Знаменский смотрит на часы и усмехается собственному жесту.
– Выслушиваю разные автомобильные истории, – говорит он, – пишу протоколы, а начиная с двенадцати все, понимаешь, поглядываю на часы.
– Сам дергаюсь: вот, думаю, взламывает дверь, вот входит в переднюю… – Чтобы заглушить беспокойство, Томин пускается в общие рассуждения. – Воруют сейчас в двух вариантах. Первый: «Ломись в любую дверь». Люди живут лучше, почти везде есть, что взять. Лезут в первую попавшуюся квартиру – и находят. Второй вариант: «Уши по асфальту».
– Да, – кивает Пал Палыч. – Перестал как-то народ беречься.
– Перестал, Паша! На удивление. Сдают кому попало площадь. Рассказывают, что не следует. И про себя и про соседей. Ворье на ротозействе кормится.
Звонит телефон, Знаменский берет трубку, слушает и произносит:
– Кража!
… Они приезжают в дом, который посетил Царапов.
– Никуда я не отлучалась, сидим, как пришитые! У нас дом кооператива Академии наук! – воинственно доказывает вахтерша Томину. – Спросите жильцов – когда это было, чтобы нас тут не было! Всегда тут, всегда! И никто вещей не выносил!
– Но какие-нибудь посторонние сегодня около двенадцати проходили?
– Только один молодой человек. Лекарство передать в восемьдесят третью квартиру.
– Вы видели, как он вышел?
– Конечно, видела! С пустыми руками. Еще сделал вот так, – и она показывает, как вор пожал руку самому себе в символическом прощальном жесте.
Возвратясь с места кражи, Томин бушует:
– Теперь он еще и фокусник! Дематериализация мехов и ценной утвари! Ну, светлые умы, куда он все подевал? И откуда все знал?
– Даже про больного академика! – подхватывает Пал Палыч.
– Может, я лучше сойду с ума? Зинаида, можно видеть сквозь стены?
– А метод столетней давности, описанный Конан-Дойлем, не подойдет? – спрашивает она.
– Какой?
– Наблюдение из дома напротив.
Томин крякает, достает записную книжку, находит телефон, звонит.
– Юлия Семеновна?.. С Петровки. Скажите, когда вы перебирали серебро и прочее свое бар… – он чуть не договаривает «барахло», но спохватывается и маскирует это кашлем, – и прочие вещи, шторы на окнах были задернуты?.. Пока все. – Томин кладет трубку. – Разумеется, она не помнит! То, что нужно, никто не помнит. Вселенский склероз!
– Шурик, ты раскалился докрасна, это уже вредно.
– А что не вредно? Жизнь вообще вредная штука: никто в конце концов не выдерживает, все помирают.
* * *
Царапов в это время старается наладить сбыт. В винном отделе, который изолирован от магазина, со всем управляется румяная боевая Маня. Она и кассир, и продавец, и рабочий, ворочающий ящики, и кредитор своих не всегда платежеспособных завсегдатаев.
– Закрываюсь, закрываюсь! – покрикивает она, выпроваживая последних покупателей. Кого и подпихнет в спину. – Завтра приходите опохмеляться! А тебе больше в долг не дам, не надейся!
Ей не противоречат. Прощаются уважительно и любезно, насколько позволяют градусы. Вор оказывается последним, но его Маня не толкает: этакий статный, уверенный.
– Закрываюсь, – напоминает она и смотрит выжидающе: чего, мол, тебе?
– Вот и хорошо. Я вещички тут некоторые хотел показать.
– Да я вас первый раз вижу, – осторожничает она.
– Так и я вас вижу впервые, Маня, – ласково улыбается вор. – Оно ведь так лучше.
Продавщица еще секунду-две медлит, но все же запирает дверь, соглашаясь тем самым продолжить беседу наедине. Она проходит за прилавок и говорит уже фамильярно:
– Небось скажешь: с женой поругался и уезжаешь. Позарез, мол, деньги нужны.
– Как ты догадалась, Маня?
– А, у всех одна формулировка… когда из дому тащут. Мой тоже тащил, пока не выгнала.
– Беда с мужиками, верно? – подстраивается под нее Царапов.
