У нее не осталось сил бороться, негодовать. Изпод сжатых век катились слезы.
— Пожалуйста, — с трудом выговорила она — ей уже даже не было стыдно его умолять, — пожалуйста… пустите меня. Не надо…
Филдинг ослабил объятие.
— Энн… я…
Он замолчал, уронил руки и сделал шаг назад.
Энн вдруг осознала, что стоит перед ним почти голая. Надо прикрыться! Она, спотыкаясь, кинулась к шкафу. Ноги у нее подгибались, глаза ничего не видели от слез. Она ударилась о край кровати и чуть не упала.
Ее поддержала сильная рука.
Энн панически забилась:
— Нет… нет…
— Я только хотел…
Рука отпустила ее локоть.
Энн выпрямилась, всхлипнула, дошла до шкафа, нащупала на вешалке халат с маками, вытащила его, надела и перетянула его поясом. Смахнув слезы тыльной стороной ладони, она сделала отчаянное усилие взять себя в руки.
— Энн… простите меня, — виноватым, почти убитым голосом проговорил Филдинг. — Я не за этим сюда пришел… Вы вывели меня из себя… я не хотел… это получилось… как-то нечаянно…
Опять все о себе! Гнев придал Энн силы. Она круто повернулась к Филдингу и голосом, дрожащим от перенесенного унижения, произнесла:
— Я вас сюда не приглашала, Мэтт Филдинг! И нечего сваливать на меня вину за ваши животные инстинкты. «Как-то нечаянно»! Как-то нечаянно вы оказались у меня в комнате в одном халате! Какое прелестное оправдание!
Филдинг побагровел.
— Я не думал… Я не собирался к вам врываться… Я ложился спать… включил телевизор… — Он бросил на Энн негодующий взгляд. — Есть вещи, которые мужчина не в силах перенести. А вы…
— Ну конечно! Во всем всегда виновата женщина! — взорвалась Энн. — Не морочьте мне, пожалуйста, голову! Все равно у вас концы с концами не сходятся. Я заранее знала, что сегодня вечером вы предпримете штурм. И нечего притворяться, что все случилось нечаянно. — Ее глаза пылали презрением. — Все так и было задумано. Просто ваши планы не сработали. Тут вас и заело: как — победителю женщин Мэтту Филдингу предпочли какого-то актеришку!
От виноватого выражения на лице Филдинга не осталось и следа.
— Что вы всем этим хотите сказать, любезнейшая? — прорычал он, сверкая глазами. — У меня не было никаких планов — и зарубите это себе на носу. Никаких! Я виноват в том, что не справился с собой, но все ваши прочие обвинения я категорически отвергаю.
Энн устало посмотрела на него: еще и отпирается!
— Давайте прекратим этот бессмысленный спор. Я хочу одного: чтобы вы ушли. И заберите с собой свой жемчуг. Вон он, на столике под зеркалом. Считайте, что я подала заявление об уходе. И нам не о чем больше говорить.
Филдинг сложил на груди руки. На его лице была мрачная решимость.
— Я уйду, когда вы объясните, что за обвинение вы мне только что предъявили. Что это значит — что я сегодня вечером предприму штурм? Какой штурм?
— Нет уж, не выкрутитесь! — В язвительном голосе Энн прорывался крик боли. — А я-то, глупая, ей не поверила! И тут вы преподносите мне жемчуг. Я… я не позволила… не допустила, но вы не успокоились на этом. Вы решили ворваться ко мне в комнату. Как же можно: Филдинг — и вдруг от ворот поворот!
На лице Филдинга быстро сменялись выражения: удивление… обида… понимание всего происходящего и, наконец, испепеляющий гнев.
— Кому это «ей не поверила»? И что это было вам сказано?
Энн почувствовала себя совсем измочаленной.
— Какая разница? — проговорила она, вяло махнув рукой. — Она оказалась права.
