– Садитесь, Семенов, чего же вы, – пригласил Лобанов, внимательно и почти сочувственно оглядывая его.
– Да, да, конечно… – пробормотал Семенов. Шлепая тапочками и судорожно запахивая халат, он приблизился и тяжело опустился на стул.
– Итак, Петр Данилович, опасность миновала, и вы почти выздоровели, – сказал Лобанов. – Это, знаете, просто чудо. Ведь положение ваше было ой-ой какое.
– А, – вяло махнул рукой Семенов. – Мне уже все равно. Сами видите, инвалидом стал.
– Да, отравление было тяжелым, что и говорить. Вы догадываетесь, кто это сделал?
Семенов горько усмехнулся.
– Конечно. С вами, – он сделал ударение на этом слове, – я могу быть откровенен. Это Тамарка, сволочь, голодранка, которую я… почти любил. Только подумайте!..
– А почему она это сделала, вы тоже догадываетесь? – быстро спросил Лобанов.
– Как же не догадываться, – зло усмехнулся Семенов. – Очень даже догадываюсь. И я ее теперь…
– Вы ее теперь долго не увидите, – в свою очередь
улыбнулся Лобанов. – Она осуждена.
– Правильно! Судить! Всех! – мстительно воскликнул Семенов, стукнув по колену худым, белым кулаком, и дряблые щеки его порозовели. – Всех судить! И меня! Пожалуйста! И меня! Но и других тоже!..
В уголках его тонких, дрожащих губ запеклась слюна.
– Других надо еще поймать, изобличить, – заметил, Лобанов. – Вот, например, задержали мы Сеньку.
– Мелочь… – презрительно пробормотал Семенов.
– Конечно, – согласился Лобанов. – Но давайте, Петр Данилович, говорить откровенно. Вам ведь терять нечего. И вам все равно, как вы сказали.
Семенов настороженно и опасливо взглянул на Лобанова, и тот подумал: «Нет, тебе, кажется, еще осталось что терять», однако все так же доверительно продолжал:
– В январе вы получили чемодан с гашишем. Мы его, между прочим, нашли и конфисковали. – При этих словах в тусклых глазах Семенова мелькнула злорадная усмешка. – Вам его привезли двое: Иван и еще один человек. Кто их прислал, Петр Данилович?
Задумчиво пожевав губами, Семенов пробормотал:
– Не знаю его…
– Но вы же должны были встретиться с ним хоть раз там, в Ташкенте?
– Не в Ташкенте, – покачал головой Семенов. – В Самарканде. И вообще это была не встреча, а так, случай…
Он на секунду умолк, горбясь и не отрывая взгляда от своих ног в больничных тапочках, потом глубоко вздохнул и тоскливо посмотрел на Лобанова.
– Ладно. Мне действительно теперь все равно. Вот как было дело. – Он снова опустил голову и глухо продолжал: – Однажды я прилетел в Самарканд в командировку из Ташкента…
«За теми самыми вазами, наверное, – подумал про себя Лобанов. – Жуликом ты уже и тогда был». И спросил:
– Когда это было, не помните?
Семенов ответил.
«Ну, конечно, за вазами ездил», – удовлетворенно подумал Лобанов и попросил:
– Рассказывайте.
– Прилетел я, значит, в Самарканд, за день все свои дела сделал и на следующее утро приехал на аэродром, чтобы в Ташкент обратно лететь. А самолет задерживается. Я в ресторан зашел. Заказал что-то. Тут подсаживается ко мне человек. Ну, выпили. Разговорились. Еще выпили. И он мне свой товар предлагает…
«Удивительно, как они друг друга находят. Прямо-таки носом своего чуют, – – подумал Лобанов. – Хотя в таком деле… случайному знакомому… так сразу…»
– Вы его раньше не встречали в Ташкенте или в Самарканде? – перебил он Семенова.
– Представьте, не встречал, – пожал плечами Семенов.
«Врешь, – тут же решил про себя Лобанов. – Не такой он дурак. И я, кстати, тоже».
– Значит, он предложил. А вы?
– Я отказался.
– Почему же?
