И еще удивительнее тот факт, что тот же самый сход принял наказ казаков Усть-Медведицкого округа донским депутатам Государственной думы, в котором ни много ни мало, в частности, выдвигалось категорическое требование об отставке «правительства, залившего кровью страну. Изъятии казачьих земель у чиновников и помещиков и наделении этой землей крестьян...»
Удивительная свобода в выражении чувств. Волеизъявление народа. Это что же за демократические порядки, существовавшие среди рядового казачества?! Без боязни, страха и оглядки на власть имущих они сами решили, что им надлежит делать, а от чего напрочь отказаться. Такие порядки существовали на Дону столетиями, практически всегда, и казаки уже не мыслили иначе своей жизни в решении общественных дел.
Он, Миронов, подчеркивает это лишний раз потому, что скоро наступят такие времена, от которых казаки сначала придут в недоумение, потом будут драться насмерть и настолько злобно и беспощадно, что, натравленные друг на друга, сын поднимет руку на отца, отец – на сына...
...Подъесаул Миронов, дьякон Бурыкин и студент Агеев были посажены в тюрьму, которая находилась в станице Усть-Медведицкой.
Собрался очередной сход, и казаки потребовали освобождения заключенных. Атаман отказался выполнить их требования. Тогда казаки схватили самого атамана и как заложника посадили в тюрьму. Будешь, мол, сидеть, пока не дашь указания об освобождении арестованных казаков, которым сход поручил ехать в Петербург и передать постановление станичного схода Государственной думе.
Атаман Войска Донского Одоевский-Маслов, пытаясь втихомолку замять этот пренеприятнейший инцидент, дал указание – освободить Миронова, Бурыкина и Агеева... Многотысячная толпа ринулась к станичной тюрьме, прорвалась во внутренний двор, открыла камеру и на руках пронесла их по станице к зданию правления окружного атамана. Здесь состоялся антиправительственный митинг... Была музыка и песни...
«...Ах, донцы-молодцы... ах, донцы-молодцы... ах, донцы-молодцы...» – пересохшими от волнения губами, еле шевеля ими, пел Миронов. Голоса не было слышно. Он пел мыслью, памятью, а губы только непроизвольно вторили такту песни, открываясь-закрываясь... Кажется, он на этот раз вспомнил, где находится и что с ним. Наверное, ему еще долго придется приходить в себя и узнавать, что он в тюрьме?! Нет, нет, это слишком страшно, он не будет об этом вспоминать и не будет думать. Потому что это слишком страшно!.. И мо?кет не выдержать мозг – он взорвет голову!.. Нет, нет... Не думать. Не думать – и все тут. Даже о приятном?.. Так это же горячее горького!.. Ладно, додумаю, чем закончилась поездка в Петербург, в Государственную думу – и точка. Все-таки поехал? Неужто не думал о последствиях?.. А как же с перспективой блестящей карьеры вновь испеченного офицера-дворянина? Может быть, он сейчас признается, что она ему была безразлична? А честолюбие? Ведь все вокруг рвутся к этому самому дворянству и у них не получается, а у него получилось, и он легкомысленно и спокойно желает потерять все блага, связанные с этим производством?.. Можно поверить? И все-таки очень любопытно узнать, думал ли он, что поездка в Петербург, в Государственную думу раздавит его карьеру, так счастливо начавшуюся?.. И погибнет слава четырежды орденоносного «нарождающегося героя Тихого Дона», которого Родина встречала высшими воинскими и гражданскими почестями, колокольным звоном всех церквей...
16
Может показаться, что это один из тех невероятных случаев, в котором в полную силу проявился русский характер: во имя благополучия народа – хоть на плаху! Во имя революционных преобразований – готов на самопожертвование! Отчитываясь о поездке в Государственную думу, Миронов сказал: «Военный министр Редигер на заседании Государственной думы признал, что высочайшего повеления о призыве казаков второй и третьей очередей не было, и, если оно не поступит, казачьи части внутригосударственной службы нести не будут, имполняя роль жандармов. Но так как 9 июля первая Государственная дума была распущена, вышло высочайшее повеление о мобилизации казаков. Нет правды на земле... Несмотря на это, повторяю: готов снять с себя мундир и ордена, лишь бы иметь возможность стоять за народ. Но жандармом не буду».
Со стороны царского правительства возмездия долго ждать не пришлось – по дороге из Петербурга Миронов был арестован и отдан иод суд за антиправительственную деятельность.
Судебная палата обратилась к военному министру Редигеру, прося его позволения отдать под суд подъесаула Миронова Филиппа Козьмича. Но военный министр, напуганный народным волнением, а суд над прославленным воином может возбудить нездоровые страсти и в среде донского казачества – этого оплота царя, престола и Отечества, – принял более или менее другие успокоительные меры. Распоряжением Главного управления казачьих войск Генерального штаба от 30 сентября 1906 года за № 22182 подъесаул Миронов был лишен офицерского чина и отчислен из казачьих войск.
Где, в каком месте мог возникнуть и проявиться такой характер? Такое понимание своей жизни? Не потребительское отношение к ней, а высокий полет мысли, воображения, щедрости души, отдаваемых на благо людей. Такой характер мог проявиться в любом уголке России. Но ближе ему оказался Дон-батюшка река.
Кровавым потом, сотни раз рискую жизнью, добившись офицерского чина и высших наград Родины, проведя шестнадцать лет на службе царю-батюшке, и в один миг оказаться выброшенным из жизни и из седла – может ли все это выдержать неискушенный в политике ум и сердце, открытое людям?..
Кстати сказать, Миронову уже в наше время «припомнили» о той поре его жизни. В журнале «Дон» № 8, 1969, напечатано:
«Один журналист утверждал, что Миронов якобы еще в 1906 году вел революционную работу, возил революционный наказ станиц и казачьих частей в Государственную думу и за это был посажен в тюрьму. К Февральской революции он, будучи награжден десятью царскими орденами, будто бы присоединился к „платформе“ большевиков, а затем выступил против Каледина. Но вся эта „революционность“ Миронова ни одним документом не подтверждается. Нет свидетельств ни о поездке в Петербург с революционным наказом, ни о том, что он сидел в тюрьме».
Горько и больно сознавать, что эти слова принадлежат... С. М. Буденному. И не только эти. Буденный всю посмертную память Миронова чернил. Зачем он это делал? Чего ему самому не хватало для пристойной жизни? Власти? Славы? Почета? Денег? Всего у него, кажется, было в избытке. Что мучило-грызло полководца гражданской войны? Ревность-зависть даже к мертвому герою? Неужели он духовно не поднялся выше вахмистерского мышления? Вина Буденного безмерна, потому что им написанное – ложь. И во имя светлой памяти Миронова, девиз которого – ПРАВДА! – приводим несколько документов.
Ведь история общества и нашего места в нем – это как библейский суд, от которого нельзя ничего скрыть и никому. Поэтому человек должен думать о своих деяниях в этом мире, ибо рано или поздно он за все ответит не только перед совестью, но перед судом истории. Это закон бытия. И от него еще никому не удалось уйти.
Тревогу забило жандармское управление:
«Донесение вр. и. д. начальника ДОЖУ в департамент полиции о волнениях казаков льготных полков и Таганрогском и Усть-Медведицком округах. 6 июля 1906 года. Секретно... 18 июня с. г. в станице Усть-Медведицкой собрался общественный сход, на котором было постановлено в случае мобилизации не пускать на службу казаков 2-й и 3-й очередей, так как их заставляют нести не действительную службу, а охранять имущество помещиков.