Этот день в парке за школой... этот яркий весенний день... она помнит, как какой-то мужчина играл на аккордеоне... да... и птичка... желто-зеленого цвета... Этот попугай мог клювом вытащить с подноса карточку, где была напечатана ваша судьба. Она быстро набросала серию эскизов — человек, играющий на аккордеоне, попугай, выбирающий клювом на подносе чью-то судьбу, улыбающиеся лица мальчиков и девочек в толпе — и работала над следующей, более подробной серией, тщательно вырисовывая когтистые лапы попугая, которыми он сжимал жердь насеста, его яркие умные глаза... когда...
— Очень хорошо, — произнес он.
Испугавшись, она подняла глаза.
Рядом стоял мужчина и смотрел на эскиз через ее плечо. Он был лет на шесть старше. Высокий, стройный, с темными волосами и карими глазами. Красивый рот растянулся в улыбке. На нем был темный деловой костюм, белая рубашка и красный шелковый галстук.
— Действительно, это хорошая работа, — сказал он.
— Спасибо, — ответила она.
Он сел рядом с ней на скамейку и скрестил свои длинные ноги. Внимательно взглянул на музыканта, игравшего на аккордеоне, а потом на попугая. Затем посмотрел на ее эскиз и быстро работающий карандаш.
— Вы учитесь в этой школе? — спросил он.
— Да, — ответила она.
— Школа искусства Брайли, не так ли? — произнес он.
— Да. — Она внимательно вглядывалась в глаза попугая, которые ей никак не удавались.
— Я Мартин Боулз, — представился он.
— Очень приятно, Мартин, — произнесла она. — Позволь мне закончить это, хорошо?
Он молчаливо наблюдал за ней. Карандаш делал тени в складках у глаз. Яркие, пронизывающие глаза попугая.
— Очень мило, — произнес он.
— Шшш... — зашипела она.
И продолжала работу. Когда наконец работа была закончена, она повернулась к нему.
— Все сделано?
— На данный момент — да, — ответила она, — и я должна вернуться в школу.
— Давайте вместо этого погуляем.
— Нет, — возразила она, — я не могу.
Она закрыла альбом и поднялась со скамейки. Прижав альбом к груди, произнесла:
— Я Эмма Дерби. — Затем улыбнулась и ушла.
— Вот так мы встретились, — пояснила она Эндрю. — Он был самым красивым мужчиной, которого я встречала в своей жизни.
* * *
— Мистер Ассанти, — сказал Эддисон, вежливо наклонившись к свидетелю, как это делает Санта-Клаус в магазине, желая узнать у напуганного малыша, какой подарок тот хочет получить на Рождество, — вы свидетельствовали, что провожали мисс Франчески из кинотеатра до дома...
— Да.
— ...и подошли к ее дому что-нибудь без четверти или без десяти девять. Я правильно повторяю то, что вы заявили?
— Да.
— И вы также свидетельствовали, что расстались с ней около двадцати минут десятого...
— Да.
— ...и после этого вы оказались рядом с булочной что-то около половины десятого или, может быть, несколькими минутами раньше или позже. Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибся.
— Нет, именно так я и сказал.
— Благодарю вас. А теперь, мистер Ассанти, поясните, что вы делали между без четверти девять, когда вы подошли к дому мисс Франчески, и двадцатью минутами десятого, когда ушли от нее? Вы ведь так заявили? Двадцать минут десятого?
— Да. Мне понадобилось всего десять минут или около того, чтобы...
— Понятно, но что вы делали между без четверти девять и двадцатью минутами десятого? Вы можете мне ответить?
— Мы были в прихожей Френки.
— Что вы там делали?
Ассанти посмотрел на судью.
— Отвечайте на вопрос, — произнес Ди Паско.
— Мы обнимались и целовались.
Присутствующие в помещении суда разразились громким хохотом. Ди Паско укоризненно посмотрел на зал, и смех прекратился.
— Вы обнимались и целовались тридцать пять минут. Это верно? — спросил Эддисон удивленным тоном.
— Да.