– С ними беда, а без них опять беда! – Маня снимает не первой свежести халат и оглаживает себя, расправляя платье.
Вору намек ясен, но ему нужна не Маня – нужны наличные. Он поднимает на прилавок туго набитый портфель и щелкает замком. Наружу бугром, как живой, выпирает мех. Вор раскладывает шкурки на прилавке.
– Утрамбовал-то… – говорит Маня, расправляя ладонью мягкий ворс. На время деловая хватка берет в ней верх, и вытесняет прочие мысли. Она заглядывает в нутро портфеля, вынимает ложки: серебряные столовые и золотые чайные, рассматривает, кладет обратно и машет на меха. – Забери пока, нечего на виду держать!
И тут ее внезапно приковывают руки вора. Сворачивая шкурки в тугой рулон, они двигаются так молниеносно и привычно, что невольно рождают у Мани догадку: не в своем доме взяты вещи-то!
– С тобой, чего доброго, влипнешь… – бормочет она, еще не вполне уверенная, потому что вор слишком не похож на вора. Но тот одаривает ее беззаботной улыбкой:
– Никогда, Маня! Бери со спокойной душой!
Поплевав на его «никогда» через левое плечо, Маня начинает сбивать цену.
– Между прочим, конъюнктура повернулась. Чего ты принес – уже не дефицит. Было время – на ковры кидались, на хрусталь. А теперь это все и это все, – трогает она пальцами серьги у себя в ушах, – знаешь, как в торговле называется? Товары замедленной реализации.
– Обижаешь, Маня! Что ж тогда в цене?
– Что?.. Ну вот видеоприставка к телеку. Я в одних гостях видела – обалдеть! «Джи-ви-си» называется. И к ней фирменные фильмы. За это я бы твой портфель доверху бумагой насыпала!
– Это заказ?
– А можешь достать? – радостно изумляется Маня.
– Поискать надо… авось где у жены завалялась.
– Засыплешься ведь, черт глазастый! – дрогнувшим голосом произносит Маня.
– Цыц! – обрывает вор.
Маня вздыхает и раз и два.
– Слушай, – заводит она душевный разговор. – Мне официально рабочий в отделе положен… На что тебе нервы трепать, если откровенно-то? Ну подвигаешь немного ящики… обозначишь работу.
– У меня трудовой книжки нету, – щурится вор от сдерживаемого смеха.
– Да на шута она, книжка! – даже охрипла бывалая Маня. – Слу-ушай, квартира у меня трехкомнатная, все есть, балкон, лес рядом, обихожу тебя, всегда домашнее питание, я стряпать так люблю!..
Вор берет в ладони ее руку.
– Спасибо, Маня. Тронут. Только я вкалывать не люблю, даже немного, натура не дозволяет. Я птица перелетная… А приставка тебе будет, Маня.
* * *
В буфете на Петровке Кибрит ожидает своей очереди. Входит Томин.
– Зинаида, согласна быть голодной, но счастливой?
– Еще бы!
– Тогда беги к Паше, пожинай лавры!
– Да что такое случилось? – Оба отступают немного в сторонку.
– Сейчас направил к нему товарища Нодиева. Это тот, что засыпался с поддельным талоном предупреждения.
– И?..
– Да я маленько зашился с автомобилистами, такую кучу просеиваем… И ткнул ему случайно твое описание шин.
– От «Волги», которую вы красиво упустили?
– Ну да. И вдруг, представляешь, – сработало! Можно сказать, исторический поворот событий!
…Нодиеву за сорок, он в потертых джинсах и весь какой-то шалавый, разболтанно жестикулирующий – вечный подросток. Лицо у него характерное и запоминающееся.
– Точно, резина моя. В смысле – моя бывшая. Ту «Волгу» я продал. А у нового хозяина ее, верно, увели.
– К этому мы еще вернемся. А что у вас за история с талоном?
– Не знаю абсолютно! – врет Нодиев. – Гаишник чего-то прицепился, понятия не имею.
Пал Палыч в коротком раздумье.
– Настроены тянуть волынку… Ладно, изложу факты сам, чтобы не препираться попусту. Вы регулярно ездите по одной трассе, регулярно превышаете скорость и получаете проколы в талонах. И вдруг предъявляете постовому ГАИ нетронутый талон.