– Как вам сказать…
– Как есть, Петр Данилович. Вернее, как было. Ведь мы же с вами условились.
– Да, да. Я ему сказал, что у меня сейчас нет свободных денег. К тому же из Ташкента уезжаю совсем, в другой город. Я сюда, в Борек, перебраться решил.
Климат, знаете, там, в Ташкенте, ужасный. Я просто больной ходил. Чувствую, не могу…
«Ну, еще бы», – насмешливо подумал Лобанов и, снова перебив, спросил:
– А какой из себя этот человек?
– Как сказать… лет за сорок, полный. Узбек, наверное. Зубы такие, знаете, острые, прямо волчьи зубы. И глаза… Страшноватый, в общем.
– Ну хорошо. Вы отказались. А он?
– А он говорит: «Уезжай, пожалуйста, Дай адрес только, пожалуйста. Гостем буду». – Семенов произнес это с каким-то издевательским акцентом…
– И вы…
– Дал… – упавшим голосом произнес Семенов. – До востребования, конечно…
– А не сестры адрес вы дали?
– Сестры?.. Может, и сестры. Я уже не помню… Давно это было, знаете… – сбивчиво ответил Семенов, нервно потирая худые руки.
– Ну, пока неважно. Потом вспомните, если потребуется, – добродушно сказал Лобанов. – И что же он?
– Написал.
– И вы ответили?
– Не мог не ответить. Боялся.
– И тоже до востребования, конечно?
– Да, конечно.
– Как же его фамилия, имя?
– Фамилия?.. – Семенов пробел бледной рукой по лбу. – Кажется, Борев… Нет, Борисов. Николай… Вот дальше забыл.
– Это узбек-то? – удивился Лобанов.
– Да… Вот так… – растерянно подтвердил Семенов. – Выходит, не узбек…
«Что-то ты, милый, путаешь, – подумал Лобанов. – Или тот путает…»
– Вы не думайте, я не вру. – Семенов прижал руки к впалой груди и с тревогой посмотрел на Лобанова. – Это точно, что Борисов.
– Ну хорошо, допустим. А что было потом?
– Потом? Прошло несколько месяцев. Я уже думал, что он забыл про меня. Обрадовался…
«Представляю себе эту радость, – саркастически подумал Лобанов. – Немалый барыш из рук-то уплывал».
– Как вдруг, – продолжал Семенов, – неожиданно приезжает от него человек. Тот самый Иван.
– Значит, вы в письме адрес сообщили?
– А что было делать? Он же потребовал. А я…
– Понимаю. Что же было дальше?
– Когда он приехал, у меня Тамара сидела. Они познакомились. Потом я ее и встречать послал. На вокзал. Когда они тот чемодан привезли. Я себя в тот вечер неважно чувствовал.
Лобанов усмехнулся:
– Будем уж до конца откровенны, Петр Данилович. Сами вы встретить побоялись. Вы же понимали, что преступление совершаете, причем преступление опаснейшее – торговля наркотиками, отравление людей. И потому лишний раз себя под удар ставить не захотели. Тамару на вокзал и послали. Так ведь?
Пока он говорил, Семенов сидел сгорбившись, низко опустив голову, с взъерошенными, седеющими волосами вокруг кругленькой лысины, и вздрагивал, как от озноба, в своем сером больничном халате, с видневшимися из-под него кальсонными тесемками, на которые он, видимо, все время наступал, потому что концы их были черные от грязи.
Но сейчас его вид уже не вызывал у Лобанова сочувствия. Он вспомнил тех двух мальчишек, которые по неведенью, из озорства и любопытства, купили у Сеньки гашиш, подумал, что бы с ними стало, если бы они его выкурили и потянулись бы за новой порцией, подумал об их семьях, об ужасе и отчаянии, которые там поселились бы после этого. Лобанову стоило немалого труда сдержать себя и тем же ровным, чуть насмешливым тоном закончить:
– Вы говорите: Сенька – мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет, все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.
– Я же понимаю, понимаю, – забормотал Семенов. – Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?.. Они ничего не гарантируют.
– И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили.