---------------------------------------------
Ольга Лаврова, Александр Лавров
Постановление о продлении срока следствия было составлено загодя, и утром Знаменский направился к начальнику отдела Скопину. Туда же тянулись по одному и другие – был день визирования отсрочек. Пружинистой походкой джигита прорысил Леонидзе; вероятно, заканителил что-нибудь по лени, обычно он укладывался в отведенный месяц.
Скопин держал наготове ручку и уже занес ее над местом, где полагалось расписаться, но поднял львиную голову с крупными красивыми чертами.
– Зачем тебе? – спросил недоуменно.
Знаменский пожал плечами, словно извиняясь.
Как передать те смутные впечатления, даже еще не впечатления, а неразборчивые сигналы, воспринимаемые за порогом слышимости и видимости. Они ощущались, может быть, кожей, может быть, сетчаткой… или вызывали непривычный привкус во рту. Объяснению это не поддавалось. Скопин положил ручку.
– Дай-ка, – потянулся он к папке с делом. Изучить ее содержимое можно было за три-четыре минуты. Скопину хватило одной.
– Ну и что? – он закурил и жестом предложил стул.
Знаменский сел. Но решительно нечем было удовлетворить любопытство начальника отдела. Стандартный с виду бродяга, стандартные допросы, стандартная бумажная карусель проверок.
– Вадим Александрович, он уже менял показания… – произнес Знаменский; вяло произнес, потому что не был увлечен делом, рад бы закруглить его, да отчего-то не получалось.
Скопин щелчком стряхнул пепел, не дождался продолжения и поставил росчерк.
В проходной Бутырки Томин сказал:
– Насчет Ленинграда я сам прозондирую.
– Сделай одолжение.
Знаменский заполнял бланки вызова арестованных, Томин отошел поболтать с дежурной.
– Тишина у вас – в ушах звенит.
– Так ведь тюрьма… Кого будете вызывать?
– Ковальского.
Дежурная покопалась в картотеке:
– Двадцать седьмая камера.
– Ниночка, найди там еще Петрова! – попросил от стола Знаменский.
– Тоже в двадцать седьмой, – откликнулась она и добавила простодушно: – Двадцать седьмая сегодня в бане была.
– Слышь, Паша, оба чистенькие!
– Рад за них.
– А что у тебя за Петров?
– Бомж и зэ.
– Что-о? – поразился Томин.
– Гражданин без определенного места жительства и занятий.
– Что такое бомж, я как-нибудь понимаю. А вот как тебе сунули такую мелкоту? Больше некому возиться?
– Данилыч возился. Теперь его дела роздали другим.
– А-а…
– Что с Данилычем? – встревожилась Ниночка.
– Помяли его старые знакомые. В госпитале лежит.
– А-ах! – жалобно протянула девушка.
– Ничего, он крепкий, – успокоил Томин, но для перестраховки постучал по деревянному прилавочку перед ее окошком.
Знаменский сдал бланки и получил ключ.
– Тридцать девятый кабинет, – сказала Ниночка, дрогнув ему навстречу ресницами.
Знаменский благодарно улыбнулся: тридцать девятый в отличие от остальных относительно просторен и светел.
Автоматическая железная дверь с лязгом отъехала вбок, и их приняло старинное каменное узилище, все недра которого круглосуточно и неистребимо пахли пареной капустой.
Ковальский был мошенник – обаятельная бесшабашная личность лет тридцати семи. Допрос его длился не более получаса. С Ковальским работалось легко и споро, если только не пытаться его брать на пушку. Ему грозило два года (и какой уже раз!), что не лишало его юмора и оптимизма.
– Весьма содержательно, – оценил он протокол. – А ленинградские проказы не мои, верьте слову. Ковальский производит тонкие операции по удалению лишних денег. – Подозрения Томина задели его, так как касались довольно грубого вымогательства.
«Протокол с моих слов записан верно, замечаний и дополнений нет».
Изящная кружевная строка и в конце фамилия в завитушках.
