Петровские обрадовались ей и накормили борщом. Другой еды не оказалось, и ее друзья были этим несколько смущены. Разговор зашел о новостях в искусстве Латвии, и Инга показала свежий журнал с новой статьей Язепа, перевела, как смогла, фрагменты, которые сочла самыми интересными. Язеп был искусствоведом, и его рецензии, отличающиеся язвительностью, изобиловали такой иcкрометной иронией, что многие художники андерграунда его не любили за излишний сарказм. Порой Инга сама удивлялась, откуда в нем столько ехидства. В семье он был совершенно другим – чутким и добрым. Но потом решила, что это последствия сиротского детства. Родителей своих он никогда не знал, о детдоме не рассказывал, только менялся в лице, если кто-то пытался расспросить его о детстве. Это была запретная тема. Они говорили только о настоящем и никогда о его прошлом. И еще они мечтали о будущем. Когда Инга закончит консерваторию и они уедут в Германию. Это была страна их мечты. В Кельне жили их друзья, которые два года назад поехали в гости по приглашению к своим дальним родственникам и остались там – притом оба нашли работу. История была почти фантастическая. Лидия прихватила с собой виолончель, так, на всякий случай.
И гуляя по городу, они прочитали объявление, что в местной филармонии объявляется конкурс – приглашается виолончелист. Лидия оказалась в нужном месте в нужное время. Выпускница консерватории приятно удивила приемную комиссию техникой исполнения, и с ней тут же заключили контракт, выдав аванс, на который они сняли квартиру и смогли вполне прилично жить, пока ее муж Янис подыскивал работу. Полоса везения продолжалась, Янис нашел себе работу тоже по специальности – в рекламном агентстве.
И вскоре они смогли забрать двоих своих детей и уже родили третьего. Эта волшебная история вдохновила Ингу, и они поставили перед собой цель, которая казалась вполне осуществимой.
За приятными разговорами Инга как-то забыла о времени, и когда взглянула на часы – удивилась. Казалось, только что пришла, а уже почти одиннадцать. А собиралась посидеть не больше часа... Петровские ее не задерживали, все равно уложить спать было негде. В их единственной комнате в большой коммуналке не оставалось места даже для раскладушки. На одном диване, который на ночь развигался на полкомнаты, спали родители, на другом – девочки. Два письменных стола стояли у окна впритык друг к другу. А по периметру комнаты от пола до потолка на грубо оструганных досках теснились книги. Николай как-то признался, что эти доски он своровал на соседней стройке. Он таскал их оттуда каждую ночь в течение недели, а сторож преспокойно дрых в сторожке и ни разу не проснулся, даже когда Николай однажды, перелезая с досками через забор, уронил их с изрядным грохотом, не удержав в руках.
– Но я ему потом заплатил. – Петровский лукаво усмехнулся.
– Что, вы к нему явились с повинной? – удивилась Инга.
– Нет, в последнюю ночь я ему бутылку водки подбросил к сторожке. Он, наверное, так и не понял, откуда такое счастье привалило. А я решил: пусть это будет ему приз за то, что он меня ни разу не поймал. А то позору было бы... Кандидат наук доски ворует. В Эрмитаж бы сообщили, начальству... У меня приятель как-то отдыхал в Доме творчества под Москвой. Потом рассказывал, как случайно слышал разговор двух дежурных по этажу. Одна другой жаловалась на отдыхающего там писателя: «Писатель-то он писатель, а в туалете кусок мыла украл!»
Инга распрощалась и вышла на лестничную площадку. Пока лифт медленно спускался на первый этаж, успела рассмотреть себя в зеркале на стенке. Что-то она совсем похудела, побледнела, даже, кажется, веснушки еще сильнее проступили на бледной коже вокруг заострившегося аккуратного носика. «Занимаюсь много, – вздохнула она, – надо бы хоть немного отдыхать. А то так недолго и ноги протянуть...» Лифт остановился, и она спустилась на две ступеньки к парадной двери. Лампочка не горела, поэтому она не сразу заметила притаившегося в углу человека. Инга вздрогнула от неожиданности. Мужчина шагнул к ней. Он был почти вдвое выше ее. Его большое тело заслоняло узкое окошко, прорезанное в двери. Инга отпрянула, но он протянул руку и схватил ее за рукав пальто.
