– Веселая история, ничего не скажешь. – Галя насмешливо смотрела на Яковлева. – Сейчас умру от смеха!
– А я знаю еще веселее. – Гоголев после выпитого пива подобрел, на щеках появился здоровый румянец, морщины на лбу разгладились. – В Питере было дело, года два назад. На одной из улиц, которая разделяет два района. Ночью патруль обнаружил труп и, недолго думая, оттащил его метров на десять соседям. Те, в свою очередь, патрулируя свой район, увидели труп и перетащили его этим. Так и таскали они полночи, пока кто-то из жителей района не увидел это безобразие и не позвонил в 02.
– А можно на ночь глядя не про трупы? – взмолилась Галя, которой по молчаливому согласию мужчин достался последний пирожок и она его с аппетитом доедала.
– А про что ты хочешь? – c готовностью спросил Яковлев.
– Про что хочет дама? Конечно же про любовь! – усмехнулся Грязнов.
– Чур, я расскажу про любовь, – развеселился Турецкий. – Это моя любимая тема.
– И не только тема, – заржал Яковлев и заговорщически подмигнул Турецкому.
– А я не о той любви, о которой ты думаешь, поскольку не всем дано сие возвышенное чувство.
Я о любви к напиткам.
– Фу, как примитивно, – опять осталась недовольна Галя. – С вами даже о любви не поговоришь. Какие же вы черствые, не тонкие. Уйду от вас...
– Не уйдешь, – не испугался Турецкий. – Тебе без нас никак. Лучше послушай о любви, например, к пиву. Знаешь, к какому выводу пришли немецкие психологи? Поклонники пива отличаются хвастливостью, всезнайством и эгоизмом. В том числе и в интимных отношениях.
– В точку, – поддела Галя Турецкого. – Эгоисты, даже тему сменить не захотели!
– А насчет эгоизма в интимных отношениях еще можно поспорить, – обиделся за любителей пива Яковлев.
– Ой, только не надо уточнять про интимные отношения! – Галя испугалась, что мужчины пустятся в откровенные воспоминания. – Лучше расскажи про любителей красного вина. Хочу что-нибудь новенькое и про себя узнать.
– А вот таковые могут постоять за себя и довести задуманное до конца. Так что дерзай, подруга, надежда только на тебя!
– Сколько про меня сказано хорошего! – обрадовалась Галя. – А про любительниц кофе что там твои немцы заметили?
– Я тоже кофе люблю пить по утрам. – Гоголев с интересом слушал Турецкого.
– А кофеманы нерешительны, недоверчивы и подозрительны.
– Первое исключено, это не мы с Галей, а остальное нам по долгу службы положено!
– А кто пьет кока-колу? – поинтересовался Яковлев.
– Они, как правило, не отличаются верностью данному слову.
– Надо же, в точку! – удивился Яковлев. – Моя дочка врет на каждом шагу и никогда слово не держит. Каждый вечер обещает с утра постель свою застелить, но ни разу этого не сделала. В школу, видите ли, она опаздывает.
– А как насчет любителей минералки? – подключился к игре Грязнов.
– Тот, кто пьет минералку, по натуре одиночка, которого трудно завоевать.
– Вот это да! – восхитилась Галя. – Самые романтичные – любители минералки.
Турецкий, заметив, что Яковлев налил себе в стакан апельсиновый сок, встрепенулся:
– А к любителям соков нужно относиться с особой осторожностью, они склонны изрекать истины в последней инстанции.
Яковлев хотел возразить, но поперхнулся и закашлялся.
– Правда глаза колет! – ехидно заметила Галя, и все рассмеялись.
– В тебе, Валера, умер великий артист! – заметил его друг Корчинский, наблюдая, как тот готовится к ночной операции.
Крупнин ничего не ответил, только хмыкнул, с довольным видом рассматривая себя в зеркало.
