправду был чудо как хорош. Буланый, [3] тёмного оттенка, трёхлеток, с сухой лёгкой головой, плотным, мускулистым телом, длинной шеей и узкой глубокой грудью, высокий в холке и явно соскучившийся по настоящему всаднику. Вот бы подружиться нам ещё, с лёгким оттенком беспокойства подумал Гурьев. А когда я уеду, в хороших руках останется. Будем надеяться, что я не все уроки сэнсэя, касающиеся животных, позабыл. Ну, с Богом, как говорится. Он посмотрел на кузнеца, на закусившего губу приказчика, забывшего о маске продавца воздуха, и кивнул:
– Называйте цену, Павел Григорьевич.
– Э-э-э…
Поняв, что не ослышался, Тешков задохнулся от негодования:
– Да ты что, любезный, с глузды съехал, никак?!
– Спокойно, Степан Акимович, – улыбнулся Гурьев. – Это мы сейчас урегулируем. А позвольте, дражайший Павел Григорьевич, на воздух вас пригласить.
Тон и тембр голоса, каким было это произнесено, заставили кузнеца застыть в неподвижности, а приказчика беспрекословно последовать за Гурьевым. Да кто ж ты таков, паря, в смятении подумал Тешков. В тихом омуте?!
Через полчаса все формальности были улажены. Купленную здесь же сбрую Тешков проверил самолично, ворча и хмурясь, выговаривая Гурьеву за «барские замашки» не торговаться, как обычаем положено. Гурьев слушал его вполуха, любуясь великолепным животным. Конь, схрупав у него с руки горбушку круто посоленного ржаного хлеба, кажется, против нового знакомства ничего не имел.
– А ты верхом-то ездить умеешь? – подозрительно спросил Гурьева Тешков, седлая коня. – А?
– Не переживайте, дядько Степан, – Гурьев похлопал жеребца по крупу, поддёрнул, проверяя, подпругу и взлетел в седло. Конь мотнул головой и покосился влажным выпуклым фиолетовым глазом на кузнеца, пожевал тонкими губами. Тешков одобрительно хмыкнул.
Гурьев основательно подготовился к отъезду в станицу. К передней луке седла справа прилепился карабин «Арисака» с откидным несъёмным штыком, могущим при известной сноровке послужить и сошкой, разные необходимые мелочи в подсумках, вьюк с бельём и одеждой, фляги с водой и походный паёк – кузнец едва рот не раскрыл, когда всё это богатство увидел. Было ещё кое-что, им незамеченное – отличный немецкий артиллерийский бинокль, глушитель для карабина и оптический прицел для него же, заблаговременно заказанный и вовремя полученный «люгер» восьмой модели с двумя запасными обоймами и кобурой отличной кожи – всё новенькое, прямиком со склада.