То ли очень уж выбит из колеи случившимся, толи так и остался немного «хлюпиком», несмотря на все свои успехи…
– Скажи, Боря, родители писали регулярно?
– Ну! – утвердительно произносит Петухов.
– В последних письмах не проскальзывали тревожные нотки? Они никого не опасались? Не писали что-нибудь вроде: «Часто захаживает такой-то, передает тебе привет». А?
– А старики-то чего говорят?
– От матери мало чего узнал, к отцу еще не допускают… Денег ты в квартире не нашел?
– И не искал. До того ли мне сейчас, друг милый!
– Ты здорово переменился. Уважаю твои чувства, Боря, но… Какую шкатулочку мать могла называть «заветной»?
– Шкатулка? Одна всего и есть – которую отец подарил. На свадьбу, кажется.
– И в ней лежали?..
– Ерунда всякая. Вот, – поднимает опрокинутую палехскую шкатулку, возле которой рассыпаны вывалившиеся на пол безделушки.
– Понимаешь, неясно, нашли деньги или нет.
Борис смотрит на него хмурясь.
– Извини, я слегка не в себе…
– Неясно, говорю, нашли ли те деньги, что ты присылал.
– Да?.. – после паузы растерянно произносит Борис.
– Ну да. Родители рассказывали, что держат их дома. Но где? Почему ты не убедил их положить на сберкнижку?
– А… что они еще рассказывали?
– Почти накопил на машину. Вернешься – купишь.
– Прямо так?.. Так вот и говорили?! Хвастливое старичье! – Он в крайнем волнении.
– Да, накликали. Но – не посетуй на откровенность – сколько они, бывало, и краснели за тебя и челом били в разных инстанциях. Ты ведь был ох не подарочек!
– Ну и что?
– Когда-нибудь людям хочется наконец моральной компенсации: «Вот каков наш Боря, получше других!»
– Ну и заварилась кашка! Первый сорт!
– Не знаешь, доехала до них твоя клюква?
– Господи, велика разница, доехала – не доехала… Надо ж, про клюкву известно!
– Сколько ее было?
– С полведра примерно. Велел ребятам набрать.
– Как ты ее упаковал? Когда и с кем отправил?
– Насыпал в лукошко, поверху мешковинкой обвязал. Один ханурик от нас увольнялся, с ним и послал. Должен был уж прибыть. Он проездом на юг.
– «Ханурик» какого сорта?
– Да так…
– В доме не нашли ни ягодки, а полведра сразу не съешь.
– Чего ты прицепился с клюквой?
– Грабители вынесли отсюда корзинку. И тоже обвязанную тряпицей.
– Что же, они на клюкву позарились?
– Думаю, не тот ли вынес, кто и внес? Чтобы следа не оставлять.
– Он?!.. – Борис садится посреди комнаты на стул.
– Обрисуй, что за личность, прикинем.
– В Хабарове и обрисовывать нечего. Одно слово – алкаш. Неужели…
Его прерывает робкий звонок в дверь.
– На всякий случай, меня нет, – говорит Томин и встает в передней за вешалку.
– Кто там? – слегка оробев, окликает Борис.
С лестницы доносится невнятно: «Откройте, не бойтеся!»… Борис удивленно прислушивается, протягивает руку, но в последний момент, засомневавшись, не скидывает цепочку, а лишь приотворяет дверь. Теперь голос звучит отчетливее: «Прощения просим, что поздновато, заплутал малость в Москве… От Бориса Афанасьевича я». Петухов распахивает дверь. На пороге хмельной низкорослый мужичонка с лукошком в обнимку.
Томин выступает из-за вешалки.
– Свят-свят-свят!.. Кудай-то я прибыл – туда или обратно? – хихикает гость, таращась на Петухова.
– Туда, туда, входи.
– Нет, Борис Афанасьич! Ить я поехал, а вы осталися. Я кому же клюкву-то вез?..
Борис оборачивается к Томину.
– Познакомься с товарищем Хабаровым, – язвительно кривит он губы. – Больше у тебя никого на подозрении нет?
