Филипп хотел было ответить, что распущенность распущенности рознь и что разборчивость в выражениях еще не ханжество, но как раз в это мгновение дверь передней отворилась и в гостиную заглянул его паж д’Обиак – светловолосый паренек тринадцати лет с вечно улыбающимся лицом и легкомысленным взглядом бархатных глаз.
– Монсеньор...
– Ты неисправим, Марио! – раздраженно перебил его Филипп. – Пора уже научиться стучать в дверь.
– Ой, простите, монсеньор, – извиняющимся тоном произнес паж, тщетно пытаясь изобразить глубокое раскаяние, которое вряд ли испытывал на самом деле. – Совсем из головы вылетело.
– Это не удивительно, – прокомментировал Гастон. – У тебя, парень, только ветер в голове и гуляет.
– Совершенно верно, – согласился Филипп. – Я держу его у себя лишь потому, что он уникален в своей нерадивости... Так чего тебе, Марио?
– Здесь одна барышня, монсеньор. Говорит, что пришла к вам по поручению госпожи принцессы.
– Вот как! – оживился Филипп. – Что ж, пригласи ее. Негоже заставлять даму ждать, особенно если она посланница принцессы.
Он устроился в кресле, скрестил ноги и напустил на себя величественный вид.
Марио шире распахнул дверь и отступил вглубь передней.
– Прошу вас, барышня.
В комнату вошла стройная черноволосая девушка в нарядном платье из темно-синего бархата и склонилась перед Филиппом в глубоком реверансе. Гастон, Габриель и Симон приветствовали ее почтительными поклонами, а Филип – кивком. Он даже сделал движение, как будто собирался подняться с кресла, однако в последний момент передумал. С его лица напрочь исчезло высокомерное выражение, уступив место благодушному умилению, а в глазах зажглись похотливые огоньки. Он непроизвольно облизнул губы и спросил:
– Мой паж не ошибся? Вас прислала госпожа Маргарита – или сама богиня Афродита?
Гастон д’Альбре исподтишка захихикал. А девушка в смятении улыбнулась и застенчиво произнесла:
– Я пришла с поручением от госпожи принцессы, монсеньор. Ее высочество весьма сожалеет о случившемся...
– Это насчет обеда?
– Да, монсеньор. Сегодня госпожа была не в духе... плохо себя чувствовала... и так получилось. Поэтому она приносит вам свои извинения и выражает надежду, что не очень обидела вас.
Филипп изобразил искреннее изумление:
– Обидела? Да ради Бога! Если госпожа принцесса не явилась на обед, значит у нее были на то основания. И не мне судить о том, достаточны они или нет.
Гастон тихонько фыркнул:
– Каков лицемер, а?
Девушка вновь улыбнулась и продолжила:
– Сегодня вечером у госпожи принцессы собираются молодые дворяне и дамы, состоится небольшой прием. Ее высочество просила передать, что будет рада, если вы и ваши друзья окажете ей честь своим присутствием.
«Так-так, – подумал Филипп. – Это еще лучше, чем я ожидал. Вечер в сравнительно узком кругу, интимная обстановка... Но черт! Какая прелестная девчушка! Неужто Маргарита умышленно подставила ее, чтобы отвлечь мое внимание от своей персоны? Гм, должен признать, что отчасти ей это удалось...»
– И когда состоится прием? – спросил он.
– Через час после захода солнца, то есть около девяти. Ее высочество пришлет за вами своих пажей.
– Прекрасно.
После этого в гостиной воцарилось неловкое молчание. Девушка робко смотрела на Филиппа, смущенно улыбаясь. Он же откровенно раздевал ее взглядом.
Гастон с равнодушным видом сидел на диване. Он и заговорил первым:
– Между прочим, барышня. Вы мне кого-то напоминаете. Вот только не вспомню, кого именно.
– Простите, монсеньор? – встрепенулась девушка. – Ах да! Возможно, вы знаете моего брата, Этьена де Монтини?
– Точно-точно, он самый... Так вы его младшая сестра – Матильда, если не ошибаюсь?
– Да, монсеньор, Матильда де Монтини.
– Красивое у вас имя, – сказал Гастон. – И вы тоже красивая. Правда, Филипп?
Тот утвердительно кивнул и одарил Матильду обворожительной улыбкой. Щеки ее из розовых сделались пунцовыми, она в замешательстве опустила глаза.
