Говорили о Якобе Шмидте, работавшем в самом
университете. Это он вызвал гестапо. Впрочем, они могли и в другом месте их разбрасывать, и кто-то еще запросто мог на них донести. Он ведь
сегодня далеко не все видел и знает. Но вот с датой у Шнайдера явная нестыковка.
Что же получается? Ганса и Софи Шолль, а также профессора Хубера казнят. В этом нет сомнения, если верить этой дьявольской книге. А
оснований не верить ей оставалось все меньше. Все, что он успел перевести за эти три дня, соответствовало действительности. Он вполне
допускал наличие неточностей и опечаток. Он понимал, что книга в какой-то мере могла быть тенденциозной и грешить чрезмерным усилением
нужных автору акцентов. Но такая информация, как казнь реальных людей, не могла быть ошибкой. Слишком она серьезна и непростительна для
солидного историка.
* * *
I had a dream that was not all a dream.
[_Мне_снился_сон_–_не_все_в_нем_было_сном._
_(Байрон_Дж._Г._Темнота)_(англ.)_ ]
В ту ночь ему приснился странный сон.
В этом сне он осознавал себя римским квиритом Авлом Элианием, патрицием и сенатором. Он стоял в числе многих, таких же как он сам, в целле
храма Беллоны, что на Марсовом поле. Их согнали сюда силой по приказу Суллы – первого из граждан, кто осмелился двинуть на Рим легионы
против воли сената.
Они все были напуганы. Их вытолкали из домов на улицу и привели сюда под конвоем на виду у плебеев, вольноотпущенников и рабов. На
некоторых висели сенаторские, наспех надетые тоги, на большинстве – домашняя одежда, никак не подходившая для этого места.
Окружавшая Элиания толпа волновалась. Он видел вокруг себя нечеткие тени людей и слышал их ропот, доносившийся словно из глубокого
каменного туннеля. Изображение было резким только в центре, но размыто по краям, как будто он смотрел на все происходящее через большую
вогнутую линзу. Его глаза еще не привыкли к внутреннему полумраку, а когда он направлял взгляд в сторону вестибюля, его снова ослеплял
яркий свет неба, бьющий меж размытых очертаний колонн.
Элианий явственно ощутил необычность происходящего с ним. С одной стороны, он вроде бы бывал здесь много раз, с другой же – видел эти
колонны, эти ионические капители, эти надписи, блестевшие тусклым золотом с высоты фризов, впервые. «In Bellonae hortis nas-cuntur semina
mortis» [7 - В садах Беллоны растут семена смерти (лат.).], – прочел он в одном месте.
Внезапно что-то переменилось, и сразу все стали поспешно расступаться. Гремя по выщербленным плитам пола подбитыми железом калигами, в храм
начали входить солдаты. Они шли двумя колоннами, без щитов и несли в руках обнаженные мечи. Многие заметили на мечах кровь. Она капала с
опущенных клинков на каменный пол густыми черными каплями.
Солдаты прошли сквозь толпу, бесцеремонно отталкивая тех, кто стоял на пути, и встали позади сенаторов. В шлеме с пышным черным гребнем
появился император, Сопровождавшие его Красc, Помпей и два военных префекта остановились у входа. Сулла – недавний победитель Мария –
прошел в центр круга и остановился. Никто не крикнул «Виват император!» или «Слава освободителю отечества!». Да он этого и не ждал.
– Во что вы превратили Рим? Вы, скопище баранов!
Он стал медленно поворачиваться вокруг, обводя взглядом тех, кто до недавнего времени вершил здесь суд и закон.
– Я вас спрашиваю! – Сулла простер руку в направлении первых рядов.
– Я вас спрашиваю! – Сулла простер руку в направлении первых рядов. – Вы превратили Рим в зловонную сточную канаву. В трубу с нечистотами.
Я нашел здесь не центр мира, а разлагающийся труп, поедаемый червями восточных пороков. Плебеи уже правят империей! Скоро рабы начнут
избирать своих трибунов и наделять их правом вето – самым мерзким изобретением вашей грязной демократии!
В это время все услыхали крики. Предсмертные крики сотен, а может быть, тысяч людей. Они доносились снаружи. Лысые головы отцов народа
завертелись в испуге. Поднялся шум, и Сулла прервал свои оскорбления. Он сложил на груди руки и с молчаливым презрением наблюдал за
реакцией присутствующих. Но Элианий, в отличие от многих, знал, что происходит. Более того, он знал, какие слова сейчас будут произнесены.
– Чего вы всполошились? – спокойно спросил Сулла. – Там получает по заслугам горстка негодяев. Я попросил бы никого не отвлекаться, покуда
не пришла его очередь.
Да, по своей сути это были те самые слова. Ропот стал перерастать в шум.
– Они уже убили Витрония, – негромко сказал кто-то рядом. – Я видел его голову. Она валяется там, между колонн амфипростиля.
Элианий обернулся и посмотрел на говорившего. Это был хорошо знакомый ему толстяк и гурман Сервилий Карна, умеренный популяр, чья роскошная
вилла заслуженно считалась одним из украшений Эсквилинского холма. Его жирное лицо, как всегда, было основательно припудрено, чтобы скрыть
пятна экземы.
– Они убили и Марка Порция, и его жену, и известного всем Поликлета – их вольноотпущенника… – вторил ему другой.
– Молчать и слушать императора! – крикнул военный префект.
Сулла продолжил:
– Я пришел сюда не для того, чтобы прощать, и обещаю – каждый получит по заслугам. Одних я щедро награжу, другие пожалеют, что боги
даровали им жизнь.
Снаружи по-прежнему доносился вопль огромной толпы. Но он не походил на рев трибун во время ристалища. Это был предсмертный вопль,
захлебывающийся кровью и бессильной яростью.
Два раба внесли и поставили в центре целлы кресло. Сулла, отстегнув плащ и сняв с головы шлем, сел.
– Ну ничего. Я вычищу эту конюшню, – продолжил он уже сидя, в то время как слушавшие его, в большинстве своем лысые старцы, продолжали
стоять, – но сделаю это не лопатой, а мечом. И для этого вы сначала узаконите пребывание трех моих легионов в черте города. Еще десять
станут вокруг Рима лагерями. Всего же в Италии я расселю двести тысяч моих ветеранов из двадцати трех легионов. Города выделят земли и
деньги. Одновременно с этим мы вместе с вами займемся восстановлением древних законов. Сенат и патриции снова станут править, а плебс и
эквиты навсегда забудут, что такое политика. Мы сотрем из памяти народа имена Гракхов. Если потребуется, я отброшу римскую демократию на
двести, триста лет назад. Но одновременно я двину республику вперед. Население всех провинций должно получить гражданство. Мы должны
стереть, наконец, различия между племенами. Сами названия племен, их языки и дурацкие традиции должны навсегда исчезнуть Никаких этрусков,
умбров, сабинов и апулийцев. Никаких белингов, герников, марруцинов и пелингов. И даже никаких латинов. Только италийцы и только латинский
язык! Всю восточную заразу вон! Я очищу холм Яникул от их храмов и вышвырну на болота все статуи богов, не допущенных в римский Пантеон.
Один народ, один язык, одни боги! Это говорю вам я – Люций Корнелий Сулла!
Он встал и поднял правую руку вверх.