Мартин Бек отрицательно покачал головой. Пить хотелось ужасно, но теплое пиво его не привлекало.
– Давай лучше поднимемся в буфет и выпьем минеральной воды, – сказал он.
Они выпили бутылку воды у стойки, не садясь, и вернулись в кабинет Монссона. На стуле для посетителей сидел Бенни Скакке и листал свою записную книжку. Он быстро встал, когда они вошли, и Мартин Бек пожал ему руку.
– Ну как? Поймал Эдвардссона? – спросил он.
– Да, сейчас он в газете, но часа в три будет дома, – ответил Скакке. Заглянув в свои записи, он добавил: – Камрергатан, два.
– Позвони и скажи, что я буду у него в три часа, – сказал Бек.
Дом на Камрергатан был, очевидно, заселен первым из строившихся здесь домов. На другой стороне улицы горбатились приземистые старые здания, которым скоро предстояло пасть жертвой зубастых экскаваторов и освободить место для новых больших доходных домов.
Эдвардссон жил на самом верхнем этаже и сразу же после звонка Мартина Бека отворил дверь. Это был человек лет пятидесяти, с умным лицом, украшенным крупным носом. По обеим сторонам рта залегли глубокие морщины. Прищурившись, он посмотрел на Мартина Бека:
– Комиссар Бек? Входите.
Он прошел в комнату, очень скромно обставленную. Вдоль стен тянулись книжные полки, на письменном столе у окна стояла пишущая машинка с заправленным в нее и наполовину уже заполненным листом бумаги.
Эдвардссон снял кипу газет с единственного в комнате кресла.
– Садитесь, я принесу что‑нибудь выпить. У меня в холодильнике есть пиво.
– Пусть будет пиво, – сказал Мартин Бек.
Эдвардссон сходил на кухню и вернулся с двумя бутылками пива и стаканами.
– «Бекс Бир». Пиво Бека, – сказал он. – Нам в самый раз.
Разлив пиво по стаканам, он уселся на диван, закинув руку на спинку.
Мартин Бек сделал большой глоток. Пиво было холодное, в жару такое только и пить. Потом сказал:
– Ну, вы ведь знаете, по какому делу я пришел?
Эдвардссон кивнул, закуривая сигарету.
– Да, Пальмгрен. Не могу сказать, что я горько оплакиваю эту потерю.
– Вы его знали?
– Лично? Вовсе нет. Но так или иначе мне все время приходилось наталкиваться на это имя. На меня Пальмгрен производил очень тяжелое, неприятное впечатление. Впрочем, я никогда не терпел людей его толка.
– Что значит – «его толка»?
– Людей, для которых деньги – все, и которые не брезгуют никакими средствами, чтобы их добыть.
– Я с удовольствием выслушаю ваше мнение о Пальмгрене потом, если вы захотите, конечно, но пока меня интересует другое. Вы видели человека, который в него стрелял?
Эдвардссон провел рукой по волосам, в которых уже пробивалась проседь.
– Боюсь, что тут я вам помочь не сумею. Я сидел, читал и, собственно, среагировал на все это только тогда, когда тот человек уже вылезал из окна. Меня интересовал в первую очередь Пальмгрен, а стрелявшего я видел лишь мельком. Он очень быстро исчез, и, когда я опомнился и подбежал к окну, его уже не было видно.
Мартин Бек достал из кармана мятую пачку «Флориды» и закурил.
– Вы совсем не помните, как он выглядел?
– Вспоминаю, что одежда была темной, костюм или пиджак и брюки, и что он не молод. Но это только мимолетное впечатление, ему может быть лет тридцать, сорок, ну пятьдесят, но никак не больше и не меньше этих пределов.
– А эта пальмгреновская компания уже сидела за столом, когда вы пришли?
– Нет, – сказал Эдвардссон. – Как раз наоборот. Когда они явились, я уже поел и выпил виски. Я ведь без семьи и иногда люблю пойти в какой‑нибудь кабак и спокойно посидеть там за книгой.