– Представь себе, даже в школьном драмкружке никогда не играл. А тут вчера прогуливался в женском прикиде и заодно каблуки осваивал. Правда, так и не освоил. Так вот, гуляю по Озерной, а ко мне какой-то мужичонка стал клеиться. Если бы хоть крупный какой-нибудь, не так обидно было бы. А то совсем хиляк, к тому же едва на ногах держится, поддатый здорово. Так надоел, все время одно и то же долдонит: «Девушка, вам не страшно? Может, вас проводить?» А мне с ним в разговор никак не хотелось вступать, голос у меня больно грубый, но я не выдержал и взвыл: «Мужик, отвали, не мешай работать». Так он как бросится на меня: «Ах ты гад, так ты еще и трансвестит?!» Так что с виду совсем убогий, а такие оскорбительные слова знает. Я даже расстроился, врезал ему слегка, а он с копыт... Салтыков потом ругался. Говорит, что я раскрылся. Если бы маньяк увидел мой хук правой, сразу понял, что никакая я не девица. Пригрозил отстранить от операции. Едва уговорил дать мне еще шанс. Но потом подумал, хорошо, что мне этот придурок подвернулся, я теперь в себе уверен, раз он меня за девушку принял. Ладно, пока, мне пора! Хоть бы сегодня повезло! Так хочется этого маньяка скрутить!
– Удачи тебе, Валерик. Ты только вышагивай не таким широким шагом, и руками не размахивай, не на плацу. Иди изящно, можно немного бедрами повиливать. Ну, не так резко! Ой, Валера, что-то я погорячился насчет артиста. Зря ты не посещал драмкружок. Считай, молодость прошла зря.
С утра Турецкий не поехал в управление, а решил посидеть в номере, поработать над материалами, которые ему предоставил Гоголев. Он как раз знакомился с отчетами ночных патрулей, как в дверь кто-то поскребся.
– Не заперто! – пригласил Турецкий скромного посетителя. В комнату зашла Галя, с которой Турецкий не виделся со вчерашнего утра.
– О! – обрадовался он. – А я уже успел соскучиться. Ну, какие новости?
– Тебе сначала хорошую или плохую?
– Начни с плохой.
– А хорошей-то и нет... – грустно ответила Галя.
– Люблю я твой замечательный юмор, – рассмеялся Турецкий.
Галя тоже в ответ улыбнулась.
– Но если серьезно, от моих ночных прогулок никакой радости. Неделя, считай, прошла впустую. Маньяк как сквозь землю провалился.
– Подожди, – успокоил ее Турецкий. – Если он тебя приметил, за неделю мог решить, что ты живешь в его районе. Так что будь начеку. Парни тоже ноют, такие все нетерпеливые. Один даже умудрился подраться. Мы его в другой сектор перевели. Ты мне пока расскажи, попадался тебе хоть один человек высокого роста? Ну, чтобы походил на розыскной портрет маньяка...
– Человек пять видела. У меня каждый раз даже сердце екало.
– Пугалась, бедняжка? – участливо спросил Турецкий, хотя раньше что-то не замечал за ней боязливости. Галя была человеком очень решительным и бесстрашным.
– Да ты что? Не знаешь меня? Когда это я пугалась? У меня от радости сердце екало. Думала: вот сейчас зайду в условленную подворотню, мужик за мной, я к лифту – он следом. И только начнет в лифте приставать, я ему как дам промеж ног, а тут и наши ребята, и схватят его... Знаешь, как разочаровывалась каждый раз? – загрустила Галя.
– Я сам расстроен. Но у меня есть еще версии. Как раз сижу, обдумываю.
– Могу помочь. Я уже позавтракала и, пока пила кофе, как человек недоверчивый и подозрительный, решила тебе предложить кое-что перепроверить...
Турецкий поднялся на третий этаж дома № 18 по улице Некрасова. На его короткий звонок кто-то протопал из глубины квартиры к двери и детский голос спросил:
– Кто пришел?
– Позови, малыш, папу или маму, – попросил Турецкий, не разобрав, кому принадлежит звонкий голосок-колокольчик – девочке или мальчику.
– Мама на рынок ушла, а папа уже идет! – проинформировал с готовностью голосок, и дверь открылась. На пороге стоял симпатичный молодой мужчина такого высокого роста, что Турецкий удивился и при случае решил непременно поинтересоваться, какой же рост у хозяина квартиры.
– Вы к кому? – cпросил он, рассматривая Турецкого.
– Я из уголовного розыска, – открыл он удостоверение и показал мужчине.
– А я Ершов Николай. Но вы, наверное, и так знаете, раз пришли ко мне. Заходите, пожалуйста. – Мужчина посторонился, пропуская Турецкого вперед, и закрыл за ним дверь. Из комнаты с любопытством выглядывала черноглазая девчушка лет четырех. Она держала за лапу большого плюшевого медведя, которому по виду можно было дать лет сорок.
– Ой, кто это? – Турецкий с деланным испугом посмотрел на мишку. Ему показалось, что в его детстве был такой же мишка, только грязно-белого цвета.