— Мистер Ассанти, вы помните содержание разговора с детективами Рэнделлом Уэйдом и Чарльзом Бентом вечером двадцать четвертого июля прошлого года?
— Помню.
— Вы помните, как говорили им, что по дороге домой вы могли думать только о Френки?
— Да, я подтверждаю, что я им говорил именно это.
— Итак, говорили вы им об этом или не говорили?
— Говорил.
— Разве вы не говорили им, что Френки вскружила вам голову?
— Я мог так сказать.
— Итак, именно это вы говорили. Верно? — спросил Эддисон, подошел к столу защиты и взял оттуда большую пачку бумаг. — Здесь все записано, я попытаюсь освежить вашу память.
— Что это за материалы? — спросил Ди Паско.
— Отчет оперативного отдела, написанный и подготовленный детективом Рэнделлом Уэйдом из Сорок пятого оперативного отряда, воспроизводящий беседу с этим свидетелем в ночь на двадцать четвертое июля прошлого года.
— Продолжайте.
— А теперь, мистер Ассанти, вы подтверждаете эти слова? Я цитирую: «После свидания с Френки у меня голова шла кругом. Я шел по улице, ощущая на своих губах ее губную помаду».
— Хорошо. Достаточно, вам не следует...
— Мне бы хотелось продолжить, если позволите. «...Ощущая на своих губах ее губную помаду и думая о том, что случилось в ее прихожей». Разве не говорили вы это детективам Уэйду и Бенту?
— Да.
— Разве не об этом вы думали, когда услышали то, что сперва показалось вам взрывами? В то время, когда вы облизывали ее губную помаду со своих губ и думали о том, что случилось в ее прихожей?
— Да.
— Почему потом вы решили, что это не взрывы?
— На улице не было никаких автомобилей.
— А... В вашем бредовом состоянии вы были способны...
— Возражение. Он дает характеристику состояния свидетеля.
— Поддержано.
— Во всяком случае, я не был в бреду, — произнес Ассанти.
— Вы сказали детективам, что чувствовали себя как в лихорадке. Вы использовали именно это слово — «лихорадка».
— Я думаю, что я был в поэтическом настроении.
— А, поэт. Очень приятно...
— Возражение. Защитник издевается.
— Поддержано.
— В любом случае, я в то время был влюблен во Френки, — сказал Ассанти.
— А теперь вы не влюблены в нее.
— Нет, теперь не влюблен.
— И теперь в вашем более устойчивом, прозаическом состоянии...
— Возражение, Ваша Честь.
— Поддержано. Действительно, мистер Эддисон.
— Мистер Ассанти... можете ли вы здесь и сейчас подтвердить, что вы были в лихорадочном состоянии от Френки, когда вы расстались с ней в тот вечер?
— Ну... да.
— Но не настолько в лихорадке, чтобы вы не могли отличить выстрелы от взрывов...
— Это были выстрелы.
— Вы это поняли позднее.
— Да.
— Потому что на улице не было никаких автомашин?
— Да.
— Не потому, что вы были не в состоянии определить, выстрелы это или нет, а только потому, что на улице не было никаких автомашин.
— Ну, да, я определил...
— Фактически это было результатом определенной цепи рассуждений. Верно?
— Да, я предполагаю...
— Хотя стройность ваших мыслей в тот момент была отчасти нарушена. Верно? Вы были влюблены во Френки, ваши мысли были целиком заняты ею, вас лихорадило при воспоминании о Френки, вы облизывали ее помаду с губ, все время вспоминая о том, что вы делали вместе с ней в ее прихожей. И в этом состоянии вы увидели двух черных мужчин, выскочивших из булочной... Вы уверены, что они были черными?
— Безусловно.
— И вы уверены, что их было двое?
— Да.
— Именно это вы рассказали детективам Уэйду и Бенту через неделю после инцидента. Верно? Вы утверждали, что видели двух черных мужчин, выскочивших из этой булочной. Верно?
— Да.
— Однако в тот вечер, когда произошло это трагическое событие... семнадцатого июля... несколькими минутами позже того, как вы дали свидетельские показания, вы сказали Дорис Франчески, что вы видели какого-то парня, выбежавшего из булочной с пистолетом в руках. Говорили вы ей это?
