– Мент районного масштаба. Веселый мужик. Такой вчера классный анекдот рассказал под горилочку и сальце в шоколаде!
У Димы уже заранее растянулись губы до ушей в предвкушении смачного украинского анекдота.
– Анекдот про украинских ментов, – торжественно объявил Петька. – Стук в дверь. «Хто там?» – «Карний розшук!» – Это уголовный розыск, – перевел Петька. – «Никого немае дома». – «А хто говорыть?» – «Говорыть Киев. Восемнадцать годын десять хвылин».
Напарники покатились от смеха.
– Надеюсь, он тебе не один анекдот привез из ближнего зарубежья?
– Еще парочку, но я анекдоты плохо запоминаю, прямо обидно. Наржешься от души, а утром хочешь вспомнить, над чем так веселился накануне, и вспомнить не можешь. Дураком себя чувствуешь. Но в этот раз еще один запомнил. По аналогии. Потому что он касается нашей с тобой работы – составления сводок. Так сказать, жизненная ситуация. Милицейская сводка: «Сегодня возле ликеро-горилчаного завода найдено тело Карпенко П. П. Это уже четвертое тело Карпенко П. П., найденное на этой неделе».
Напарники опять рассмеялись, но Фетисов тут же одернул себя и товарища:
– Что-то мне этот анекдот не очень понравился. Уж слишком он жизненный. Не дай бог, и вправду тело обнаружим. Заметил, давненько уже ничего не происходит?
– Так радоваться надо, а не волноваться.
– Чему тут радоваться? Меня эта длительная пауза настораживает. Девчонки расслабились – смотри, толпами гуляют, ничего не боятся. Что за народ? Чуть затишье, сразу бдительность теряют. У них инстинкт самосохранения начисто отсутствует. Ладно, когда компанией шатаются, а сколько их поодиночке среди ночи дефилируют? Зла на них не хватает. Ведь не приставишь к каждой охрану. Вон одна вышагивает – понту-то, понту! Смотри, нос задрала, по сторонам не смотрит, как будто самая крутая. Давай с ней воспитательную работу проведем, – азартно предложил Фетисов и притормозил прямо перед девушкой. Не успел он открыть дверцу машины, как девушка мгновенно достала из сумочки какой-то предмет и, наставив его на Фетисова, яростно гаркнула:
– А ну стой, где стоишь!
Удивленный ее агрессивностью, Фетисов, дружелюбно улыбаясь, поднял вверх руки, показывая, что у него ничего нет.
– Девушка, вы нас не за тех приняли, мы патрулируем вашу улицу.
– Знаю я таких патрулей! – с угрозой в голосе выкрикнула девушка, с нескрываемым отвращением взглянув на непрезентабельную машину. К ней на помощь уже спешили несколько человек, которые были от нее довольно далеко, но увидев что-то неладное, ускорили шаг. К немалому удивлению милиционеров, на выручку девушке поспешали и женщины.
– А ты говоришь! – с упреком обратился к Фетисову Ковалев. – Какая там потеря бдительности! Еще проверить надо, есть ли у нее право на ношение оружия!
– Девушка, вы нас не пугайтесь. – Фетисов полез в карман за удостоверением. – Я вам сейчас документ покажу.
– Документ украсть можно! – услышали они голос подоспевшего прохожего. К нему уже присоединилось еще двое. Небольшая толпа собралась на тротуаре, а один из мужчин, крепкий здоровый парень, ухмыляясь, подошел к Фетисову и протянул свою ручищу:
– Ну, давай свой документ, ща проверим!
Фетисов, не выпуская удостоверения из рук, держал его перед глазами парня, пока тот громко читал все сведения. Не удовлетворившись одним документом, он потребовал ознакомиться и с удостоверением Ковалева. Потом ему захотелось взглянуть на водительские права. Толпа одобрительно наблюдала за действиями добровольного блюстителя порядка. Напарникам вся эта история уже надоела и казалась полным абсурдом.
– В удостоверении указан мой служебный телефон, позвоните туда, проверьте, если вы все еще сомневаетесь, – наконец не выдержал Фетисов затянувшееся представление.
– Телефон тоже может быть поддельным, – встряла пожилая женщина с большой сумкой в руках, которую она для удобства поставила на тротуар, видимо надеясь на продолжение спектакля.
