– И ты все это успела за один день?
– Ну конечно же! Мне, естественно, пришлось отпроситься после обеда, чтобы сходить встретиться с Лучаной, а потом еще успеть в школу к Франческе. А с учительницей и девочкой из нашей школы я поговорила до того, как ушла.
– Так ты отпросилась? – спросил Брунетти из чистого любопытства.
– Конечно! Все дети так делают. Для этого надо всего лишь принести записку от родителей о том, что ты болеешь, или что тебе нужно куда‑то сходить, и никаких вопросов.
– И часто ты так делаешь, Кьяра?
– Ну что ты, папа, только когда очень нужно.
– Кто же написал тебе записку?
– Сегодня была мамина очередь. И потом, ее подпись подделать куда легче, чем твою. – За разговором она собрала со стола все листочки с домашней работой, сложила их аккуратной стопочкой, положила на краешек стола и глянула на него. Ей явно не терпелось перейти к делу.
Он выдвинул стул и уселся напротив нее.
– И что же тебе рассказали все эти люди, Кьяра?
– Первое, что я выяснила: оказывается, Франческа рассказывала байку про похищение и той, другой девочке, из новой школы. Плюс я, кажется, помню, как она рассказывала это в нашей компании, но это было лет пять назад.
– Сколько же всего лет ты ходила с ней в одну школу?
– Мы вместе учились в начальных классах. Но потом ее семья переехала, и она стала ходить в среднюю школу «Вивальди». Я иногда ее встречаю, но мы же с ней никогда не были подружками.
– А та, другая девочка, которой Франческа рассказывала свою историю, была ее подружкой?
Он увидел, что Кьяра сжала губы, услышав этот вопрос, и предложил:
– Ладно, лучше расскажи‑ка мне все в том порядке, в каком сама хочешь.
Она улыбнулась.
– В общем, эта девочка, которая из моей школы, ходила с ней в другую школу, и она говорит, что, по словам Франчески, ей родители велят с незнакомыми на улице не разговаривать и никуда с ними не ходить. Нам она примерно то же самое говорила, когда мы с ней учились.
Она взглянула на него в ожидании одобрения, и он улыбнулся, хотя примерно то же самое слышал за обедом.
– Я это и так знала, поэтому решила, что лучше поговорить с кем‑нибудь из школы, в которой она сейчас учится. Вот поэтому мне и пришлось отпрашиваться: иначе как бы я ее одноклассниц застала? – Он кивнул. – И вот та одноклассница мне сказала, что у Франчески был парень. Нет, пап, правда. Они были любовниками и все такое.
– А она сказала, кто он такой, этот парень?
– Нет, она сказала, что Франческа никогда не называла его имени. Говорила только, что он старше, что ему двадцать с чем‑то. Франческа говорила, что хотела с ним бежать, а он отказался, сказал, что надо подождать, пока она вырастет.
– А девочка сказала тебе, почему Франческа хотела бежать?
– Ну, не так чтобы подробно. У нее было такое ощущение, что это из‑за матери, что Франческа с ней часто ругалась и оттого хотела убежать.
– А с отцом какие были отношения?
– Ой, отца она очень любила, говорила, что он всегда с ней очень добр, вот только видела она его не часто, потому что он вечно был слишком занят.
– У Франчески вроде есть брат.
– Да, Клаудио. Но он далеко, учится в школе в Швейцарии. Я потому и решила поговорить с учительницей. Она вела что‑то у этого Клаудио до того, как он укатил в Швейцарию; я надеялась, что удастся выудить из нее какую‑нибудь информацию об этом парне.
– Ну и как, удалось?
– Ясное дело. Я сказала, что я лучшая подруга Франчески и что, мол, Франческа волнуется, как Клаудио воспримет смерть отца – ведь он в Швейцарии один, и всякое такое.
Я сказала, что я лучшая подруга Франчески и что, мол, Франческа волнуется, как Клаудио воспримет смерть отца – ведь он в Швейцарии один, и всякое такое. Сказала, что я его тоже знаю; даже заставила ее поверить, что я в него влюблена. – На этом месте она остановилась и тряхнула головой. – Противно, конечно: понимаешь, все, буквально все говорят, что этот Клаудио – полное ничтожество. Но она мне поверила.
– Какой же вопрос ты ей задала?
– Спросила, не может ли она посоветовать, как Франческе вести себя с Клаудио. – И, поймав удивленный взгляд Брунетти, пояснила: – Да, сама знаю, звучит глупо, ни одному нормальному человеку и в голову не придет задавать такие вопросы, но ты же знаешь этих учителей – их ведь хлебом не корми, дай поучить жить, объяснить, как себя вести.
– И что, учительница тебе поверила?
– Естественно, – спокойно сказала Кьяра.
– Ты, похоже, первоклассная лгунья, – отшутился Брунетти.
– Это точно. Просто отличная. Мама всегда говорит, что врать надо уметь хорошо, – заявила она и, даже не взглянув в сторону отца, продолжила свой рассказ: – Учительница сказала, что Франческе следует принять во внимание – именно так и сказала, «принять во внимание», – что Клаудио всегда больше любил отца, чем мать, и что теперь для него наступят трудные времена. – Она презрительно скривилась: – Тоже мне, удивила. И ради этого мне пришлось полгорода пешком пройти! Да к тому же, пока она мне эту ценную мысль выдала, полчаса прошло.
– А что тебе рассказали другие?
– Лучана – мне, кстати, пришлось аж в Кастелло идти, чтобы с ней увидеться, – так вот, она сказала мне, что Франческа прямо ненавидит мать, потому что она помыкала отцом и вечно указывала ему, что делать. Дядю своего она тоже не любит. Говорит, что он считает себя самым главным в семье.
– Помыкает, говоришь? А в каком смысле?
– Этого Лучана не знает. Ей просто Франческа рассказывала, что отец всегда поступал именно так, как велела мать. – Прежде чем Брунетти успел отпустить какую‑нибудь шуточку, она пояснила: – Это не то, что у вас с мамой бывает. Нет, мама, конечно, тоже указывает тебе, что делать, но только ты сначала соглашаешься, а потом все равно поступаешь так, как считаешь нужным. – Тут она взглянула на часы и спросила: – А кстати, где мама? Уже почти семь. Что на ужин‑то у нас будет? – Последний вопрос, как видно, волновал Кьяру больше всего.
– Может, в университете задержалась. Учит жить какого‑нибудь студента. – Кьяра не успела решить, смеяться ей над этой шуткой или нет, потому что Брунетти предложил: – Если ты уже закончила отчет о своем расследовании, то давай‑ка начнем готовить ужин, а? Мама придет, а ужин уже на столе – так, для разнообразия.
– А ты скажешь, сколько мне за информацию причитается? – промурлыкала она.
Брунетти задумался на минутку.
– Думаю, тысяч тридцать лир, – ответил он наконец. Сумма была довольно скромной, поскольку деньги он доставал из собственного кармана, хотя на самом деле сведения о том, что синьора Тревизан помыкала мужем, – если, конечно, они подтвердятся и если окажется, что в профессиональной сфере адвокат руководствовался указаниями супруги, – стоили неизмеримо больше.
На следующий день на первой странице «Газеттино» появилась статья о самоубийстве Рино Фаверо. В статье говорилось, что один из самых успешных бухгалтеров Венето, Фаверо, заехал на своем «Ровере» в находящийся под его домом двухместный гараж, закрыл за собой дверь, сел на переднее сиденье и оставил включенным двигатель.