— Я мог ей это сказать. Я не уверен.
— Хорошо, это были ваши слова? Какой-то парень с пистолетом?
— Может быть, но я имел в виду...
— Он ответил на вопрос, Ваша Честь.
— Позвольте ему объяснить.
— Я имел в виду, что видел двух парней, но только у одного из них был пистолет.
— Понятно. Но это не то, что вы фактически сказали вечером семнадцатого июля. Верно?
— Нет.
— Но ведь это то, что вы говорите сейчас. Верно?
— Да.
— С полной уверенностью?
— Да.
— И вы теперь можете сказать с полной уверенностью, что тогда вечером видели Самсона Уилбура Коула и что у него в руках было полуавтоматическое смертоносное оружие девятимиллиметрового калибра.
— Да.
— Мистер Ассанти, вы помните, что детектив Рэнделл Уэйд показал вам двадцать пятого июля прошлого года несколько фотографий?
— Я помню.
— Сколько фотографий вам предъявили для опознания?
— Я не помню. Их было много.
— Хорошо, что вы понимаете под словом «много»... скажем, двадцать?
— Больше двадцати.
— Хорошо... пятьдесят?
— Больше.
— Сотня? — спросил Эддисон.
— Нет, меньше.
— Тогда можно сказать, что их было больше пятидесяти, но меньше ста?
— Да.
— Семьдесят две фотографии — это, возможно, то количество, которое было предъявлено для опознания?
— Да, что-то около этого.
— Вас предупредили, что это были фотографии известных преступников?
— Да.
— Вам сказали, что все эти уголовники имели кличку Сонни?
— Да.
— Что вы искали, мистер Ассанти?
— Я пытался найти фотографию человека, которого я видел выбегающим из булочной.
— Семнадцатого июля прошлого года?
— Да.
— Вы отыскали его фотографию?
— Нет.
— Вы просмотрели свыше семидесяти фотографий известных уголовников, имевших кличку Сонни, но не сумели найти ни одного, который хотя бы отдаленно напоминал...
— Возражение.
— Поддержано.
— Вы нашли фотографию кого-нибудь, кто напоминал бы мужчину по имени Сонни, которого, как вы говорите, видели выбегающим из булочной?
— Нет, не нашел.
— Около семидесяти фотографий!
— Да.
— А теперь, пять, нет, почти шесть месяцев спустя, вы можете посмотреть через весь зал суда и указать пальцем на подзащитного, сидящего там, и безапелляционно заявить, что он является тем мужчиной, которого вы видели выбегающим из булочной с пистолетом в руках.
— Это верно, да.
— У меня больше нет вопросов.
Лоуэлл поднялся за столом обвинения, заглянул в свои записи и направился к стенду свидетеля.
— Мистер Ассанти, — спросил он, — когда в июле прошлого года вам были предъявлены для опознания эти фотографии, говорили ли вам детективы Уэйд и Бент, что вам предъявили их для опознания?
— Да, говорили.
— Что же вам предъявили?
— Фотографии людей, осужденных за уголовные преступления в этом городе.
— И вы говорите, что среди предъявленных фотографий вы не сумели найти фотографию мистера Коула. Это верно?
— Это верно.
— Его фотографии не было среди тех, кто совершил уголовные преступления в этом городе.
— Его фотографии там не было.
— Среди фотографий уголовников, у которых была кличка Сонни.
— Да, сэр.
— Среди предъявленных не было.
— Не было, сэр.
— Вам показывали фотографии преступников, которые совершили уголовные преступления в Калифорнии?
— Возражение! — воскликнул Эддисон. — Можно нам подойти к судейскому столу?
— Подойдите, — разрешил Ди Паско.
— Ваша Честь, — сказал Эддисон, — на этот раз я хочу пожаловаться на нарушение судебного процесса.
— Отклонено, — произнес Ди Паско.
— Ваша Честь, — сказал Эддисон, — вопрос помощника районного прокурора намекает на то, что мистер Коул где-то еще был обвинен в совершении уголовных преступлений...
— Да, я знаю. Но и вы знаете, что в предсудебном представлении из Сандовала...
