В начале 1991 г. жил у меня приятель из Испании. Уже начало нас припекать с продуктами, но стиль еды еще сохранялся, не отрезали нам продавцы ломтики мяса толщиной в 3 миллиметра. В первый день он сказал: «Как бедно вы живете» — не было йогурта в стаканчиках. А через несколько дней добавил: «В какой роскоши вы живете!». Скоро все, у кого осталась память и совесть, скажут то же самое: как мы жили! В любой семье ребенок ел масло!
По мне, так пронзительным, все ставящим на свое место признаком, различающим два разных типа питания, стал тот известный всем честным, не ворующим, гражданам России факт, что сегодня очень большая часть переработанных продуктов
Образ советского типа питания
Человек живет в двух мирах — мире вещей и мире знаков, образов. Вещи, созданные как природой, так и самим человеком — материальный субстрат нашего мира. Мир знаков и образов, часть нашего духовного мира, обладает гораздо большим разнообразием, чем материальные объекты. Он связан с вещами, но сложными, текучими и часто неуловимыми отношениями. Карл Густав Юнг пишет: «Образы, созданные воображением, существуют, они могут быть столь же реальными — и в равной степени столь же вредоносными и опасными, — как физические обстоятельства. Я даже думаю, что психические опасности куда страшней эпидемий и землетрясений».
Поведение человека определяется не непосредственно реальностью, а именно ее восприятием — теми ее образами, которые построены воображением человека. Поэтому для стабильности общества и политического строя важно не только то, как питаются граждане в реальности, сколько белков и калорий потребляют, а и то, как они воспринимают процесс потребления.
В 1989 г. 74% опрошенных интеллигентов сказали, что их убедят в успехе перестройки «прилавки, полные продуктов» (так же ответили 52% опрошенных в среднем). В этом ответе выражена именно потребность в образе, в витрине. Это ответили люди, которые в целом благополучно питались, на столе у них было и мясо, и масло. Им нужны были именно знаки, даже символы. «Прилавки, полные продуктов» являются важным символом благополучия, причем во многих срезах бытия. Это — символ изобилия (продукты всегда под рукой, значит, их много, нам не грозит голод). Это и важный символ свободы (в любой момент захочу — и куплю).
Советский тип распределения пищи, как бы он ни был благополучен в терминах реальных калорий, белков и т.д., был крайне неблагополучен с точки зрения образов и символов («виртуальной реальности»). Этот тип, как он сложился в 70-80-е годы, характеризовался двумя явлениями: "дефицит" как отсутствие желаемого продукта в продаже и очереди. Приходится взять слово дефицит в кавычки, потому что речь идет именно об отсутствии товаров на витрине, а не на обеденном столе. Продуктов в действительности было весьма много и они были на столе, но в восприятии вида прилавков возникало устойчивое впечатление нехватки. В массовом сознании был создан устойчивый образ дефицита. Был голод на образы товаров. И сегодня множество граждан, уже реально недоедая, не хотят возвращаться в советское прошлое с его голодом на образы.
Восприятие очередей, обретя в 70-е годы идеологическую трактовку, также стало резко неадекватным. Людям стало казаться, что они проводят в очередях слишком много времени, хотя на самом деле очереди 70-х годов уже не шли ни в какое сравнение, например, с очередями военных лет и даже 50-х годов. Да и не во времени было дело, а в восприятии. Сейчас люди в совокупности тратят гораздо больше времени в поисках на мелкооптовых рынках чуть более дешевых продуктов, но это им не кажется обременительным. Да и на Западе в погоне за экономией покупатели в среднем тратят, вероятно, больше времени, чем советские люди в очередях — но эта копеечная экономия им не в тягость, ими овладевает инстинкт охотника.
Один собеседник в Интернете, живущий в США, при обсуждении этой темы прислал такую реплику: «Американцы не только в очередях простаивают да от магазина к магазину мотаются (где что на распродаже: сметана в „Крегере“, майонез в „7/11“). Они еще и дома просиживают часами, вырезая из газеты купоны: „Сэкономьте 20 центов на нашей сметане“, „Сэкономьте 15 центов на нашем майонезе“, и только на просмотр ТВ-рекламы тратят 40% своего свободного времени, не считая того времени когда смотрят ТВ краем глаза, занимаясь чем-нибудь другим. Да еще им каждый день приносят вороха бумажной рекламы, которую тоже внимательно изучают. При том не щадят даже детей». Так что ненависть к советским очередям была не причиной, а, скорее, уже следствием неосознанного антисоветского поворота.
Ощущение дефицита в начале 80-х годов было доведено до уровня фрустрации, психической подавленности из-за постоянного воздействия этого фактора. Результатом фрустрации является
Глава 1. Созревание антисоветского сознания
Мы говорили, что советский проект по своим масштабам был крупной цивилизационной программой, продолжавшей траекторию движения России как цивилизации. О частностях в этом пункте можно спорить, но они не слишком принципиальны. Существенная часть этой программы успела реализоваться в советском строе, хотя большая часть его короткой исторической жизни представляла собой экстремальные и аномальные периоды горячих войн и форсированных усилий, а вся остальная часть — тяжелый период неравной «холодной» войны. На мой взгляд, достойно удивления, что несмотря на эти чрезвычайные условия советский строй успел воплотить в жизнь очень многие позитивные и даже идеальные стороны программы.
Соответственно структуре и масштабу советского проекта в сфере сознания складывалась противостоящая ему антисоветская программа. Складывалась она долго. Можно считать, что в целостном и явном виде ее ядро сложилось в 60-е годы в среде «шестидесятников», хотя элементы ее оттачивались давно — с времен Чаадаева. Но для нас важен именно целостный, обладающий системными качествами проект «шестидесятников», ибо его развитие уже не прерывалось и в конце концов он обрел материальную силу и был реализован в виде «антисоветской революции». Ее предварительной, «холодной» фазой была перестройка Горбачева, в ходе которой была разрушена надстройка советского жизнеустройства, после чего бригада Ельцина смогла демонтировать и базис советского общества. Конечно, ни надстройка, ни базис полностью не разрушены, уже почти десять лет идет вязкая «позиционная война», но здесь для нас важно не это.
Разговор об антисоветском мышлении сложен — очень многие из нас в той или иной степени были проникнуты таким мышлением, даже сами того не замечая. Копаться в своем сознании и видеть, что ты сам культивировал зародыши катастрофы — вещь болезненная. Но ее надо проделать — и вовсе не с целью «выяснения отношений» и поиска виноватых. Цель гораздо более фундаментальна. Другая сложность в том, что наше восприятие явлений и процессов зависит от множества факторов, но когда в воображении складывается первый образ, он часто слишком быстро превращается в стереотип, который мы не подвергаем критическому анализу. И расходятся пути тех, кто без всяких фундаментальных причин по-разному воспринял одно и то же явление. А потом и тем, и другим взгляды оппонента в отношении к данному явлению кажутся чудовищно недобросовестными — как же он может не видеть очевидных вещей!