Камилла съежилась, как будто хотела сохранить в создавшейся внутри ее пустоте тайну, связывавшую их как близких друг другу людей. Вперемешку думала то о первой ночи любви с Зеброй, то о словах, которыми она должна объявить о смерти отца Тюльпану и Наташе, о том, что теперь ей придется носить на пальце два обручальных кольца, и ощущала спазмы по всему телу, как вдруг замогильный голос заставил ее вздрогнуть:
– Вот видишь, ты не можешь жить без меня. Камилла подняла голову.
Он стоял в амбразуре окна.
Зебра прыгнул всего-навсего на балкон этажом ниже, а вовсе не в пустоту. Восхищенный такой имитацией самоубийства, он быстренько поднялся обратно по водосточной трубе.
На этот раз чаша была переполнена.
Камилла не сделала ему никакого замечания. Она вежливо выпроводила его за Дверь и поклялась забыть все до единой буквы его имени, которое, однако же, и сама она носила.
II
Тот, кто теряет себя в страсти, теряет меньше, чем тот, кто потерял свою страсть.
Блаженный Августин
Несмотря на такое решение, Камилла продолжала жить-поживать под благозвучной фамилией Соваж. О том, чтобы вернуть себе девичью фамилию, не могло быть и речи. Слишком долго она прожила с Зеброй, чтобы затеять развод. Но видеться с ним она избегала.
Первое время Камилла поддалась слабости и каждое утро спешила разобрать почту. Втайне разочарованная отсутствием писем, она поначалу решила, что Гаспар прибегает к очередной хитрости с целью заполучить ее обратно; потом осудила себя за то, что опять вступила в затеянную им игру, и замкнулась в относительном безразличии. Через некоторое время Камилла оправилась от потрясения, переехала от матери в небольшую светлую квартирку с множеством окон. Зебра регулярно присылал деньги, пополнявшие ее скромное жалованье. Наташа и Тюльпан не задавали никаких вопросов, так что Камилле не понадобилось выдумывать какую-то ложь. Дети просто сказали своим друзьям, что не будут полдничать в доме Мироболанов; при матери старались казаться веселыми.
Камилла заново училась жить. Вот уже почти шестнадцать лет она шагу не ступила без Зебры, а теперь надо было действовать самостоятельно. Первые попытки были робкими и ограничивались домашним кругом: после занятий Камилла замыкалась в четырех стенах своей квартирки. Но вскоре стала воображать себя свободной. У нее даже создалось впечатление, что она строит свою жизнь по собственной инициативе.
Чтобы отметить этот переход, она обрезала свои длинные волосы, доверившись искусству некоего услужливого разносчика товаров, объявившего себя парикмахером. Результат, правда, напоминал швабру, которой домашние хозяйки выметают пыль из-за унитаза, но Камилла осталась довольна. Она нарушила один из запретов Зебры, считавшего, что, если у женщины волосы короче двадцати сантиметров, она просто лысая, а возможно, и лесбиянка; кстати, такого мнения придерживаются многие.
Как-то раз Камилла заикнулась было о подобной стрижке. Гаспар вышел из себя, поставил жене градусник по американскому способу и утверждал, что это у нее горячечный бред, изрыгая при этом хулу на парикмахеров, этих мстительных педерастов, жаждущих обезобразить лучшую половину человечества. На том дело и кончилось. Камилла больше не поднимала этот вопрос; но вот теперь она сочла, что oukase [8] Зебры утратил силу. Она не собиралась оглядываться на мужа в своих действиях. Однако слишком долго они прожили вместе, чтобы за обособлением телесным сразу же последовало и обособление духа.
После эйфории первых шагов для Камиллы настали пустые, тоскливые дни. Привыкнув к напористому ухаживанию Зебры, она теперь огорчалась из-за его полного молчания, чувствовала себя потерпевшим крушение кораблем, дрейфующим в океане тоски. Без экстравагантных выходок Гаспара в жизни ее наступил мертвый штиль – никаких завихрений фантазии.
