Один из докторов пришел требовать помощи. Он хотел, чтобы часть пострадавших перевезли в местные больницы.
– Здесь должен быть какой‑то медицинский персонал, – настаивал он, но местная больница была закрыта, доктора уехали, а медсестер забрали в военные госпитали месяц назад или они бежали до начала оккупации. Во всей округе остались только люди с ферм, и большинство из них были слишком невежественны, чтобы оказать им помощь. – А хозяйка замка? Она придет? – Он, конечно, имел в виду Сару, и Иоахим подумал, что она могла быть полезна. Она гуманная женщина, но у нее приближался срок родов. Такая нагрузка могла только навредить ей, и Иоахим почувствовал, что должен ее защитить.
– Я не уверен. Она вот‑вот должна родить.
– Скажите ей, чтобы она пришла. Нам нужна ее помощь. У нее есть служанка?
– С ней живет местная девушка.
– Приведите обеих, – приказал ему доктор, как будто Иоахим находился у него в подчинении.
Через несколько минут Иоахим отправил своих людей на фермы, чтобы найти кого‑нибудь, кто мог бы им помочь, и в случае необходимости доставить силой. А сам сел в джип и поехал к коттеджу. Он настойчиво постучал в дверь, зажегся свет, и через несколько минут Сара появилась в дверях в ночной рубашке, с суровым видом. Она слышала, как всю ночь прибывали машины «скорой помощи» и грузовики. Она не знала, что произошло, опасалась прихода распоясавшихся солдат.
Но когда Сара увидела Иоахима, она открыла дверь шире, и на ее лице появилось облегчение.
– Простите, что беспокою вас, – извинился он. Он был в рубашке, без галстука, волосы растрепались, а лицо выглядело усталым. – Нам нужна ваша помощь, Сара, если вы сможете прийти. На военном складе произошел взрыв, и у нас невероятное количество раненых. Мы не справляемся. Не могли бы вы нам помочь?
Мгновение она колебалась, глядя ему в глаза, но потом кивнула. Он спросил, не возьмет ли она с собой Эмануэль. Но когда Сара поднялась по лестнице, чтобы спросить ее об этом, девушка сказала, что она останется с ребенком. И через пять минут Сара спустилась к Иоахиму одна.
– А где девушка?
– Она не совсем хорошо себя чувствует, – заступилась за нее Сара. – К тому же я не хочу оставлять сына одного.
Он больше ни о чем не спросил ее, и она пошла вслед за ним в джип в старом выцветшем голубом платье и простых туфлях, волосы были туго заплетены в косу. Она умылась и покрыла голову белым чистым шарфом, в котором выглядела даже моложе.
– Спасибо, что согласились, – поблагодарил он, когда они ехали к замку, и взглянул на нее с уважением. – Я понимаю, что вы не обязаны делать это.
– Я знаю. Но умирающие мальчики всегда умирающие мальчики, независимо от того, англичане они или немцы. – Таково было ее отношение к войне. Она ненавидела немцев за то, что они сделали, но она не могла ненавидеть раненых и даже Иоахима, который был всегда так сдержан с ней. Она сочувствовала тем, кто был в большей нужде, чем она сама.
В эту ночь Сара несколько часов провела в операционной, держа миски, наполненные кровью, и полотенца, пропитанные обезболивающими средствами. Она подавала инструменты и помогала обоим докторам. Она без устали работала до рассвета, а потом они спросили ее, не может ли она подняться с ними наверх. Лишь войдя в собственную спальню, полную раненых, Сара внезапно поняла, где она и как странно тут находиться. На полу были койки и матрасы, и по меньшей мере сорок человек лежали бок о бок, плечо к плечу, и дневальные едва могли, перешагивая через одного, подойти к другому.
Она делала то, что могла, меняя повязки, промывая раны. Только с наступлением дня Сара спустилась вниз, туда, где раньше была ее кухня. Полдюжины дневальных ели там, какие‑то солдаты и две женщины, взглянувшие на нее, когда она вошла, о чем‑то заговорили друг с другом по‑немецки.
