Наконец, последний из присутствующих, нервного вида высокий шатен с узким лицом и, несмотря на худобу, отчетливо наметившимся животиком, оказался молодым (не больше тридцати!) баритоном, исполнявшим все в той же «Марии Стюарт» партию некоего Лейстера — любовника Марии, переметнувшегося, как определил для себя Померанцев, «из корыстных соображений» в фавориты к Елизавете Английской… «Все-таки как минимум либретто прочесть придется! — вновь вздохнул на этом месте Валерий, — иначе запутаешься в персонажах, а значит, и в исполнителях-фигурантах…»
Вероятно, Галочка подумала о том же, поскольку, словно откликаясь на мысли Валерия, поинтересовалась:
— С содержанием оперы более подробно ознакомиться можно?
— Риммочка, — Строганов повернулся к помощнице режиссера, — у тебя, по-моему, были еще экземпляры либретто?
— Да, Юрий Валерьевич, сейчас принесу.
Девушка неожиданно легко для своей комплекции поднялась с места и исчезла в боковых кулисах.
Валерий проводил ее взглядом и поинтересовался:
— А что, сам режиссер на гастролях?
На мгновение на сцене установилась почти ощутимая физически пауза. А потом раздался немного севший голос хозяина театра:
— Наш режиссер… Он же продюсер театра… Он же мой самый давний и близкий друг Марк Розингер убит два месяца назад… Разве вы об этом не знаете?..
Должно быть, вытянувшееся от изумления лицо Померанцева произвело впечатление на всех артистов, поскольку заговорили они почти одновременно:
— Но как же так?! — Ирина Радова всплеснула руками. — Мы же все это сто раз следователю говорили, как же так?
— Вот именно! — возмущенно подала реплику Голдина.
— Как же вы не в курсе? — скривился баритон Вадим Кутепов.
И только композитор молча покачал головой.
Валерий Померанцев не в первый раз сталкивался со столь наивным представлением сограждан о том, кто и каким образом проводит следствие, и поэтому прореагировал спокойно — в отличие от вспыхнувшей Романовой.
— А почему вы решили, что мы обязаны были об этом знать? — довольно резко ответила вопросом на вопрос Галя. — Вот вы точно должны понимать, что следствия по поводу убийства разных людей ведутся разными подразделениями! Безусловно, все, что касается вашего театра, Генпрокуратура сведет воедино… если возникнет необходимость. Но дело об убийстве вашей солистки мы получили только вчера, пришли познакомиться с вами, послушать, что вы думаете о случившемся… Естественно, мы просто не можем быть в курсе всего! Но будем — обязательно, и в самое ближайшее время.
Артисты замолчали так же дружно, как и начали говорить. Померанцев воспользовался паузой и перешел к делу, поудобнее устроившись на облюбованном им стуле, с которого видны были все находившиеся на сцене.
— С каждым из вас, — произнес он мягко, — мы будем беседовать отдельно и неоднократно, можете не сомневаться. А сегодня действительно очень хотелось бы услышать, что вы сами думаете о гибели вашей коллеги. Может быть, кто-нибудь поделится своими соображениями по собственной инициативе?
— Я поделюсь! — Кира Голдина решительно тряхнула головой, отчего ее длинные роскошные волосы, собранные в «конский хвост», перекинулись на грудь. — И думаю, с тем, что скажу, согласится каждый, хотя не все в этом сознаются… Простите, Юрий Валерьевич, я понимаю, что вам это будет неприятно, но… В общем, Машу мог убить кто угодно, но только не Юрий Валерьевич!
— Почему? — поинтересовался Померанцев, заранее догадывавшийся об ответе.
— Потому что она была злокачественная стерва, вот почему! И единственный, кто этого не понимал…
— Если вы хотите сказать, Кира, что я этого не понимал, — негромко перебил ее Строганов, — то это будет ложью… В последние полтора месяца я это не только понимал, но успел испытать на собственной шкуре…
— Ну зачем вы на себя наговариваете?! — В Кириных глазах блеснуло что-то, подозрительно напоминавшее влагу. — Да вы всегда, с самого начала, позволяли ей все… Хозяйничала, как хотела! Издевалась над нами за вашей спиной при любой возможности! Я-то это знала лучше всех!
— Почему? — вновь спросил Померанцев.