– Ну, вызывайте тогда милицию, – наконец сдался Фетисов, представляя себе, каким насмешкам подвергнутся они в своем родном отделении: бдительные прохожие задержали патруль в то время, когда он приставал к беззащитной девушке, имеющей при себе оружие.
Народ переглянулся. Никому не хотелось звонить в милицию, ждать блюстителей порядка, а потом выступать в роли свидетелей. К такому скучному развитию событий никто не был готов.
– Раз они так уверены в себе, значит, не врут, нехай едут с богом, – вздохнула с сожалением пожилая женщина, поднимая тяжелую сумку.
Народ стал расходиться, а Фетисов таки не удержался и спросил у виновницы всей этой катавасии:
– А разрешение на оружие у вас есть?
– Да это газовый пистолет, мне молодой человек на день рождения подарил.
– Ценный подарок, – одобрительно высказался Ковалев. Тем временем народ как-то мгновенно испарился, остались только девушка и женщина с сумкой.
– Давайте мы вас подвезем, – предложил Фетисов.
– Я через три дома живу, – сказала девушка, но между тем в машину все же села.
– А мне в конец улицы, – обрадовалась женщина и стала основательно устраиваться на заднем сиденье рядом с девушкой, будто путь ей предстоял неблизкий, и провести она его хотела с максимальными удобствами.
Когда они высадили девушку, а через несколько минут женщину, та вдруг достала из сумки какой-то узкий сверток и протянула напарникам:
– Возьмите, ребята, уж очень вы тощенькие, покушайте.
– А что там, добрая женщина? – поинтересовался Фетисов, принимая нечаянный подарок.
– Колбаска там свежая, вы не волнуйтесь. Я на мясокомбинате работаю. Нам премию колбасой выдали. – И с неожиданной для своего возраста и комплекции прытью нырнула в подъезд.
Фетисов так и остался сидеть в машине, растерянно вертя пакет в руках. Ковалев нетерпеливо потянулся к нему.
– Разворачивай скорее, у меня уже слюнки текут – свеженькая, ароматная... – нацелился он на батон колбасы, который наконец появился на свет, извлеченный из газетного свивальника.
– Так она ж ворованная! – возмущенно осадил его поползновение на добытую нечестным путем колбасу Фетисов. – Ты что, ее сказкам поверил? Где ты слышал, чтобы премию дорогущей колбасой выдавали?
Да еще тоннами? Она же сумку едва волокла, надорвалась, бедолага, потому и в машину нашу так охотно запрыгнула.
– Ну и что? Не выбрасывать же. Тем более что пора перекусить. Уже начало двенадцатого. Я всегда в это время второй раз ужинаю.
Фетисов задумчиво смотрел на колбасу, не в силах принять какое-либо решение. Юридическое образование и милицейская должность не позволяли ему воспользоваться ворованным. Но оно же само пришло в руки. Действительно, не выбрасывать же колбасу, такую аппетитную, источающую сильный аромат свежайшей копчености. То, что колбаска краденая, – это теткин грех. Пусть за него и отвечает на том свете, когда время придет.
Григорий Майлис, откинувшись на стуле и вытянув ноги, внимательно слушал Турецкого. Когда тот наконец закончил говорить и оба закурили, эксперт между затяжками обратился к оперу:
– Мне бы все эти материалы почитать. Я понимаю, дело уже обросло томами. И лучше будет, если я сделаю это где-нибудь здесь, у вас. Знаете, как бывает – одни протоколы читаются быстрее, над другими приходится посидеть, подумать. В общем-то я готов приступить к ознакомлению немедленно. Но у меня одно условие – я могу работать только в абсолютной тишине. Не найдется ли для меня какого-нибудь отдельного закутка, где можно плотно закрыть дверь?
Турецкий развел руками.
– Увы, я здесь не хозяин, и отдельный кабинет – всегда проблема, но я все же попытаюсь.
Он вышел и уже через пять минут вернулся с ключом.
– Быстро вы управились, – обрадовался Майлис. – Учитывая обычный дефицит свободных площадей в управлении, ваш поступок расцениваю как подвиг.
– Да стоит ли говорить, – отмахнулся польщенный Турецкий и, прихватив гору папок, уверенно повел за собой Майлиса. Он уже отлично освоился в коридорах управления, поскольку стал считать его чуть ли не домом родным, конечно – после МУРа. Уж сколько здесь хожено-перехожено, видано-перевидано. То и дело попадались сотрудники уголовного розыска, которые, завидев Турецкого и сопровождающего его небезызвестного эксперта-психиатра, уважительно раскланивались с ними. Наконец они дошли до заветной двери, папки выложили на стол, и Турецкий вручил Григорию ключ.