Бывает, что я засиживаюсь довольно долго. – Он помолчал и добавил: – Хотя это и чертовски дорого, конечно.
– Узнали ли вы кого‑нибудь, кроме Пальмгрена, в этой компании?
– Его жену и того молодого человека, который считается… то есть считался его правой рукой. Остальных не знаю, но мне показалось, что они все служащие концерна. Двое из них говорили по‑датски.
Эдвардссон достал из кармана брюк носовой платок и вытер пот со лба. На нем была белая рубашка, галстук, светлые териленовые брюки и темные ботинки. Рубашка намокла от пота. Мартин Бек чувствовал, что его рубашка тоже стала влажной и прилипает к телу.
– Может быть, вы случайно слышали, о чем шла речь за столом? – спросил он.
– Честно говоря, да. Я по природе любопытен и люблю изучать людей, поэтому я сидел и почти что подслушивал. Пальмгрен и датчанин говорили о делах, и я не понял, о чем шла речь, но они несколько раз упомянули Родезию. Этого Пальмгрена просто распирали всякие планы и идеи, он сам сказал за столом об этом. Потом много говорили о разных темных аферах. Женщины болтали о том, о чем обычно болтают женщины такого рода. Тряпки, поездки, общие знакомые, приемы и прочее. Фру Пальмгрен и самая молодая из дам говорили о какой‑то женщине, сделавшей операцию грудей, которые были плоскими, а после этого стали упругими, как теннисные мячи, и чуть ли не упирались в подбородок. Потом Шарлотта Пальмгрен рассказала о приеме в Нью‑Йорке, на котором был Фрэнк Синатра и кто‑то по прозвищу Бутерброд всю ночь поил компанию шампанским. И остальное было не лучше. Что в «Твильфите» есть шикарные бюстгальтеры по семьдесят пять крон за штуку. Что летом жарко носить парик и приходится укладывать волосы каждый день.
Мартин Бек подумал, что Эдвардссон в тот вечер мало что прочел в своей книге.
– Ну а другие мужчины? Тоже говорили о делах?
– Не так много. Создавалось впечатление, что перед этим ужином у них было деловое заседание: четвертый из них, то есть не датчанин и не тот, что моложе всех, говорил о чем‑то в этом роде. Нет, их разговор касался уж никак не высоких тем. Они, к примеру, долго болтали о галстуке, который надел Пальмгрен и которого я не видел, потому, что Пальмгрен сидел спиной ко мне. Галстук был, наверное, какой‑то особенный, потому что все им восхищались, а Пальмгрен сказал, что купил его на Елисейских полях в Париже за девяносто пять франков. А этот четвертый говорил, что мучается и не спит по ночам из‑за очень серьезной проблемы: его дочь спуталась с негром. Пальмгрен предложил отправить ее в Швейцарию, где вряд ли есть негры.
Эдвардссон встал, отнес пустые бутылки на кухню и принес две полные. Они запотели и выглядели весьма привлекательно.
– Да, – сказал Эдвардссон, – вот в общем‑то и все, что я помню из застольного разговора. Мало что дает, а?
– Немного, – честно признался Мартин Бек. – А что вы знаете о Пальмгрене?
– Тоже мало. Он жил в одной из самых роскошных вилл, знаете – эти старинные, принадлежавшие аристократам, в пригороде. Он заколачивал массу денег, да и тратил массу, в частности, на свою жену и этот старый дом. – Эдвардссон с минуту молчал, потом сам задал вопрос: – А вы что знаете о Пальмгрене?
– Не намного больше.
– Спаси нас Бог, если уж полиция знает столько же, сколько мы, о таких, как Пальмгрен, – вздохнул Эдвардссон и глотнул пива.
– А что, в момент выстрела Пальмгрен, кажется, речь произносил, да?
– Да, он встал и понес всякую чушь, как обычно бывает в таких случаях: «Спасибо за внимание, за старание, „наши очаровательные дамы“» и прочее. Он, как видно, поднаторел в этом деле, временами даже казалось, что он говорит от всего сердца.