– Вирджиния, я бы с удовольствием назначил вам свидание, – сказал он. – Во-первых, потому, что вы мне очень нравитесь, а во-вторых, чтобы вымолить прощение. Что вы скажете, если я приглашу вас к себе на обед вечером в пятницу? Все будет очень мирно и не даст повода для сплетен. В моем предложении нет ничего оскорбительного, уверяю вас! Все будет очень прилично. К тому же я неплохо готовлю.
Вирджиния впервые улыбнулась.
– Я должна заглянуть в календарь, – сказала она. В дни ее молодости ни одна женщина не соглашалась на свидание, не заглянув предварительно в календарь. Этого требовал этикет.
– Тогда я позвоню вам завтра! – с жаром сказал Кевин. – Буду ждать с нетерпением.
– Ты маленькая предательница, – сказала Вирджиния Динки по пути домой. Впрочем, это было несправедливо по отношению к собаке, которая явно разбиралась в людях. Она обожала Мэри-Кейт, терпела Тедди-таксиста и ненавидела Барбару. – Что ты думаешь о Кевине? – спросила ее Вирджиния.
Динки радостно завиляла хвостом.
– Что ж, обед так обед, – сказала ее хозяйка.
Перед обедом у Кевина Вирджиния весь вечер думала о Билле. Было трудно представить себе, что после его смерти прошло два года. Он все еще был с ней его присутствие составляло неотъемлемую часть жизни Вирджинии. И в то же время казалось, что его нет очень давно, потому что за это время многое изменилось. Вернее, изменилась она сама. Ее возвращение к жизни было медленным, болезненным и протекало по принципу «шаг вперед, два шага назад». Но жизнь продолжалась, и Вирджиния училась ей заново, потому что выбора не было.
Она помнила день, когда Лоренс, считая, что поступает правильно, мягко предложил убрать одежду отца. Но Вирджиния не желала и слышать об этом, – Если ты выкинешь его одежду, то выкидывай заодно и меня! – гневно сказала она.
Она привезла весь гардероб Билла в Килнагошелл и развесила его в шкафу, который стоял в спальне для гостей. Но скоро эти вещи утратили его запах. Когда Вирджиния прижимала к себе старый твидовый пиджак мужа, пиджак не пах ничем. Только старым шкафом и тканью, которая больше не касалась сильного, любимого мужского тела.
Укладывая одежду в чемоданы, она плакала. Но решение было правильным. Билл одобрил бы ее, она была в этом уверена. Вирджиния была обязана сделать это, как бы больно ей ни было. Иначе ей следовало бы лечь с ним в одну могилу. В супермаркете она заставляла себя проходить мимо полок с овсянкой, чтобы не быть рабой собственной памяти.
Впрочем, старый джемпер, в котором Билл играл в гольф, все еще лежал в нижнем ящике комода. Она часто вынимала его и прижимала к лицу. Он вызывал воспоминания, от которых на глазах выступали слезы.
Вот и в тот вечер, одевшись, чтобы ехать к Кевину, Вирджиния села на кровать, обхватила джемпер и стала баюкать его, как плющевого мишку. Динки, чувствовавшая настроение хозяйки, лежала на полу, вытянув лапы, и задумчиво смотрела на нее снизу вверх.
– Думаешь, я сошла с ума? – спросила ее Вирджиния. Потом поцеловала джемпер и снова осторожно положила его в ящик. – Я ненадолго, малышка, – сказала она собачке.
Кевин жил в старом деревенском доме по другую сторону Редлайона. Вирджиния, которая имела немалый опыт в садоводстве, представляла себе щедрую зелень, плетистые розы, обвивающие дверь, большие вазы с растениями по бокам и клумбы с душистым табаком. Однако перед домом были только четыре прямоугольные рабатки гладиолусов, выглядевшие так, словно их разбили с помощью линейки и угольника. Выглядело это довольно странно.
– Любуетесь цветами? – спросил Кевин, стоявший на крыльце.
– Э-э… да, – солгала Вирджиния. Гладиолусы были единственными цветами, которые она не любила.