— Потому что была ее дублершей, — нервно ответила Голдина. — И тут у Марии возможностей — хоть отбавляй!.. Я, например, должна петь в вечернем спектакле. Приезжаю в театр, до этого весь день настраиваюсь… А она, которая, по ее заверениям, в этот день никак не могла играть, тут как тут! И все — мимо… Понятно?..
А уж пока она позволила мне взять партитуру, чтобы партию отксерокопировать… У нас экземпляров тогда, в самом начале, было в обрез… Вот уж поиздевалась!
— Ты, Кира, все-таки палку не перегибай, — неуверенно вставил баритон Вадим. — Характер у Маши был, конечно, не мед, но…
— А ты вообще молчи! — внезапно вмешалась Радова. — Ты на нее… Простите, ради бога, Юрий Валерьевич… с самого начала облизывался, как кот на сливки, а она этим пользовалась… Надо же, до сих пор пользуется!..
— Чего только не узнаешь и о себе, и о других в такой вот ситуации, — горько бросил Строганов, и впервые за все время на лице его мелькнула усмешка.
— Простите, Юрий Валерьевич, — повторила Ирина и, кажется, приготовилась расплакаться.
— Я продолжу, — вновь завладела вниманием присутствующих Кира. — Так вот. Кто ее мог убить? Например, бывшая подруга, которой она отказала в деньгах на лекарство для ее больной матери, а мать возьми — да и умри!.. А подруга хотела только занять, понимаете?.. И не спрашивайте, откуда я это знаю, сама расскажу: я у нее в гостях была, когда эта несчастная женщина позвонила и кричала, что таким, как Машка, нельзя жить среди людей… Я рядом с телефоном сидела и все слышала! Да она, когда трубку бросила, сама же мне и рассказала эту историю… От злости рассказала, поливала грязью эту несчастную подругу и ее бедную мать… «Я, — говорит, — свои деньги сама решаю, куда тратить: на сумасшедших старух или на себя с Пуфом…» Представляете? Для нее этот проклятый Пуф был дороже больной женщины! Вот!
— Ка… Какой Пуф? — растерянно поинтересовалась Романова.
— Обыкновенный кот… То есть нет, как раз необыкновенный, не кот — а настоящая гадина… Кстати, интересно знать, кому он сейчас достался?.. Она его котенком где-то подобрала, а он вырос здоровенным, как… как собака, и таким же злобным…
— Вот видишь, — Строганов снова усмехнулся, — говоришь, Маша стервой была… А она ведь Пуфика на помойке нашла, подобрала и выходила… Разве злой человек способен на такой поступок?..
— Еще как способен! Мария — живое тому доказательство… То есть… Я хотела сказать… — Кира наконец смешалась: в пылу своей речи она совершенно забыла, что как раз «живым» доказательством певица уже не была…
— Дамы, успокойтесь. — Неожиданно молча наблюдавший происходящее тезка Померанцева, композитор Валерий Михайлович Струковский, поднялся из-за рояля. — Не думаю, что господину следователю интересны наши внутренние дрязги…
— Не скажите! — усмехнулась Романова. — В личности жертвы почти всегда кроются причины преступления — конечно, если преступление неслучайное. Об этом, кстати, всем будущим следователям на первом курсе твердят… И это — правда.
— Убийство Маши неслучайно — в этом я уверен, как ни в чем другом, — горько произнес Юрий Валерьевич Строганов. И все, словно по команде, замолчали.
Он поднял голову и посмотрел в глаза Померанцеву:
— Как раз то, что Машу убили неслучайно, я и пытался доказать вашему предшественнику… вашему коллеге.
— Ну что ж… — Померанцев решил, что на данный момент получил впечатлений более, чем достаточно. Галя наверняка тоже. Он поднялся с места. — Юрий Валерьевич, давайте мы с вами сделаем так… Насколько я знаю, назавтра у вас назначено свидание с руководителем нашей следственной группы — Александром Борисовичем Турецким. Вы не могли бы очень коротко записать к этому моменту на листочке в порядке появления все неприятности, свалившиеся на театр — с самого начала? Или не успеете?..
— Я могу сделать это минут за десять, слишком много об этом думал…
— И не забудьте про сгоревшие декорации… Кстати, я вижу, вы успели обзавестись новыми?..
— Что вы, нет! Почему вы так решили?..
Валерий кинул взгляд на золотое кресло.
— А-а-а… Нет, мебель огонь не тронул.