Со времени последнего звонка Глухого прошло полчаса. Он больше не звонил, и Карелла не чувствовал разочарования. Как бы в подтверждение мнения Уиллиса о том, что Глухой особенно не нужен во время потепления, в участке толпились полицейские, нарушители закона, потерпевшие – и все это в тихое приятное утро пятницы, когда солнце сияет в чистом голубом небе, а температура прочно уселась на отметке двадцать два градуса.
В теплой погоде было что-то, от чего преступления плодились, как тараканы. Полицейским восемьдесят седьмого участка не слишком нравился так называемый «тихий сезон», тем не менее им было ясно, что зимой преступлений совершалось меньше. В зимние месяцы голова болела у пожарных. Домовладельцы в трущобах не слишком славились щедростью и не поддерживали требуемую температуру в своих многоквартирных домах, не взирая на постановления Совета Здравоохранения. Правда, квартиры в некоторых домах боковых улочек, отходящих от Калвер– и Эйнсли-авеню были чуть теплее, но общей картины это не меняло. Жильцы, одолеваемые крысами и паршивой электропроводкой, отваливающейся штукатуркой и текущими трубами, частенько решали внести чуточку тепла в свою жизнь при помощи дешевых керосиновых горелок, которые были весьма огнеопасны. В любую из ночей на территории восемьдесят седьмого участка могло случиться больше пожаров, чем в любом другом районе города. С другой стороны – пробитых голов было меньше. Страстям трудно разгореться, особенно если ты промерз до пятой точки. Но зима ушла из города, уже пришла весна, а с ней все соответствующие обряды, все земные радости и праздничная песнь бытия. Жизненные соки пришли в движение, и нигде они так не перехлестывали через край, как на территории восемьдесят седьмого – здесь жизнь и смерть частенько слишком переплетались и жизненные соки приобретали ярко красный цвет.
У человека, висевшего на руке патрульного полицейского, в груди торчала стрела. Мясников из скорой помощи уже вызвали, но пока полицейские растерянно смотрели на потерпевшего и явно не знали, что с ним делать. До этого у них на участке не было людей с торчащей из груди стрелой, наконечник которой в довершение всего вышел из спины.
– Зачем вы притащили его сюда? – яростным шепотом спрашивал Уиллис у патрульного.
– А что, по-вашему, я должен был сделать? Оставить его, чтобы он болтался по парку?
– Вот именно, это ты и должен был сделать, – шептал Уиллис. – Пусть о нем заботятся врачи. Этот парень может предъявить нам иск, знаешь ты это? За то, что вы притащили его сюда.
Патрульный задумался.
– А что, действительно может? – прошептал он и побледнел.
– Все в порядке, садитесь, – сказал Уиллис мужчине. – Вы меня слышите? Садитесь.
– Я ранен, – сказал мужчина.
– Да-да, мы знаем. А сейчас сядьте. Будьте добры, присядьте! Что же, черт побери, с вами произошло?
– Меня ранили, – сказал мужчина.
– Кто это сделал?
– Не знаю. Неужели в городе появились индейцы?
– Скорая уже едет, – сказал Уиллис. – Садитесь!
– Я лучше постою.
– Почему?
– Когда сидишь, больше болит.
– Крови вы немного потеряли, – успокаивающе сказал Уиллис.
– Знаю. Но здорово болит. Вы вызвали скорую?
– Я только что сказал вам, что вызвали.
– Сколько сейчас времени?
– Почти одиннадцать.
– Я прогуливался по парку, – сказал мужчина. – Потом почувствовал такую острую боль в груди, что решил, что у меня сердечный приступ. Глянул вниз, а во мне торчит стрела.
– Хорошо, садитесь, прошу вас, а то я нервничаю.
– Скорая едет?
– Едет, едет.
В клетке для арестованных на другом конце комнаты нервно ходила высокая блондинка в белой блузке и желто-коричневой юбке. Внезапно она шагнула к металлической решетке.
– Выпустите меня отсюда, я ничего не сделала!
– А патрульный говорит, что ты много чего сделала, – ответил ей Карелла. – Ты бритвой изрезала своему парню все лицо и шею.
– Он это заслужил! – выкрикнула девушка. – Выпустите меня!
– Мы тебя арестовали за физическое насилие первой степени, – успокоил ее Карелла. – Как только поостынешь, я сниму у тебя отпечатки пальцев.
– Я вообще не поостыну.
– Ну, времени у нас сколько угодно.
– Знаете, что я сделаю?
– Ты успокоишься, а потом мы снимем отпечатки пальцев. А потом, если ты хоть что-нибудь соображаешь, ты начнешь молиться, чтобы твой парень выжил.
– Надеюсь, он умрет. Выпустите меня отсюда!
– Никто тебя не выпустит! Прекрати орать, у меня уже уши болят.
– Сейчас я порву свою одежду и заявлю, что вы пытались меня изнасиловать.
– Валяй, а мы полюбуемся.
– Вы думаете, я шучу?
– Хол, Хол, здесь девушка собирается раздеваться!
– Пускай себе раздевается.
– ...вашу мать, – сказала девушка.
– Красиво сказано, – заметил Карелла.
– Вы думаете, я этого не сделаю?
– Да делай, кого это трогает, – сказал Карелла и отвернулся от клетки, чтобы подойти к полицейскому, стоявшему позади двух подростков, прикованных наручниками друг к другу и к тяжелой деревянной ножке стола для снятия отпечатков пальцев.
– Ну, что мы здесь имеем? – спросил Карелла у патрульного.
– Въехали на кадиллаке в окно овощной лавки на Стем. Оба обдолбанные, – сказал полицейский. – «Кадди» два дня назад угнали в Саут Сайде. Он значится в списках угнанных машин.
– Сними блузку, душенька! – заорал вдруг один из парней через комнату. – Покажи нам свои сиськи!
– А мы скажем, что они прыгали на тебя! – крикнул второй, хихикая. – Валяй, детка!
– Кто-нибудь ранен? – спросил Карелла.
– Кроме владельца, никто не пострадал, а он, между прочим, сидел за кассой.
– Что на это скажете? – обратился Карелла к парням.
– Что скажем насчет чего? – спросил первый парень.
У него были длинные кучерявые черные волосы и густая черная борода. Парень был в джинсах и открытой спортивной рубашке, поверх которой была надета коричневая ветровка. Он не отрываясь смотрел на клетку, в которой девушка опять начала метаться.
– Вы въехали на машине в витрину?
– На какой машине? – спросил парень.
– Голубой «кадди», который в среду ночью угнали от дома 1604 по Стюарт Плейс, – сказал патрульный.
– Ты бредишь, – ответил ему парень.
– Рви долой свою блузку, дорогая! – снова заорал второй парень.
Был он меньше, чем приятель, с вьющимися каштановыми волосами, в коричневых брюках и мексиканском пончо. Рубашки под пончо явно не было. Как и его друг, он не отрывал глаз от девушки в клетке, словно гипнотизируя ее.
– Давай! – кричал он. – Или духу не хватает?
– Заткнись, отребье, – ответила она.
– Вы угнали эту машину? – спросил Карелла.
– Не пойму, о какой машине идет речь, – сказал парень.
– О машине, на которой вы въехали в окно овощной лавки.
– Ни на какой машине мы не ездили, дядя, – сказал первый парень.
– Мы ле-та-ли, дядя, – раздельно произнес второй парень, и оба зашлись от хохота.
– Лучше не записывай их показания до тех пор, пока они не поймут, что происходит, – сказал Карелла. – Отведи их вниз, Фред. Скажи сержанту Мерчисону, что они обдолбанные и не понимают своих прав.
Он повернулся к стоявшему ближе парню и спросил:
– Сколько тебе лет?
– Пятьдесят восемь, – ответил парень.
– Шестьдесят девять, – сказал второй, и они опять захохотали.
– Отведи их вниз, – сказал Карелла. – Пусть их держат отдельно от всех, они могут быть несовершеннолетними.
Патрульный отстегнул наручники, которыми парни были пристегнуты к ножке стола.