Всё падал и падал крупными мохнатыми хлопьями снег. Насквозь промокшее за время пути обмундирование быстро обледенело, стужа сковывала ноги в разбухших от сточных вод мокрых сапогах. Разведчиков бил озноб. Они потихоньку пошевеливались, чтобы хоть немного согреться.
Но вот в дальнем конце тротуара послышались шаги. Шло несколько человек. Шаги быстро приближались. Разведчики приготовились. Вот шаги уже около ворот…
Любиша, прижавшись спиной к стене, предостерегающе протянул руку назад, коснулся рукава стоящего за ним Малахова. Это означало: «Отставить!»
Мимо ворот прошла группа немецких солдат. Их фигуры, в мешковатых шинелях, низко надвинутых шапках с большими козырьками, одна за другой чёрными силуэтами мелькали за причудливым железным кружевом ворот. Смена караула? Подкрепление на передовую? Слишком много их, чтобы захватить «языка». Да и нет смысла брать «языка» из числа простых солдат. Нужен офицер. И не простой, а сведущий, Из штабных.
Томительны минуты ожидания…
Но вот Любиша оглянулся, кивнул стоявшим позади товарищам. С той же стороны, откуда недавно прошли немцы, слышались два перебранивающихся голоса. Бранились по-венгерски. Любиша сразу же понял: салашисты – венгерские фашисты. С двоими, да ещё с пьяными, справиться нетрудно. Но стоит ли брать кого-либо из них? Едва ли этим прихвостням гитлеровцы доверяют серьёзные военные данные.
Салашисты прошли мимо ворот. Из их перебранки Любиша уловил, что они возвращаются на позиции, очень недовольны этим и, по какой-то причине, друг другом.
Салашистов пропустили. Вскоре их пьяные голоса затихли.
И снова потянулись минуты ожидания…
Наконец на тротуаре, приближаясь к воротам, вновь послышались шаги. Шёл кто-то один, спокойно, неторопливо. Вот он поравнялся с воротами. Прячась в их тени, Любиша разглядывал его. Фуражка с высокой тульёй, широкий плащ… Офицер!
Любиша выждал. Идущий миновал ворота. Любиша рассчитанным движением ударил гитлеровца прикладом автомата в затылок. Тотчас же на него бросился Малахов и, обхватив, повалил на тротуар. Фуражка с головы офицера слетела, покатилась по заснеженной мостовой. Ошеломлённый, он не издал ни звука. «Языка» втащили в ворота, фуражку, чтобы не оставлять следов, подобрали, натянули её на голову офицеру. Ему крепко заткнули рукавицей рот, скрутили назад руки – он всё не приходил в себя.
Любиша забеспокоился: не слишком ли крепко он стукнул фашиста? Нет, дышит.
Пользуясь тем, что на площади нет никого, пленного быстро потащили к люку.
Никто не заметил разведчиков в те секунды, когда они со своей добычей перебегали площадь.
Возле люка они опустили пленного наземь и подали вниз условный сигнал – тихонько трижды ударили прикладом в крышку.
– Принимайте улов!
«Языка» спустили в колодец, следом спустились сами. Крышку снова надвинули.
Безжизненно опустив голову, офицер сидел в жиже на дне колодца. Он упал бы, если бы не стоявшие вплотную вокруг него разведчики.
– Приведите его в чувство! – приказал Калганов.
У пленного вынули изо рта рукавицу, стали тереть ему уши. Наконец он шевельнул головой, что-то промычал.
– Очухался! – обрадовались все.
Калганов зажёг фонарик. В его тусклом свете было видно, как дико блеснули глаза гитлеровца, как он заскрежетал зубами и весь дёрнулся; на лице появилось выражение ужаса. Только что он шёл по тротуару, кругом было тихо и спокойно, и вдруг он сидит в чём-то жидком, пропитавшем одежду, леденяще холодном, трудно дышать от непонятного зловония, а вокруг тесным кольцом стоят и рассматривают его какие-то люди – не люди: с чёрными лицами, с чёрными руками…
– Мой бог! – оторопело пробормотал гитлеровец.