– Если вам так будет удобнее, можете закрыться. Понадоблюсь – вот номер телефона, – положил он на стол бумажку со своим номером. – Аппарат в рабочем состоянии. – Приложил он к уху трубку и услышал гудок. – Никто вас беспокоить не будет. Если я приду к вам, постучусь условленным стуком – два коротких, три длинных.
– Вы меня, Александр Борисович, как в подполье оставляете, – пошутил Майлис, достойно оценив деловитость и предусмотрительность Турецкого.
– Это еще не все. Обед и напитки за счет фирмы, – важным голосом произнес Турецкий и, широко улыбнувшись, вышел из кабинета.
Майлис знал, насколько важна его работа для поиска маньяка. Он уже несколько месяцев с тревогой следил за криминальными новостями, и известие о каждой новой жертве вызывало в нем целую гамму чувств – негодование и возмущение, что убийца действует нагло и безнаказанно, сочувствие и жалость к погибшим и их родственникам. Он догадывался, как тяжело приходится оперативникам, из определенных источников знал обо всех принятых ими мерах и о том, что пока результатов они не дали. И когда ему позвонили из ГУВД и попросили помочь в составлении психологического портрета предполагаемого убийцы, он согласился сразу, отложив все свои дела. На кону стояла жизнь не одной девушки, и нужно было как можно скорее найти неуловимого убийцу. Майлис придвинул к себе первый том дела и прочитал надпись крупными буквами: Алехина Ольга Александровна. Открыл ее и углубился в чтение. Он ничего не слышал: ни шагов в коридоре, ни приглушенных голосов – тяжелая дверь надежно защищала от обычных звуков жизнедеятельности многолюдного учреждения. Григорий был погружен в изучение материалов, делал выписки, заметки, составлял графики, по нескольку раз перечитывал некоторые страницы. Обычная рутинная работа, кропотливая и методичная, увлекла его, и он не чувствовал усталости. Когда в дверь постучали условленным стуком, он рассеянно произнес:
– Да-да, заходите.
И когда постучали во второй раз, вспомнил, что сам заперся изнутри. Майлис открыл дверь, чувствуя только теперь, как устала спина.
Зашел Турецкий, с ним Гоголев.
– Мы вам перекусить принесли. – Турецкий извлек из пакета и разложил перед Григорием несколько пластиковых тарелочек с разной закуской, Гоголев поставил на стол стакан горячего чая. – Закуска из ближайшего кафе, вполне съедобная, а чай местного производства.
– Приятно вкушать столь изысканную пищу из рук таких высоких чинов, к тому же сразу двух! – улыбнулся Майлис. – Для меня это честь.
– Не будем мешать, – обласканные высокие чины уважительно взглянули на разложенные записи Григория и вышли, плотно закрыв за собой дверь.
Майлис сидел до вечера, пока в дверь опять не постучали. Турецкий на сей раз зашел один и с надеждой взглянул на Григория:
– Ну что? Как продвигаются дела?
– Кое-что я мог бы вам сказать уже сейчас. Но потерпите, пожалуйста, до завтра. Я сейчас поеду домой, отдохну по дороге, а дома посижу уже над своими записями и сделаю окончательные выводы. Но папки мне еще понадобятся. Да, и хорошо, если бы мне удалось поработать в этом же кабинете. Зарезервируйте мне его на завтра, пожалуйста! Здесь отлично мыслится.
– С превеликим удовольствием! – Турецкий с надеждой смотрел на Майлиса и готов был выполнить любой его каприз. – Григорий Вадимович, машина ждет у подъезда. Гоголев распорядился. Водитель довезет вас до дома.
– А, боитесь, что я в переполненном транспорте отвлекусь от своей задачи и растеряю важные идеи!
Ну ладно, раз вы мне создаете такие тепличные условия, в машине тоже продолжу мыслительный процесс, – пообещал Майлис, собирая свои записи в старенький дипломат. Турецкий тотчас подумал, что если дело пойдет успешно, нужно будет подсказать Гоголеву, чтобы тот вытребовал у начальства для Майлиса награду – новый дипломат. Негоже такому достойному человеку ходить с несолидным чемоданом.