– Не пугайтесь, я не сделаю вам ничего плохого. – Голос был неожиданно тихим для такого крупного человека.
– А я и не боюсь, – звонко ответила Инга и решительным движением попыталась высвободить рукав. Но мужчина цепко ухватил ее за плечо, а другой рукой ловко зажал рот. Инга забилась в его руках, испытывая одновременно и ужас, и ярость. Но он, не обращая внимания на неистовое сопротивление, легко поволок ее к лифту, а там, втащив как пушинку, придавил своим телом к стене, нажал освободившейся рукой на кнопку пятого этажа, а потом «стоп». Лифт завис между этажами. Девушка продолжала отчаянно вырываться, но он уже сорвал с нее одежду и застонал от нетерпения. Она пыталась ему мешать, как юркий зверек, который затихает, только когда из него выходит жизнь. Но он ловил то ускользнувшее от него ранним утром непередаваемое ощущение сладкой боли, и когда наконец поймал, рот его широко раскрылся, хотя он не издал ни звука, а только смотрел и смотрел в ее глаза, чтобы она видела его последним в своей уходящей жизни, а руки его железным обручем сдавливали худенькую шейку, и когда она тихонько выдохнула воздух, сладкая боль еще раз пронзила его тело.
Салтыков пил свой утренний кофе и невидящим взглядом смотрел в окно. В доме напротив на балконе четвертого этажа мужчина с брюшком энергично делал зарядку. Когда он приступил к приседаниям, взгляд Юры сфокусировался, после тридцатого раза он сбился со счета, в голове мелькнула мысль: «И после такой нагрузки он еще не избавился от брюха? А может, оно у него было еще больше, и сейчас он сгоняет остатки?..»
– Ты меня совсем не слушаешь! – вывел его из оцепенения голос Любаши.
– Продолжай, продолжай, я тебя слушаю. – Салтыков отогнал дурацкие мысли и изобразил на своем лице полное внимание.
– Но билеты все-таки дорогие, по восемьсот рублей.
– Мы куда-нибудь едем? Я не могу, у меня дел под завязку! – Юра отреагировал мгновенно.
– Я так и знала! Когда ты делаешь сосредоточенное лицо, это означает, что ты меня совсем не слушаешь, – обиженно сказала жена. – Повторяю для глухих: хочу на концерт японских барабанщиков! Они всего на один день приехали. В новостях показывали – так классно барабанят!
– В Москву приехали? – уточнил Юра.
– Почему в Москву? – удивилась Любаша.
– Ну, я решил, что в стоимость билета на твоих барабанщиков входит проезд до Москвы...
– Юр, да ты что?! Вспомни, когда мы последний раз выходили в свет? Ты даже не знаешь, почем сейчас билеты! Когда был концерт итальянцев из Сан-Ремо, билеты по две тыщи стоили. А мы с Юлькой по четыреста купили, сидели в последнем ряду на галерке.
– А-а-а, вот куда мои денежки утекают! Я тут батрачу, как негр на плантациях, а ты на итальянцев глазеешь! Небось, уже и подцепить какого-то успела! Знаю я твою лихую натуру! – Юра вскочил и начал тискать Любашу, которая, весело хохоча, стала шутливо отбиваться.
– Ну ладно, не хочешь на японцев, тогда давай ремонт сделаем.
– Еще новость! Первое слово дороже второго! – вспомнил он детскую присказку, которую не раз слышал от сыновей. – Ты давай определяйся, дорогая, что тебе хочется. Но я лично за японских барабанщиков. При условии, что этим твоим барабанщиком буду я сам. Где там твое кимоно, которое тебе твой братец подарил? А побарабаню я тебе лучше всякого японца, я в студенческом джазе четыре года отбарабанил... На чем хочешь? На кастрюле или можно просто на табуретке? – Он нежно обнял жену и зарылся лицом в ее пушистые волосы, которые после утреннего душа стояли дыбом, потому что она не успела еще их уложить. Любаша потянулась губами к его губам и обняла за шею. Только он успел подумать, что воскресенье дается человеку не только для того, чтобы не ходить на работу, к тому же когда сыновья на два дня уехали погостить к бабушке, как противный звук телефонного звонка разрушил все очарование возникшего желания.