* * *
Выбыл из подозреваемых племянник Гена, выбыл и Хабаров. Корзинка оказалась в руках преступников просто «паролем»: знали, на что сослаться, чтобы пустили в квартиру. А их осведомленность… Если Петухова откровенничала в магазине, то могла и еще в десяти местах.
Не угадаешь, где кто слышал.
– Снимаем с повестки дня? – спрашивает Томин, беря со стола Знаменского пустое лукошко из-под клюквы.
– Увы.
– Кое-что, Паша, забрезжило с другой стороны. У этого Санатюка, судимого за убийство и квартирные кражи…
– И живущего рядом с Кирпичовым… Помню.
– У него племянница работает в почтовом отделении и занимается денежными переводами – обрати внимание. А отделение, еще раз обрати внимание, обслуживает, в частности, наш дом. Факт, по-моему, достаточно увесистый.
Крутанув лукошко, Томин запускает его волчком и торжествующе косится на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.
Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит ликовать.
– Тебе, Паша, все мало? Тогда добавлю, что эту Варю Санатюк неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!
* * *
В больничной палате несколько коек. На одной из них – Петухова. Возле нее сидит Борис.
– Ты сейчас, главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И я вот приехал, и папе лучше. Поживете еще… А про деньги эти, которые в шкатулке лежали…
Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на соседние койки – слушают ли посторонние – и останавливает мать:
– Тсс! Молчи! Тебе велено поменьше говорить, вот и помалкивай! Про деньги забудь! Жалко, конечно, да что поделаешь. Я и папе сказал: были, сплыли, и наплевать. Новые наживем, здоровье дороже. Поняла? – заглядывает он ей в глаза. – Поняла ты меня?
– Поняла, сынок… – шепчет Петухова. – Спасибо, что не сердишься…
– Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда допрашивать будут. Этот Сашка Томин, как я представляю, талантов небольших, но для соседей готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!
* * *
«Небольших талантов» Томин находится в это время у начальника районного узла связи.
– Лучше об этой проверке не знать никому, – говорит он. – Дело не только в тайне следствия, но и в репутации людей.
– Но какие от меня требуются шаги? – осторожно интересуется начальник.
– Вот санкция прокурора на изъятие всех документов, относящихся к почтовым денежным переводам на фамилию Петуховых. Мне необходимы даты, суммы переводов и через чьи руки каждый из них проходил.
– Мм… трудоемко… Текущую работу тоже не бросишь.
– Если мы ограничимся последним годом, то?..
– Дня два-три.
– Надеюсь на вас. Тут мой телефон. Не будет меня, звоните по другому номеру – следователю Знаменскому. И еще просьба. Подскажите, кто может беспристрастно охарактеризовать одну из ваших сотрудниц – Варвару Владимировну Санатюк?
* * *
В квартире Петуховых на полную мощность включен приемник: на лестнице ниже этажом ожидает группа мужчин.
Знаменский дает последние указания тете Кате, соседке Петуховых.
– Встаньте, пожалуйста на то же самое место.
Тетя Катя переступает к порогу.
– Тут вот. Только тряпка у меня в руках была, и музыка веселей играла.
– Тряпка – не обязательно. Сейчас несколько человек по очереди поднимутся и произнесут у двери Петуховых фразу, которая вам запомнилась. Если чей-то голос узнаете, скажите.
– Еще б не сказать!
– Начинаем! – командует Знаменский на лестницу и плотно прикрывает дверь. – Теперь тихо…
Слышно, как по ступеням шагает кто-то, потом близко стучит в дверь и говорит после паузы: «Такси заказывали?.. А чего же не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!» Тетя Катя не подает знака. Процедура повторяется со вторым голосом. Когда раздаются шаги третьего участника опознания, женщина настораживается и напряженно дослушивает фразу до конца.
– Этот! – торжествующе заявляет она. – И хрип его и повадка!
– Спасибо. Вольно!
Музыка смолкает. Знаменский выходит на лестницу и приглашает всех поближе.