– Урсула была первоклассным цветоводом.
Она сама разбила эти клумбы, а я пытаюсь поддерживать их в первозданном виде, – грустно сказал Кевин.
Внутри дом был таким же строгим. Деревянные полы покрывал узорчатый ковер, на стенах красовались темно-красные обои, создававшие резкий контраст с ковром и бледно-розовым диваном. Свободные поверхности были уставлены фотографиями в рамках из белого металла. Все здесь казалось слегка нарочитым, как в голливудской версии викторианского особняка.
Главным украшением комнаты был портрет, висевший над каминной полкой. На нем была изображена женщина лет сорока пяти, одетая в синее платье. Она слегка улыбалась, подобно Мо-не Лизе, лицо окружали короткие темные волосы, темные глаза мерцали. Скорее всего, это и была Урсула.
– Я заказал этот портрет на ее пятидесятилетие, – гордо сказал Кевин.
– О боже, она не выглядит на пятьдесят, – ответила Вирджиния.
Бартон был доволен.
– Урсула.никогда не выглядела на свой возраст. Такие женщины навсегда остаются молодыми. Даже перед самым концом она казалась младше, чем была на самом деле. Это замечали все. – В голосе Кевина звучала грусть. Он смотрел на портрет и казался целиком ушедшим в себя.
– Помочь вам на кухне? – бодро спросила Вирджиния.
Кевин сразу взял себя в руки.
– Нет, спасибо, я справлюсь. Надеюсь, вы любите жаркое из ягненка?
– Обожаю, – улыбнулась Вирджиния.
Она с удовольствием тоже пошла бы на кухню и дружески поболтала с Кевином, пока он будет готовить. Но он явно предпочитал более официальный стиль общения. Когда Вирджиния попросила воды, он принес ей стакан в гостиную, где негромко звучала грустная фортепьянная пьеса Шопена, и опять ушел.
Вирджиния знала, что ведет себя невежливо, но не смогла противиться соблазну и начала рассматривать фотографии, буквально наводнявшие комнату. На большинстве были запечатлены Кевин и Урсула вместе, но попадались и портреты одной Урсулы. Глядя на свадебную фотографию, Вирджиния поняла, что художник польстил натуре. Ее темные глаза были гораздо более узкими, а подбородок более тяжелым, чем на портрете. Вирджиния осторожно рассматривала снимок и пыталась понять, смогла ли бы она дружить с этой женщиной. Едва ли можно быть подругой совершенства. Совершенства, дружившего с этой кошмарной Гленис Смарт… Вообще Вирджиния чувствовала себя здесь не слишком уютно. Было ясно, что это дом Урсулы; вернее – ее усыпальница. Склеп.
Кевин не лгал: он действительно оказался хорошим поваром. Оба ели с удовольствием, болтая о друзьях и знакомых, вспоминали забавные истории, связанные с гольфом, и рассказывали друг другу о своей прежней жизни. Вирджиния пыталась как можно реже упоминать имя Билла – это было реакцией на поведение Кевина, каждая вторая фраза которого была посвящена Урсуле. Может быть, за ней тоже водится этот грех? Кажется, нет. Пили они мало, и когда дело дошло до кофе, в бутылке еще оставалось как минимум на один бокал.
– Еще вина? – спросил Кевин.
– Нет, спасибо. Я выпила достаточно. К тому же я за рулем, – сказала Вирджиния.
Бартон заткнул бутылку пробкой.
– Пусть стоит до следующего раза, – мрачно сказал он. – Слишком легко поддаться горю и начать пить. Я думаю, этим кончает большинство вдовцов. Когда я сижу здесь наедине со своими воспоминаниями и Шопеном, то понимаю: стоит начать глушить боль вином, как остановиться будет трудно.
Вирджиния посмотрела на него с любопытством.
– Я знаю, это банально, – сказала она, – но не думаете ли вы, что время лечит?
– Нет, не думаю, – ответил шокированный Кевин. – Разве это возможно? Как я могу забыть Урсулу? – Его лицо исказила боль.
– Я имела в виду другое, – мягко возразила Вирджиния.