– А потом тот, кому это понадобилось, поставил ее на старое место и отвернул газ?
Участковый чешет в затылке.
– Получается, преступник использовал маскировку? Что без мокрухи? Дескать, горелку залило, а я ни при чем?
– Предусмотрительный гражданин, – вступает Томин. – Для правдоподобия даже крышку опять снял. Под крышкой ведь молоко не кипятят.
– Но ни одна хозяйка не положит ее на пыльное окно вот так, изнанкой вниз. И не запустит огонь на всю катушку.
– И все это в моем доме! – крутит головой Томин. – Обойду соседей.
Кибрит опыляет порошком ручки кастрюли, затем крышку и всматривается
– Пал Палыч, вообще никаких отпечатков! Стерты.
* * *
В этом доме Томин живет со школьных лет, хотя мать упорно называет его родиной Киев, где он провел детство. Естественно, все тут так или иначе знакомы и, тычась из квартиры в квартиру, представляться Томину не надо.
– На этих днях к Петуховым не ходили посторонние? – спрашивает он соседа по лестничной площадке. – Может быть, с телефонной станции или там мышей морить?
– Не замечал, Александр Николаевич… Я их утром видел. Спускаюсь за почтой, а они навстречу, и оба такие оживленные. Вот жизнь!..
– Петуховы? – переспрашивает женщина ниже этажом. – Старенькие неразлучники?
– Вы не слыхали у них шума?
– Мы минут десять как вошли… А что такое?
– Извините, рассказывать некогда.
– Александр Николаевич, погодите! Объясните же!..
Набегавшись впустую по лестнице, Томин заглядывает и в собственную квартиру.
– Ой, Сашко! – восклицает мать. – У нас тут ужас что, ты не представляешь!
– Представляю, мама, я уже полтора часа в доме. Дай чего-нибудь попить.
– Молока?
– С молоком гадкие ассоциации. Компота не осталось?.. Вот спасибо. Скажи, часов около трех-четырех снизу не доносились какие-нибудь необычные звуки?
– Теперь мне мерещится все на свете: и грохот, и стоны. Но я сама так грохотала сковородками…
– В честь чего?
– Да получила письмо из Киева… неважно. Что Петуховы?
– Пока гадательно. У них есть родня?
– Анну Ивановну иногда навещала сестра. Она живет где-то недалеко, в Дубровках. Зовут, кажется… да, Надежда Ивановна.
– Фамилии, случаем, не знаешь?
– Нет. Единственно знаю, что замужем не была.
– И то шерсти клок. Пошел, пока.
– Когда вернешься-то?
– Забегу утром поспать часа два.
В квартире Петуховых работа продолжается: осмотр места происшествия – мероприятие многочасовое. Томин разговаривает по телефону с отделом:
– От слова «петух», Петухова. Записал? Выясни девичью фамилию. Под той же фамилией в Дубровках проживает ее сестра, Надежда Ивановна. Надо ее разыскать. Все. – Он кладет трубку и спрашивает Кибрит, которая присела на минутку отдохнуть:
– Что, Зинаида, никаких концов?
– Во всяком случае, действовали не в одиночку, – слишком трудоемкое дело устроить такой разгром…
– Похоже, тетя Катя вернулась.
Тетя Катя, очень пожилая и тучная, живет дверь в дверь с Петуховыми. Пыхтя и отдуваясь после подъема по лестнице, она раздевает двоих внуков, приведенных из детсада. Томин начинает помогать.
– Тетя Катя, это вы сказали участковому, что Петуховых нет дома?
– Я, милок, я.
– Почему?
– Да собирались они куда-то. Не зазря же машину вызывали?
– Что за машину?
– Ну, стало быть, подтирала я в прихожей пол. Слышу, по лестнице кто-то топает… мужицким шагом. У Петуховой двери стал. А у их радио играет. Видать, он позвонился, да те не услыхали. Тогда стукнул три раза. И спрашивает здоровенным таким голосом: «Такси заказывали?.. А чего же, говорит, не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!»
– А кто из квартиры ответил?
– Не знаю, Сашенька… Мне бы, дура, прислушаться, да город, всякое любопытство отшибает. Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже рассказать нечего!
* * *
Эта единственная ниточка, потянувшаяся с места прес
Ну ты подумай: рядом людей чуть не убили, а мне даже рассказать нечего!
* * *
Эта единственная ниточка, потянувшаяся с места преступления, привела Томина в Центральную диспетчерскую такси.
Длинный зал заставлен столами вдоль одной стены. На столах – телефонные аппараты; при вызове на них зажигаются сигнальные лампочки. Большой стенд с подробной схемой города сплошь улеплен кармашками, куда складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на отшибе – место старшей по смене. В глубине, за барьером, отдельное помещение с застекленными кабинками для работы радиогруппы. Позывные диспетчерской – «Букет».
Специфический, никакому иному учреждению не свойственный звуковой фон складывается из непрерывных переговоров с клиентами и шоферами. Если вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное дыхание огромного города…
Томин, слегка оглушенный, беседует со старшей – деловитой и неторопливой женщиной средних лет.
– Заказ на фамилию «Петухов» я нашла, – улыбается она. – Принят накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.
– Очень интересно, как выполнил.
– Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало…
– Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.
– Пожалуйста, машина с радиотелефоном.
– Мой разговор не для эфира.
Старшая перестает улыбаться.
– Придется снимать с линии? Что-то случилось?
– Придется снимать…
…Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменский все еще пишет протокол, и в коридоре подремывают сморившиеся понятые…
* * *
Назавтра шофера допрашивает уже Пал Палыч. Показания приходится, что называется, тянуть клещами: этот человек, резкий и замкнутый, решительно не расположен к душевным излияниям.
– Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?
– Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?
– А чего ради огрызаться?
– Вчера план сорвали, сегодня выходной кошке под хвост. И еще любезничай…
– Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровенности?
– Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему…
– Старшему инспектору Томину.
– Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?
– Обратно.
– Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал по следующему адресу.
– Сколько было пассажиров?
– Двое.
– Женщины, мужчины?
– Ну мужчины!
– Молодые, старые?
– Средние.
– Багажник не открывали?
– Не было у них вещей.
– Совсем с пустыми руками?
– Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.
– Раз в газете, почему думаете, что шампанское?
– Не видно, что ли?
– Где высадили?
– Где-то у метро…
Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.
– Давайте попробуем сначала, – говорит он.
– Опять сначала?!
– Обязательно. Итак, вы подъехали к дому и остановились. Пассажиры вышли к вам сразу?
– Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь…
– Вы не связывались с Петуховыми через «Букет»?
– До «Букета» не больно докричишься.
– А сами не ходили поторапливать?
– Чего ради переться на пятый этаж?
– Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?
– Вы меня на пушку не берите? – раздражается Кирпичов после короткой заминки. – А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?
– О чем они еще говорили?
– Не прислушивался.
– Странно: запомнили единственную пустячную деталь – пятый этаж.
Кирпичов молчит, и Знаменский внимательно за ним наблюдает. Некрасивое, но выразительное и осмысленное лицо, большие трудовые руки, непритязательный серый костюм и единственная, пожалуй, дань моде во всем облике – длинные волосы.
– Еще разговаривали про какую-то клюкву, – говорит, наконец, Кирпичов.
– Вероятно, про развесистую?
– Совершенно точно. Была, мол, клюква обыкновенная, а стала развестистая.