Но она ни за что не хотела снова оказаться в когтях мужа. Мысль о том, что он от нее только этого и ждет – ведь в ее глазах молчание Зебры было продиктовано расчетом, – укрепляла Камиллу в ее решении. Теперь она предпочитала общаться с людьми не такого крупного размаха, такими, которые не составляли для нее опасности.
Оказалось, что многие желают войти в ее жизнь. Но все они остались за порогом. Мари, секретарша директора лицея, пыталась завязать дружбу с Камиллой, пользуясь тем, что они два раза в неделю вместе играли в теннис. И другие питали подобные иллюзии. Но чем больше было утешителей, тем более одинокой чувствовала себя Камилла, пока в один прекрасный день не начала юношеский флирт с разведенным мужчиной, достаточно ловким, чтобы не торопить события. Оба они были жертвами кораблекрушения, и это сближало их, однако, когда он заходил к ней, всегда тут же были Наташа и Тюльпан. Он впервые коснулся руки Камиллы в ресторане. Они обменивались сладкими речами. В какой-то момент им даже показалось, будто они не должны разлучаться, но, когда дело дошло до того, чтобы разделить ложе, Камилла взбунтовалась и дала кавалеру отставку.
Она вдруг поняла, что не может принадлежать человеку, который бы ее не выдумывал. Вот Зебра – тот ее создавал. Она познавала себя через него, слушая его речи, видела себя обычно в образе, созданном его воображением. Качества, которые он ей приписывал, постепенно становились чертами ее характера, его представление о ней обогащало ее. Он мог бы сказать «Иди!», и она прошлась бы босыми ногами по раскаленной плите и не обожглась. А этот соломенный вдовец обольщал ее такими забавами, которые вдруг показались ей пресными.
Вернувшись к своему очагу, Камилла поняла, что никогда не согласится оседлать – если можно так выразиться – лошадку второго сорта ради того, чтобы уклониться от деспотического взгляда любовника с широким размахом – Зебры или кого-нибудь другого.
Ах, если бы у Гаспара хватило такта более тонко подойти к восстановлению их былой страсти… Подумать только, ведь достаточно было лишь очистить их повседневную жизнь от устоявшихся привычек, а не прибегать к бесполезным акробатическим выкрутасам. Обращаясь к их прошлой жизни, Камилла удивлялась тому, что они жили в известной мере особняком. Кроме Альфонса и Мари-Луизы, не было у них друга дома, который пришел и помог бы им осознать, что происходит в их супружеской жизни. Они не соткали сеть внешних связей, которые могли бы служить весьма надежными точками опоры в преодолении временных семейных неурядиц и взаимного охлаждения. Конечно, подобное отношение к их быту было чуждо Зебре; но мог же он по крайней мере сохранить для нее маленькие приятные неожиданности, будящие женское воображение: свозить в гостиницу на нормандском берегу, чтобы заняться там любовью, или вернуться через двое суток, когда должен был отсутствовать неделю. Такие вещи, как известно, приводят в восхищение даже наименее романтически настроенных домашних хозяек.
Но Зебра так и не смог ничем ее растрогать. Типичный ученик из бедной семьи, старания которого дают лишь плачевные результаты. Его стратагемы ввергли их союз в катастрофу. Распад семьи – его работа.
Камилла, свободная отныне от безумств Гаспара, чувствовала себя разбитой и мечтала лишь о покое. Держаться на определенном расстоянии от мира – такова была теперь ее программа.
Чувственная сторона жизни довольно скоро свелась для нее к эмоциям, вызываемым любовными романами XIX века, которые она принялась усердно читать, как в раннюю пору девичества. Драматические страсти скучающих зажиточных женщин и непредсказуемые порывы их любовников – этого с избытком хватало для ее надорванного сердца.