– Такой большой и не знаешь? – удивилась девочка. – Это же Топтыгин, он у нас теперь живет.
– Давно? – поинтересовался Турецкий.
– А как дядя Вася уехал, так и живет. Его не с кем оставить, он нам отдал. А сам в Америку улетел. Знаешь такое слово – Америка? Она большая! – с уважением объяснила девочка.
– А паспорт у него есть? – Турецкий показал пальцем на Топтыгина.
– Нету... – растерялась девочка. – А надо?
– Конечно, надо!
Девочка расстроилась:
– Дядя Вася нам его паспорт не дал. Вы его теперь заберете?
– Нет, конечно, пусть у вас останется.
Девочка обрадовалась и ускакала в комнату. Через мгновение она появилась, волоча за руку малыша, который был немного моложе ее.
– А это мой братик, Арсюша, – представила она его. – У него тоже нет паспорта. Но он с нами всегда живет. Он наш.
Малыш серьезно смотрел на Турецкого и сосал палец.
– Дети, идите поиграйте, – отправил отец детишек и пригласил Турецкого в комнату.
– У вас ко мне какие-то вопросы?
– Всего несколько, я не стану вас долго задерживать. У вас такие забавные ребятишки, – добавил он, прислушиваясь к голосам детей в соседней комнате.
– Да, детишки у меня замечательные, только я их редко вижу. Я ведь спортсмен, баскетболист, постоянно в разъездах, на соревнованиях... А когда в Питере – на тренировках.
– Вчера вы здорово обыграли «Химки», – проявил свою осведомленность Турецкий, – я по телевизору смотрел.
– Да, только в третьей четверти продули, 14:21.
А в общем сыграли неплохо – 83:75.
– Маккарти таким отличным броском счет открыл...
– А пять бросков подряд Букера? Классный игрок.
– Ну, ваши два дальних тоже классные. Я от дальних попаданий всегда балдею. Всегда думаю: это результат специальной подготовки или врожденное мастерство?
– Даже не знаю, что сказать. Когда бросаю, даже не прицеливаюсь. Как-то по наитию, что ли, получается. Но почти всегда чувствую – попадет мяч или нет. Он летит, а я уже чувствую. Иногда глаза закрываю, пока он летит, чтобы себя проверить.
– Но Маккарти вчера у вас что-то расхулиганился... Его чуть ли не половина команды удерживала.
– Горячий американец... Если бы он не травмировал вчера левое запястье, мы бы с бульшим отрывом выиграли.
– Ну, не скромничайте, вы сыграли отлично.
За последние две минуты пять раз поразили кольцо из-за дуги! Фантастика!
– Видно, вы большой любитель баскетбола. Анализируете игру прямо как спец! Сами играете?
– Да есть немного, любитель. Раз в неделю играем с ребятами из прокуратуры.
– В нападении или в защите?
– У меня лучше в защите получается. У нас есть один игрок, майор, невысокий, сухощавый, сутулый, крыть практически совсем не умеет, рост не позволяет. Но дальний бросок у него – фантастический. Процентов девяносто попаданий.
– Вот это да! Дайте его нам! – пошутил Ершов.
– Самим нужен!.. Кстати, а у вас какой рост?
– Да всего ничего – два метра четыре сантиметра. У нас человека четыре выше меня.
– А на праздники тоже уезжаете на игры?
– Когда как... На Новый год дома были, зато на Рождество в Португалию летали. Они же католики, у них Рождество двадцать пятого декабря.
– А на Восьмое марта? Жену удалось поздравить?
– Какое там... Она привыкла, не обижается. Мы в Италии были. Я ей оттуда подарков навез, здесь цветы купил, мы вернулись пятнадцатого марта. Вот тогда и отметили.
– А на майские?
– Дома были, с украинцами встречались. С ними болельщиков понаехало – мы даже удивились. Вроде бы и страна бедная, жалуются, а на трибунах сидят со своими желто-блакитными флажками, размахивают, орут: «Бей москалей». И за что они нас так не любят? Мы же никогда не кричим: «Бей хохлов!» Глупость какая-то...
– Приятно было с вами познакомиться. – Турецкий встал, собираясь уходить.
– А вы же у меня ничего не спросили.
– Все, что хотел, уже узнал.
В комнату зашли детишки. Девочка тащила братца за руку, он покорно плелся за ней следом.