— Да, Ваша Честь, но...
— Я решил, что позволю задавать подзащитному вопросы о предыдущем обвинении в убийстве, основанные на вашем представлении о том, что Коул будет давать показания и имеет возможность оправдаться. Мое мнение по этому вопросу осталось неизменным. Более того, вы начали допрос свидетеля, поставив фотографии на первый план. Продолжайте задавать вопросы, мистер Лоуэлл.
Лоуэлл вернулся к свидетельскому стенду.
— Мистер Ассанти, — спросил он, — вам показывали фотографии известных уголовников, совершивших преступления в Калифорнии?
— Насколько я знаю, нет.
— Вам показали только фотографии уголовников, совершивших преступления в этом городе?
— Да.
— И среди них не было фотографии Сонни Коула.
— Нет, не было.
— Благодарю вас. Больше вопросов нет.
— На этот раз я должен предупредить присяжных, — произнес Ди Паско, — чтобы они не воспринимали вопросы в качестве свидетельства. Они не должны черпать информацию из вопросов, но рассматривать их как средство выяснения сути происходивших событий.
Эддисон улыбался за столом защиты.
Глава 5
Отдел вещественных доказательств занимая весь полуподвальный этаж нового здания городского управления, выстроенного на окраине города, на Хай-стрит. Раньше отдел размещался в маленьком помещении, где хранились украденные товары, конфискованные наркотики, одежда и драгоценности, похищенные у жертвы, также суммы наличных денег, изъятых при аресте. Но из-за увеличения числа сотрудников — шесть полицейских вместо двух — это новое полуподвальное помещение, несмотря на размеры, было переполнено, и казалось, что чиновники плавают по поверхности безбрежного моря набросанных в беспорядке вещей.
Система поиска вещей была теперь компьютеризована, и оказалось очень несложным делом вывести на дисплей имя Роджера Тернера Тилли и список вещей, которые были сложены в мешок на его имя в морге. Совсем другой задачей оказался поиск всех этих вещей в хранилище.
— Одежда расположена на открытых полках, драгоценности и подобные им вещи закрыты в сетчатых ящиках, а наличные деньги — в стальных ящиках с двумя замками, как в банке... — объяснил чиновник.
Но как только он открыл зарешеченную внутреннюю дверь и впустил их в этот большой склад, стало совершенно ясно, что вероятность обнаружить, где лежит имущество Тилли, практически равна нулю.
— Поверьте, здесь есть система, — продолжал убеждать чиновник. На его пластиковом значке было написано имя — Д. Ди Люка.
Он продолжал говорить, что лучше всех знает эту систему, потому что составлял ее за другого сотрудника, который был тогда болен. Он сам обычно работал наверху, в отделе идентификации. Там-то находить вещи было очень несложно, потому что все ограничивалось бумажной работой. Даже поиски отпечатков пальцев были бумажной работой. Но здесь, внизу, в полуподвале, были реальные вещи. Понятно? Все эти траханые вещи.
Мейер работал на месте совершения преступления почти весь день. Он расспрашивал местных жителей и сторожей магазинов, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку, выспрашивал у всех, что они видели или слышали в день убийства Тилли. Карелла прибыл на склад прямо из здания суда, когда Лоуэлл начал повторный допрос. Сейчас было почти четыре часа и оба они устали, но тем не менее жаждали просмотреть содержимое бумажника Тилли. Их не интересовали его ботинки, носки, брюки и другие атрибуты его туалета, а также драгоценности. Но разнообразные бумаги и карточки, помеченные в описи, заслуживали внимания.
— Как эта система работает? — спросил Мейер. — Вы вынимаете деньги из бумажника и кладете их в один из закрывающихся ящиков? Или вы...
— Вы меня спрашиваете? — удивился чиновник. — Я только сегодня утром приступил к работе здесь. И скажу откровенно, мечтаю побыстрее уйти.
— Послушайте, единственная вещь, которая нас интересует, — сказал Карелла, — это бумажник.
— А деньги?
— Деньги — не главное.
— У них здесь запирающиеся ящики с миллионами наличности. Вы мне верите?