– Я этот телефон когда-нибудь выброшу с балкона! – пообещал Юра и нехотя выпустил из объятий податливое тело жены.
– Юр, привет, – услышал он взволнованный голос Валеры. – Извини, я тебя оторвал?
– Не только, – пробурчал Юра, – ты меня, можно сказать, из постели любимой женщины вытащил.
– А Любаша где? – В голосе Валеры прозвучало недоумение.
– Так она и есть любимая женщина! А ты думал?! Испорченный ты все-таки тип, Валера.
Молодой напарник смущенно усмехнулся. Но тут же продолжил, сменив игривый тон на деловой:
– Юр, наш маньяк опять объявился. Сегодня еще одну несчастную обнаружили. Картина та же – изнасилование и удушение.
– Да ты что?! – Юра от досады даже притопнул ногой. – А кто она?
– Опять молоденькая девушка, латышка. Прикинь, скрипачка. Рядом с телом скрипка лежала.
– А время?
– Убита ночью, обнаружена в семь утра.
– Еду, – коротко объявил Юра и положил трубку. Он постоял минуту у телефона, собираясь с мыслями, потом быстрым шагом направился в спальню переодеваться.
Взглянув не без сожаления на еще не застеленную постель, он решительно стал натягивать джинсы, прыгая на одной ноге. В дверях стояла Любаша и серьезным взглядом следила за каждым его движением. Вопросов она не задавала. Юра приучил жену к тому, что не все, что происходит на работе, стоит обсуждать дома.
– Японские барабанщики отменяются, – строго сказал он. – Можешь теперь мечтать о ремонте.
Из дома не выходить, никого не впускать, по ночам не шляться. Вернусь, допрошу с пристрастием! – Он привлек Любашу к себе и поцеловал долгим поцелуем.
У проходной общежития консерватории сидела пожилая полная женщина и пила чай из большой кружки, манерно оттопырив мизинец. Ее гладко зачесанные назад седые волосы, которые она собрала на затылке в жиденький узел, круглое белое лицо и злобные черные глазки напомнили Валере одну очень неприятную особу – учительницу математики пинской школы, где Володя провел десять лет своего хулиганского детства и отрочества. Она столько раз позорила его перед классом за проделки, с таким удовольствием ставила ему двойки в журнал и дневник, что он запомнил ее на всю жизнь. Даже во взрослой жизни она ему иногда снилась в кошмарах, притом в таких, что, проснувшись, он долго приходил в себя – весь мокрый от пота и с колотящимся сердцем. То ему снилось, что он бил ее утюгом по голове, ужасаясь своему поступку.
То однажды во сне он усилием воли превратил ее в зонтик-тросточку и сладострастно ломал этот зонтик, утешая себя мыслью, что сей предмет неодушевленный, и фиг с ним. Не жалко. Однажды ему приснилось, что он ее убил лопатой и зарывает ее тело прямо на дороге этой же лопатой, а потом старательно притаптывает и собирается закатывать асфальтом, радуясь, что никто не видел его преступления. Но тут невесть откуда появляется тетка и с угрозой в голосе говорит: «Ну, парень, скажу всем – и ты покойник». Почему-то этот последний сон его совсем расстроил. И он думал о нем весь день. Больше всего после этих кошмаров его мучило то, что он с легкостью лишает жизни ненавистную ему учительницу. Едва Валера попал в поле зрения вахтерши, она встрепенулась и рявкнула:
– К кому?!
– Не так! – строго ответил Валера.
– Что «не так»? – Тетка уже вскочила и мощной грудью заслонила амбразуру – узенький проход между стеклянной будкой, где она восседала, и стеной коридора.
– Не так, говорю, встречаете. Надо говорить: «Хенде хох!»
Парочка, стоящая у будки, громко расхохоталась. Тетка люто зыркнула на них и пригрозила:
– А ты, Русакова, молчи. Все равно не пущу твоего хахаля дальше порога. Он здесь не прописан!
– А нам и так хорошо! – Хахаль насмешливо посмотрел на тетку, обнял Русакову, и они повернулись к ней спиной.
– Чего надо? – Злобная женщина явно не поддавалась перевоспитанию, и Валера предъявил ей служебное удостоверение.