Полдюжины дневальных ели там, какие‑то солдаты и две женщины, взглянувшие на нее, когда она вошла, о чем‑то заговорили друг с другом по‑немецки. Ее платье, руки и даже лицо были в крови, волосы падали на лицо прядями, но она, кажется, ничего не замечала. И тут один из дневальных сказал ей что‑то. Она не поняла его, но невозможно было ошибиться, что он говорил с уважением и, кажется, благодарил ее. Она кивнула и улыбнулась им, когда ей подали чашку кофе. Тогда одна из женщин показала на ее живот и, кажется, спросила, все ли в порядке, и она кивнула и благодарно села с дымящейся чашкой кофе. Только теперь Сара почувствовала, как она измучена. Несколько часов она не думала ни о себе, ни о ребенке.
В этот момент вошел Иоахим и попросил ее пройти в его кабинет. Она последовала за ним через зал и, когда вошла, снова почувствовала себя странно, даже письменный стол и занавески были те же самые. Это была любимая комната Вильяма, и здесь ничего не изменилось, если не считать того, что теперь здесь жил другой человек.
Иоахим предложил ей сесть в кресло, которое было так хорошо ей знакомо, и ей пришлось преодолеть желание усесться поудобнее, как она делала всегда, когда они вели с мужем долгие беседы. Вместо этого она вежливо села на краешек и отпила глоток кофе, напомнив себе, что теперь в этой комнате она чужая.
– Спасибо за все, что вы сделали сегодня ночью. Я боялся, что это будет слишком тяжело для вас. – Он посмотрел на нее с беспокойством. Он много раз проходил мимо нее этой ночью, когда она, не жалея себя, работала, спасая чью‑то жизнь, или, едва сдерживая слезы, закрывала глаза мальчику, которого им не удалось спасти. – Вы, должно быть, измучены.
– Я устала, – честно призналась она, улыбнувшись, но глаза все еще были грустными. Они потеряли так много молодых солдат. И ради чего? Она баюкала одного, словно ребенка, он держался за нее точно так же, как Филипп, и умер у нее на руках из‑за раны в животе. Она не в силах была спасти его.
– Спасибо, Сара. Я отвезу вас домой. Думаю, что худшее позади.
– Позади? – спросила она удивленно и так резко, что он вздрогнул. – Разве война окончена?
– Я имел в виду сейчас, – спокойно ответил он. Его взгляды не слишком отличались от ее, хотя он не мог себе позволить высказать их.
– Какое это имеет значение? – спросила она, ставя чашку на стол Вильяма. Она заметила, что они пользовались ее фарфором. – Это может случиться где‑то снова сегодня, или завтра, или на следующей неделе. Не так ли? – В ее глазах стояли слезы. Она не могла забыть этих мальчиков, которые умерли, несмотря на то что они были немцами.
– Да, это случится, – грустно признал он, – пока все это не кончится.
– Это так бессмысленно, – сказала она, подходя к окну и разглядывая знакомый пейзаж. Все казалось обманчиво мирным. И Иоахим медленно подошел к ней и остановился вблизи.
– Это бессмысленно… и глупо… и неправильно… но прямо сейчас ни вы, ни я ничего не можем изменить. Вы несете жизнь в мир. Мы несем смерть и разрушения. Это ужасное противоречие, Сара, но я бессилен что‑либо сделать.
Она не понимала, почему ей стало жаль его. Он не верил в правоту своего дела. Вильям по крайней мере мог находить утешение в том, что он делает правое дело, а Иоахим не мог. И когда она повернулась к нему, ей захотелось протянуть руку, коснуться его и успокоить, что все будет хорошо, что когда‑нибудь он будет прощен.
– Мне жаль, – тихо проговорила она и пошла за ним к двери. – Ночь была долгая и трудная. Мне не следовало говорить того, что я сказала. Это не ваша вина. – Она стояла и смотрела на него, а он страстно хотел быть рядом с ней. Ее слова тронули его.
– Иногда это не слишком утешает, – тихо признался он, не отводя от нее взгляда.