– Это я освоил, – хмыкнул он. – Вообще, я все схватываю на лету, – сделал стремительный жест, будто поймал что-то в воздухе и сунул в карман. – Это мой главный недостаток. Верно, Пал Палыч?
– Верно, Ковальский, верно. В следующий раз мы поговорим о гайке. Гаечку продали иностранному туристу, не припоминаете? Турист поверил, что гайка платиновая и покрыта медью для маскировки, представляешь, Саша?
Ковальский протестующе вскинулся:
– Помилуйте, Пал Палыч!.. Александр Николаич!..
В томинских глазах запрыгали смешинки.
– И доказательства имеете? – огорчился Ковальский.
– Имеем, – кивнул Знаменский.
– Где только выкапываете?!
– Здоровая была гайка? – поинтересовался Томин.
Ковальский отмерил полмизинца, обозначив диаметр.
– Ловко!
– А! – отмахнулся он. – Я вот где-то вычитал: в человеческом мозгу четырнадцать миллионов клеток. Если б каждая клетка придумала чего-нибудь хоть на копейку – это ж капиталище!
Знаменский уже намеревался вызвать конвой, когда Ковальский заерзал на привинченной к полу табуретке:
– Пал Палыч, можно с просьбой обратиться? Похлопочите, ради бога, пусть мне разрешат в самодеятельности участвовать! Разве в камере акустика? – Он взял ноту, чтобы показать, как плохо в маленьком помещении звучит голос. – А репертуар? Ребята требуют: давай-давай блатные песни. Разлагаюсь на глазах.
– Хорошо, попробую.
Голос у Ковальского действительно был, и слух был.
Заглянул конвоир.
– Уведите. И сразу давайте второго.
– До свидания, Александр Николаевич, до свидания, Пал Палыч!
– До скорого, Ковальский.
Томин встал, потянулся.
– Подождешь меня? – не без тайной надежды на чутье друга спросил Знаменский.
– Ну, если недолго…
Однако Томина бродяга оставил безучастным. Равнодушный и вялый, умостился он на табуретке, не сочтя нужным здороваться. Говорит монотонно, как жвачку жует:
– Работал, пробовал. Лет пять назад работал. В леспромхозе. Не то «Лукьяновский», не то «Демьяновский». Архангельская область. Там и паспорт бросил, в леспромхозе.
Это называется: мне врать – вам записывать. Томин слушал, отвлекался, снова слушал. Чего Паша добивается? Весь нацеленный, ищущий. Чего тут искать? Ветер странствий выдул из мужика человеческую начинку, иссушил и оборвал корешки. Пустую оболочку занесло в тридцать девятый кабинет, дальше понесет в колонию, выдует на свободу и поволочет куда придется, изредка забывая в затишке в темном углу. Единственная для Паши задача – поскорей сбыть с плеч наследство Данилыча. Чего рассусоливать!
– Есть родные, близкие?
– Да вы уже спрашивали. Никого. Вырос в детдоме.
– Номер детдома? Где находится? Не вспомнили?
– Нет. Забыл, гражданин начальник
– Ну-с, беседа принимает затяжной характер, – поднялся Томин. – Разреши откланяться.
«Срочно. Арестантское. Начальнику следственного отдела Управления внутренних дел Архангельского облисполкома. Прошу проверить показания арестованного Петрова Ивана Васильевича, который утверждает, что работал в Архангельской области в леспромхозе с названием, сходным с «Демьяновский» или «Лукьяновский». Там же прошу предъявить фотографию Петрова для опознания. Выписка из протокола допроса Петрова прилагается».
«Срочно. Арестантское. Начальнику следственного отдела Управления внутренних дел Костромской области. Прошу в порядке отдельного требования дать задание о проверке в архиве областного загса данных о регистрации рождения арестованного нами Петрова Ивана Васильевича, который показал…»
Куча этих запросов разойдется по адресам, и дальше – жди ответов. Ничего иного предпринять пока нельзя.