– Я к кому-нибудь из комнаты Инги Куоколе. Поговорить нужно.
Тетка все-таки поддавалась перевоспитанию. Она вздохнула и разрешила:
– Проходите, может, и выясните что-нибудь. Бедная девочка... Такая тихая была. Никогда никого не водила, – назидательно сказала она и уставилась на Русакову. – Поднимитесь на второй этаж, комната справа, № 18.
В девять часов вечера жизнь в общежитии кипела. По коридору сновали студенты, разноголосые звуки музыки доносились из-за закрытых дверей, на кухне что-то шкварчало и булькало, запах подгоревшей свеклы разносился по всему этажу. Эта кутерьма явно напоминала сумасшедший дом, но веселый и жизнерадостный.
Валера остановился у комнаты № 18 и постучал. Дверь открыла миловидная девушка в простеньком платьице. Ее печальные глаза вопросительно посмотрели на Валеру.
– Вы к кому?
– Можно зайти? Здесь жила Куоколе?
– Вы следователь? – догадалась девушка и пригласила: – Заходите!
В комнате было уютно и чистенько, на четырех кроватях сидело человек десять – и девушек, и ребят. Под любопытствующими взглядами Валера засмущался, но тут же преодолел свою стеснительность и обратился ко всем сразу:
– Я следователь из уголовного розыска, Валерий Крупнин. Пришел к вам за помощью. Хочу узнать, когда вы видели в последний раз Ингу. Кто из вас с ней разговаривал и что она вам говорила.
Одна из девушек, видимо, самая бойкая, стала рассказывать:
– У нас вчера репетиция была, мы отыграли всю концертную программу. Потом вышли на улицу и остановились у входа поболтать. Но Инга сразу попрощалась и ушла к друзьям. Больше мы ее не видели.
А сегодня нам сообщили, что ее убили... – У девушки дрогнул голос, на глаза навернулись слезы и она опустила голову. В комнате повисла тишина.
– В котором часу она ушла? – нарушил тишину Валера, с сочувствием глядя на шмыгающую носом девушку.
– Было часов восемь или начало девятого.
– А вы ничего не заметили? Может быть, ее кто-нибудь преследовал?
Девушки начали вспоминать, перебивая друг друга. Все сошлись на том, что видели, как она переходила дорогу, зажав скрипку под мышкой.
– На улице было еще много людей, вместе с ней переходили дорогу несколько человек, – уточнила веснушчатая девушка с непослушными кудряшками рыжих волос, которые падали ей на глаза, и она их время от времени поправляла.
– Вспомните, пожалуйста, много ли было людей, когда вы вышли на улицу. Может быть, кто-то стоял, ждал...
– Я видела, – вспомнила девушка, которая открыла Валере дверь. – Когда мы вышли, все стали расходиться, многие собирались встречать старый Новый год. А мы с девочками задержались, потому что некоторые наши подружки живут с родителями, им с нами не по пути. А хотелось еще поболтать. И тут я заметила мужчину, который стоял у дерева. Знаете, как бывает: когда все вокруг в движении, стоящий человек сразу выделяется. Я тогда решила, что он кого-то ждет. Потом отвлеклась, с девочками разговаривала. Когда взлянула опять, его уже не было. А тут все начали Инге махать руками, я тоже помахала. И его увидела. Он тоже переходил улицу.
– А почему вы обратили внимание именно на него?
– Он высокий очень, возвышался над всеми.
У меня друг баскетболист, у него рост сто девяносто. Так этот такой же. Может, чуть выше – издали не видно. Он шел позади Инги, хотя между ними были еще люди.
Валера почувствовал волнение. У него появилась надежда, и чем больше он думал об этом, тем больше убеждал себя в том, что у него в руках тоненькая ниточка, и стоит за нее ухватиться и потянуть, распутается весь клубок...
На улице он набрал телефонный номер Салтыкова.
– Юр, а сейчас я тебя ниоткуда не вытащил? Спать еще рано. А лучше и вовсе не ложись. Подумать надо. Кажется, стало чуть-чуть теплее. Помнишь, как в детской игре, когда надо найти спрятанную вещь – холодно, тепло, горячо...
В кабинет Гоголева набилось человек десять. Все они беспрерывно курили, и сизый туман колыхался над головами причудливыми волнами.