Создание черного мифа о “проектах века” выполняло много задач. Людей готовили к принятию общественного строя, при котором — ура! — не будет строиться ничего, а все средства будут присваиваться “людьми” (очень немногими) и вывозиться в цивилизованные страны. Как это ни нелепо звучит, но именно отсутствие всякого строительства какое-то время действительно было козырем правительства Гайдара и Черномырдина.
Но главное, внедрение отрицательного отношения к “проектам века” эффективно подрывало легитимность советского строя. Это отрицание, которое кропотливо выращивалось под прикрытием нравственных и художественных воздействий, так глубоко укоренилось в массовом сознании, что до сих пор само словосочетание “
Стереотип отказа от индустрии
Сейчас стало общепризнанным, что в России происходит деиндустриализация. Это официально признали высшие должностные лица правительства Черномырдина, и с тех пор положение не изменилось.
Деиндустриализация, то есть уничтожение промышленной системы огромной индустриальной страны, — явление в мире небывалое и истории не известное. Ни одной побежденной в “горячих” войнах стране таких условий не ставили. Небольшой эксперимент проводят над Ираком, но ни в какое сравнение с Россией это не идет, так как режим власти там сменить не удалось. Кроме того, в Ираке, в отличие от России, разрушение их промышленности ни у кого радости не вызывает.
Вопрос в том, может ли промышленно развитая страна, лишившись промышленности, одновременно не претерпеть других видов распада — культурного, правового, демографического. То есть, уцелеть как цивилизованная страна со своим местом в истории. На основании всей совокупности данных, которыми я располагаю как научный работник именно в этой области, я ответственно заявляю, что нет. Деиндустриализация означает полное, по всем позициям, разрушение страны как цивилизованного общества.
Еще в 1996 г. в диалоге с читателем, которого я условно и ласково назвал “обиженным гунном”, я высказал мысль, которая раньше мне казалась очевидной: деиндустриализация промышленно развитой страны, какой был СССР, неминуемо означает “децивилизацию” — утрату важных сторон общей культуры вообще, а вовсе не возврат к какой-то иной, исконной российской цивилизации. Те, кто с радостью поддерживает этот процесс, который составил главное содержание горбачевско-ельцинских реформ, выступают как необычные варвары, разрушающие не чужую, а свою цивилизацию. Хоть и под крики о “возвращении в цивилизацию”.
Но оказалось, что этот вывод для многих вовсе не очевиден. Например, автор одного обстоятельного письма не видит большой беды в том, что Россия утрачивает признаки индустриальной цивилизации, ибо не признает, что в ней — залог нравственности и любви к Родине. “Наше крестьянство в 1812 г. жило при лучине и вне индустриальной цивилизации, но крепостные крестьяне не разбежались по углам России, не забились по своим огородам, как нынешние горожане по садовым участкам, а организовали отряды и били французов, защищая свое Отечество от супостата”. Автор приводит еще ряд таких же доводов и делает вывод: “Бегство из индустриальной цивилизации не влечет обязательного следствия: возвращения к варварству в себе”.
Это — важная мысль, и в ней надежда многих. Мол, вернемся лет на двадцать к лучине, перетерпим, зато нравственность и духовные устои России сохраним. Я эту надежду не разделяю и вот почему. Одно дело — жить при лучине и пахать сохой, постоянно улучшая свой материальный мир. Это — культура, в которой рождался и Сергий Радонежский, и Ломоносов, и Пушкин. Совершенно иное дело — регресс, разрушение культуры. Крестьянин и без водопровода чистоплотен. Большой город, в котором разрушен водопровод и канализация, превращается в клоаку и очаг эпидемий. Возвращение в доиндустриальную эру уже невозможно — существующая масса людей при этом должна будет вымереть. Реально люди озвереют и перебьют друг друга в борьбе за скудные ресурсы. Идиллические вздохи о золотом веке и жизни на природе хороши для плохих поэтов. Если бы мы сегодня отказались от автобуса и метро и вздумали ездить на лошадях, города задохнулись бы от конской мочи.