– Вы очень любезны, господа...
Гастон поднялся с дивана и расправил плечи.
– Ну, ладно, пойду предупрежу наших ребят, чтобы были готовы к половине девятого.
– Правильно! – обрадовался Филипп. – Обязательно предупреди. И вы, Симон, Габриель, тоже ступайте – переоденьтесь, отдохните немного.
Оба молодых человека подчинились. При этом Симон иронично усмехался, а вот Габриель почему-то был угрюм и подавлен...
Когда они остались вдвоем, Филипп ласково обратился к Матильде:
– Прошу садиться, барышня. Выбирайте, где вам удобнее. – Он заговорщически подмигнул ей, всем своим видом показывая, что самое удобное место у него на коленях. – Официальная аудиенция закончена и нам больше нет нужды следовать протоколу.
– Благодарю вас, монсеньор, вы очень милы, – смущенно ответила девушка. – Но лучше я постою. Тем более, что мне пора возвращаться к госпоже.
– Тогда я тоже постою, – сказал Филипп, поднимаясь с кресла. – И кстати, я вас еще не отпускал.
– Да, монсеньор?
– Я хотел бы узнать, кто будет присутствовать на сегодняшнем приеме. Из знати, разумеется.
– Ну, прежде всего, госпожа Бланка Кастильская. Не исключено, что будет ее брат, дон Фернандо.
– Вот как? Граф де Уэльва уже приехал?
– Да, монсеньор. Ее высочество как раз давала мне поручение, когда ей доложили о прибытии господина принца.
– Гм. А мне казалось, что он должен сопровождать свою сестру, принцессу Нору.
– Госпожа Элеонора приедет несколько позже, вместе со старшим братом, королем доном Альфонсо.
– Даже так! Ну что же... Итак, на приеме будут принцесса Бланка и, возможно, граф де Уэльва. Еще кто?
– Госпожа Жоанна, сестра графа Бискайского.
– А сам граф?
– Нет, он не... Вчера поздно ночью он возвратился из Басконии, и у него накопилось много неотложных дел.
«Ясненько, – подумал Филипп. – Маргарита и ее кузен настолько не переваривают друг друга, что даже избегают личных встреч...»
– Благодарю вас, барышня. Продолжайте, пожалуйста.
– Из всех, достойных вашего внимания, остались только господин виконт Иверо и его сестра, госпожа Елена.
– Виконт по-прежнему дружен с принцессой? – поинтересовался Филипп. Он не спеша расхаживал по комнате, медленно, но верно приближаясь к Матильде.
Девушка стыдливо опустила глаза.
– Ну, собственно... В общем, да.
– А ваш брат?
Если предыдущий вопрос привел Матильду в легкое и вполне объяснимое замешательство, то упоминание об Этьене явно обескуражило ее.
– Прошу прощения, монсеньор. Боюсь, я не поняла вас.
«Вот так дела! – изумился Филипп. – Неужели Маргарита изменила своим принципам и завела себе сразу двух любовников?.. Но с этим мы разберемся чуть позже».
Он подступил к Матильде вплотную и решительно привлек ее к себе. Девушка покорно, без всякого сопротивления, отдалась в его объятия.
– Монсеньор!.. – скорее простонала, чем прошептала она.
– Называй меня Филиппом, милочка... О Боже, какая ты хорошенькая! Ты просто сводишь с ума! И я вправду рехнусь... если сейчас же не поцелую тебя.
Что он и сделал. Его поцелуй был долгим и нежным; таким долгим и таким нежным, что у Матильды дух захватило.
Потом они целовались жадно, неистово. Отсутствие опыта Матильда восполняла самоотверженностью юной девушки, впервые познавшей чувство любви. В каждый поцелуй она вкладывала всю свою душу и с каждым новым поцелуем все больше пьянела от восторга, испытывая какое-то радостное потрясение.
Филипп подхватил полубесчувственную девушку на руки, перенес ее на диван и, весь дрожа от нетерпения, лихорадочно принялся стягивать с нее платье. Немного придя в себя, Матильда испуганно отпрянула от него и одернула юбки.
– Что вы, монсеньор! Это же... Ведь сюда могут войти... И увидят...
– Ну, и пусть видят... Ах, да, точно! – опомнился Филипп.