Дома Григория встретила жена и по его озабоченному и сосредоточенному виду поняла, что мысли его витают далеко и отвлекать его не следует. За двадцать лет супружеской жизни она хорошо изучила своего мужа и стала ему настоящей боевой подругой. Вера Георгиевна приняла его рассеянный поцелуй, подала легкий ужин и ушла в свою комнату, чтобы не отвлекать каким-нибудь случайным разговором. Хотя, признаться, очень хотелось рассказать мужу последние новости. Все-таки целый день не виделись. И чтобы не поддаться соблазну нарушить раз и навсегда заведенный порядок – не отрывать мужа в момент его раздумий, лучше удалиться в другую комнату и заняться своми делами. А их всегда было предостаточно. Как у всякой работающей женщины, у нее постоянно находились какие-то недоделанные домашние дела.
Григорий Вадимович просидел за письменным столом до глубокой ночи. Составляя психологический портрет, он пришел к выводу, что убийца не вписывается в общепринятые рамки определения сексуального маньяка, его пограничное поведение затрудняет установить с точностью, каков он есть на самом деле.
Но из прочитанных материалов, предоставленных Турецким, Майлис понял, под кого тот копает. И уже готов был с ним согласиться. Он свел в единую характеристику все те детали, которые извлек из каждого эпизода по убийствам девушек, но перечитывать не стал. Утром, на свежую голову, вся проделанная работа уляжется в целостную схему, и тогда уже можно будет сделать окончательные выводы. Майлис снял очки, по форме напоминающие пенсне, благодаря чему он был похож на классического профессора, потер уставшие глаза, потом запустил пальцы в густую и, в основном, еще черную бородку и стал ее машинально расчесывать. Была у него такая привычка, когда он в чем-то сомневался. Его прищуренные карие глаза рассеянно смотрели в пространство – он пытался представить себе образ человека, готового вновь и вновь совершать поступки, которые у нормального человека вызвали бы ужас и протест. Образ этого человека стал смутно вырисовываться, обретая очертания вполне конкретной фигуры, и Майлис понял, что пора ложиться спать. День был очень напряженным. И если ему уже начал мерещиться созданный им образ, надо немедленно все выбросить из головы и попытаться уснуть. У него был замечательный способ, действующий как снотворное. На тумбочке с его стороны двухспальной кровати всегда лежала тоненькая книга в картонном переплете 1912 года издания: «К чему должно стремиться литовское дворянство». Он уже несколько лет, с тех пор как обнаружил эту книгу в дедушкиной библиотеке, пытался выяснить, к чему же все-таки стремилось это дворянство почти век назад. Но засыпал на пятой странице. Жену тоже интересовал этот вопрос, но она ждала, когда ее начитанный муж откроет ей тайну. Несколько раз она сама пыталась решить эту крайне важную для нее задачу, поскольку все ее подруги досаждали расспросами, вертя в руках старенькую, по виду много раз перечитанную книжицу. Но она засыпала на третьей странице. Потеряв надежду одолеть семейную реликвию, она на ночь читала что-нибудь веселенькое и иногда смеялась во сне. Характер у нее был золотой. Григорий осторожно, чтобы не разбудить, прилег рядом с женой, услышал сонное хихиканье и растроганно поцеловал ее в висок. Вскоре он уже тихо посапывал, прижимая заветную книгу к груди.
...Утром Турецкий вскочил ни свет ни заря и быстренько засобирался. Первым делом он разбудил всю свою опергруппу и предупредил, что нынче все отправляются в управление вместе. Никаких длительных сборов. Красивая женщина хороша сама по себе, без всяких ухищрений, о чем умная женщина и так знает. Галя тут же обиделась и напомнила, что еще ни разу не задерживала опергруппу, поскольку на макияж тратит времени ничуть не больше, чем мужчины на бритье. Они немного попрепирались, и в оговоренное время собрались в холле у стойки администратора. Все пришли вовремя, секунда в секунду. Турецкий был приятно поражен.
– Можем, когда захотим! – окинул он орлиным взором команду, и они дружно направились к выходу, где их поджидала машина с водителем со странным именем Василиса. Во всяком случае, его так называли в родном управлении. Белокурый улыбчивый парень, ловко лавируя между машинами, всю дорогу умудрялся строить глазки Гале, и она уже не знала, куда деваться. Когда наконец он высадил своих пассажиров и все стали заходить в дверь, Галя не удержалась и за спинами оперов показала Василисе язык, что его почему-то несказанно обрадовало.