Человек возник из животного, когда стал создавать свой особый искусственный мир — технику, техносферу. В ней время “выпрямилось” и стало необратимым — возник технический прогресс. Мы не вполне понимаем его законы и не всегда умеем его обуздать. Возможно даже, что техника когда-то погубит человека. Но пока что “стрела времени” у человечества направлена в сторону непрерывного развития техники и освоения мира.
Если брать вопрос глубоко, то тип цивилизации (а значит, тип духовности, нравственности, мышления) не определяется техносферой. В основе его лежит господствующее представление о мире, об обществе и о человеке. Япония — высокоразвитая индустриальная страна, но это — типичная аграрная цивилизация с одухотворением природы и общинно-сословным представлением о человеке. И Япония очень гибко воспринимает технику и политические порядки Запада — индустриальной цивилизации. Аграрной (крестьянской) цивилизацией была и Россия (а потом СССР), как марксисты ни пытались опровергнуть в этом вопросе народников. Поэтому русские люди — и рабочие, и инженеры — в 1941 г. были очень похожи на русских людей в 1812 г., хотя управляли танками, самолетами и ракетными установками.
Но не будем брать так глубоко, посмотрим на цивилизованность в обыденном смысле — на возможность устойчиво и достойно сосуществовать в обществе большому числу людей. Даже на этом уровне влияние техники гораздо сложнее, чем считает автор того письма. Важно не отдельное техническое средство — лучина у тебя или люстра, — а вся сумма ресурсов, которые техника предоставляет обществу для жизни и ее воспроизводства. И здесь “стрела времени” жестока. Регресс неизбежно ведет к разрушению морали.
В XIX веке смерть ребенка от кори или пневмонии была горем, но не признаком безнравственности. Сегодня, после того как мы несколько десятилетий пользовались надежными средствами предупреждения и лечения этих болезней, высокая смертность детей из-за отсутствия лекарств или денег у родителей означает нравственное одичание. Из докладов Минздрава видно, как по мере продвижения реформы Гайдара-Чубайса-Грефа тают ресурсы здравоохранения России и накатывает вал болезней, которые еще вчера были совершенно не страшны для нашего общества, о которых мы уже и забыли.
И дело не только в ресурсах. Человек не может вернуться в “жизнь без электричества” без слома культуры потому, что он сам стал иным, даже физиологически. Поражаться надо, как быстро это происходит. В прошлом веке было нормально: “пишу, читаю при лампаде”. Свеча была уже вполне достаточным освещением целой комнаты. Еще в конце сороковых годов, после войны, у керосиновой лампы семья нормально читала, дети готовили уроки. Люди моего поколения это помнят. Попробуйте сегодня почитать при свече. Уже невозможно, наше зрение перестроилось.
На Западе было немало утопических движений “возврата к Природе”, бегства от города (так называемый
Проект “поворота рек” — полигон для отработки подрыва “больших программ”
Не пытаясь облегчить себе задачу, возьму как объект рассуждений самый крайний случай, который, похоже, никто не осмеливался ставить под сомнение — проект “поворота рек”.
Случай этот я рассмотрю в двух планах. Во-первых, тема была выбрана идеологами перестройки как наиболее плодотворная для того, чтобы создать прецедент очернения большой программы советского типа и парадигму для такого очернения — набор постулатов, аргументов и инсинуаций для подрыва легитимности любой большой программы. Плодотворной эта тема была потому, что позволяла легко объединить в отрицании несовместимые по многим другим вопросам течения — либералов-западников и патриотов-почвенников. Создать союз Валентина Распутина с Нуйкиным. С другой стороны, отрицание этой программы, на первый взгляд, не затрагивало прямо жизненные интересы большинства населения центральной части СССР, что упрощало манипуляцию их сознанием. Недовольство “азиатов” только придавало пикантности спектаклю и было лишь на руку перестройщикам.
Во-вторых, мощная кампания по дискредитации программы “поворота рек” ошарашила людей так, что ни одного голоса не раздалось против самой постановки вопроса, против той тоталитарной и шизофренической логики, с которой идеологи подошли к одной из принципиальных проблем бытия и которая отныне задавалась как стандарт.