– Как тебя зовут? – спросил на прощанье Турецкий, обращаясь к девчушке.
– Доченька.
– А тебя? – cмеясь, наклонился Турецкий к ее братцу.
– Мальчик.
Отец расхохотался и погладил обоих по разлохмаченным волосам.
Глава девятая
Новая жертва
После третьего урока в ненавистном 5 А Аля зашла в учительскую. Настроение было безнадежно испорчено. Какое счастье, послезавтра конец учебного года и она не увидит пятиклассников до осени. В учительскую зашла «физичка» Тамара с классным журналом под мышкой. Поставив его в ячейку с надписью «7 Б», она понимающе спросила:
– В 5 А была?
– Уроды, – только и ответила Аля.
– Я сама их терпеть не могу. Ну и класс! Сборище гаденышей... Мне еще такие не попадались.
– А мне тем более.
Аля работала первый год, и когда ей к двум девятым, двум десятым и одному четвертому классам через неделю после начала учебного года добавили еще и 5 А, она не очень обрадовалась. Нагрузка и так была немаленькая, одних тетрадей сколько проверять, а тут совершенно неуправляемый класс. За неделю своей педагогической практики она о нем уже успела много чего узнать, с сочувствием выслушивая жалобы учителей. И радовалась, что сия чаша минула ее. Потом она догадалась, что путем каких-то скрытых интриг этот класс ей просто спихнула пожилая учительница Крауз Людмила Михайловна. Той оставалось до пенсии доработать два года, и она хотела их дожить без нервотрепки.
Когда Аля впервые зашла в этот трижды проклятый класс и в течение пятнадцати минут безуспешно пыталась докричаться до этих невменяемых маленьких гаденышей, как она их про себя назвала, в какой-то момент поняла всю тщетность своих усилий. Она выскочила из класса и, едва успев вбежать в учительскую, как в спасительную гавань, тут же разразилась душившими ее рыданиями. Пожилой учитель Мечислав Теодорович стал ее утешать, обняв одной рукой. Вместо левой у него был протез, о котором Аля потом много интересного понаслушалась. А в тот момент она была рада, что нашелся хоть кто-то, кто принял ее обиду и разочарование близко с сердцу. Аля работать в школе мечтала класса с третьего. Ребят из девятых и десятых она уже успела полюбить. Они были ей почти ровесники и приняли как старшую подругу. Им очень нравилось, что учительнице у них всего девятнадцать лет.
– Что же вы такая молоденькая? – недовольно сказала директриса школы, принимая ее документы. – Когда вы успели закончить институт?
– А я в школу пошла в пять лет, в пятнадцать закончила. В институт сразу поступила, в девятнадцать диплом получила, – оправдывалась уязвленная ее недовольным тоном Аля.
– И куда надо было так спешить, – проворчала директриса. – Я имею в виду твоих родителей.
– А им девать меня было некуда. Брат пошел в школу, заодно и меня отправили. Он старше меня на полтора года. Мама его когда готовила к школе, я всегда рядом сидела, читать-писать научилась. Вот мама с папой и решили – в саду мне уже делать нечего.
– В институте училась хорошо, – удовлетворенно констатировала директриса, изучая диплом с оценками. – Хочешь в старшие классы?
– Конечно, мне с ними интересно будет.
– И четвертый дам, будешь там классной руководительницей.
А через неделю ей впарили этот злосчастный 5 А. Крауз еще долго подлизывалась к Але, все-таки какие-то остатки совести у нее нашлись. Понимала, что за подарок благодаря ей получила совсем неопытная выпускница пединститута Аля Скороход. Даже приглашала ее несколько раз в гости, и Аля из вежливости принимала приглашение, но потом, находя какой-нибудь благовидный предлог, ходить перестала. Она утомилась выслушивать жалобы Крауз на школьного военрука, с которым та на старости лет вдруг вздумала связать свою судьбу. Военрук, здоровый мужик лет сорока пяти, был одинокий и неухоженный. И когда Людмила Михайловна стала его подкармливать, сначала угощая его пирожками домашней выпечки, потом принося ему в литровых банках всякую снедь, он, не избалованный женским вниманием и будучи по натуре человеком довольно примитивным, соблазнился ее хозяйственностью и таки прибился к ее берегу. Некоторое время они вели совместное хозяйство, он ездил с ней на дачу, окучивал ее сад-огород. Она расщедрилась и даже купила ему для дачи мотоцикл, а к нему новые ботинки. Вот с обуви все и началось.