– Я в преисподней?
Всё, что видел ошалевший от неожиданности немец сейчас, могло всерьёз показаться ему адом кромешным, в котором он внезапно и, надо полагать по заслугам, очутился. Может быть, и поверил-то он, что находится не на том свете, а в плену, лишь после того, как Любиша по-немецки объяснил ему это. Офицер попытался встать, но бессильно плюхнулся в жижу – ноги не держали его.
Пленного обыскали. При свете фонарика Калганов просмотрел его документы. Обер-лейтенант Рейнрор, офицер штаба командующего. Калганов обрадовался: очень ценный «язык», то, что нужно.
Тем временем группа Андреева тоже действовала. Также не без труда выбив примёрзшую крышку люка, выглянули из него. В ночной тьме сквозь медленно падающий снег увидели, что находятся в конце узкого переулка, возле небольшой церковки с полуразрушенной колокольней. Это и была та церковь, к которой следовало выйти! Церковь стояла на углу переулка и площади, белевшей свежевыпавшим снегом. На противоположной стороне площади можно было разглядеть трёхэтажное старинное здание с колоннами и возле него какой-то памятник. Слева, на краю площади, стояло на огневых позициях несколько пушек. Разведчики подсчитали: восемь – две батареи. Поблизости стояло два гусеничных тягача. Возле них суетились немецкие солдаты – сгружали ящики со снарядами. Неподалёку от пушек, перед трёхэтажным зданием, стоял танк с зенитным пулемётом на башне. Внимательный глаз разведчиков отмечал всё. На одной из выходящих к площади улиц они насчитали семь шестиствольных миномётов. Чуть подальше на той же улице виднелись задранные вверх длинные стволы трёх пушек большого калибра, готовых к стрельбе. Было ясно, что здесь сосредоточено много вражеской артиллерии.
Уже то, что увидели разведчики, представляло ценные сведения для командования. Но нужен был «язык».
Осторожно выбравшись из люка, Андреев, Глоба и Чхеидзе с помощью оставшихся внизу закрыли его и, обогнув церковь, держась в тени зданий, пошли краем площади, противоположным тому, где стояли пушки. Затем они свернули за угол. Ещё раньше они заметили, что изредка на этой уличке появлялись немцы. Разведчики спрятались в тени.
После довольно длительного ожидания они увидели, как из подъезда многоэтажного дома, стоящего неподалёку, вышел солдат. Но немец едва ли мог быть один в этом доме. Не выйдет ли кто-нибудь ещё?
Вдоль стены разведчики передвинулись поближе к подъезду.
Их предположение оправдалось. Через короткие промежутки времени кто-нибудь выходил из дома или входил в него – по одному, по двое. Насколько можно было разглядеть в темноте, это были простые солдаты. Наверное, связисты или посыльные. Или просто в холодную ночь заходят в дом погреться? А может быть, в нём и помещается штаб?
Наконец из дверей вышли двое и, тихо переговариваясь, направились к площади.
Вот они проходят уже мимо разведчиков… Один невысокого роста, толстый, в чёрном кожаном пальто и форменной шапке с козырьком. Другой – рослый, в длинной шинели и офицерской фуражке.
Мгновение – и две тени, отделившись от стены, метнулись вслед идущим. Ещё доля мгновения – и третья тень мелькнула впереди них.
Чхеидзе, вместе с Глобой забежавший сзади, нанёс высокому в шинели короткий, но сильный удар прикладом по голове. Тот качнулся, но не упал, удержался на коленях. Не успели его схватить за руку, как он, изловчившись, с размаху ударил Алексея Чхеидзе кулаком в живот, прямо в солнечное сплетение. У Чхеидзе от боли на миг помутилось сознание. Но, превозмогая себя, он бросился на высокого немца, стараясь помочь Глобе. Враг был сильный, ловкий, вёрткий. Он бешено сопротивлялся, отбиваясь кулаками, пытался закричать. Глоба зажал ему рот своей широкой ладонью. Но гитлеровец вывернулся. Боясь, что он криком поднимет тревогу, Глоба ударил его ножом.