— Ларри… Аманда… — сообразил Филдинг. У него сузились глаза. — Она выходила вместе с вами. И вас долго не было. — Он стукнул кулаком о ладонь. — Так вот в чем дело. Эта дешевка напакостила!
Не дожидаясь ответа, он ринулся в другой конец комнаты, чтобы дать какой-то выход ярости.
— Стерва! Стерва! Стерва! — рычал он.
— Видит, что я на нее плевать хотел, что вы, даже в своих безобразных серых костюмах, нравитесь мне больше, вот и решила щелкнуть вас по носу. Могу себе представить, что она вам нашептала…
Он обернулся к Энн и с кривой усмешкой изобразил предполагаемый разговор:
— «Ну как, он с вами уже переспал?»— «Разумеется, нет!»— «Ну, тогда это случится сегодня ночью. Он припас для вас дорогой подарок, перед которым вы никак не устоите». — Он впился в Энн глазами. — Разве не так, Кармоди?
— Хоть бы и так! Ну так что? — огрызнулась она. Ей было непонятно, к чему он клонит и почему пришел в такую ярость.
— Значит, я угодил в ловушку, — прошипел он. — Каковы бы ни были мои побуждения, я заранее приговорен. Без права сказать хоть слово в свою защиту.
Он подошел к Энн, весь кипя от гнева, и заговорил — четкими, хлесткими фразами:
— Так вот, Кармоди, вы недооцениваете мою проницательность. Особенно в отношении женщин, к которым, должен сказать, я отношусь предвзято! И у меня есть для этого причины. Однако я старался… очень старался… всю эту неделю… не наступать вам на больные мозоли, обращаться с вами так, как вам того хочется, не покушаться на ваше время и не входить без нужды к вам в комнату, уважать ваши желания, даже когда они идут вразрез с моими. — Он остановился метрах в двух от Энн и судорожно вздохнул. — У вас есть жалобы на мое поведение за последние дни… не считая сегодняшнего безумства?
Нет, по совести, она не могла его ни в чем упрекнуть. После той стычки в день приезда в «Мираж» он вел себя именно так, как говорит, а если она все это время пребывала в растрепанных чувствах, то в этом он не виноват.
— Нет, у меня нет жалоб. Мне было очень хорошо всю эту неделю, — неохотно признала Энн.
— Ага! — гаркнул Филдинг. — А теперь поговорим о сегодняшнем вечере… Может быть, вас это удивит, Кармоди, но мне отлично известно, что вас нельзя затащить в постель никаким подарком. Я помню, как вы говорили о своей матери… как вы стояли на своем… надо быть последним дураком, чтобы вообразить, что вас можно купить. Неужели вы считаете, что я совсем не разбираюсь в людях?
Филдинг умолк, ожидая еще одной уступки. Энн была в замешательстве: его глаза, когда он надевал на нее ожерелье, выражали явное желание — оно было слишком очевидным, — но она не могла и отрицать логику его рассуждений.
— У вас… репутация любителя легких побед, Мэтт, — проговорила Энн. — Вы так пренебрежительно говорите о женщинах… так мало их уважаете. И я знаю, что вы подумали обо мне в Фернли, когда узнали, кто моя мать.
— У меня были основания так думать — вы сами дали их мне.
Энн кивнула головой с несчастным видом. Действительно, она наделала массу глупостей, и ей даже нечего было сказать в свое оправдание.
— На следующее утро я дал вам возможность объяснить свое поведение. И был готов выслушать вас и понять. Но вы замкнулись в себе — к вам нельзя было подступиться. И я до сих пор не понимаю, зачем вы плели мне все эти сказки.
Энн была уже не в силах притворяться.
— Потому что вы меня страшно разозлили в первый день… поставили нас в рад, как на опознании в полиции… потом предупредили, чтобы я не смела в вас влюбляться. Мне просто захотелось дать вам сдачи. Это было глупо. Но вы меня взбесили…
— Это я могу понять, — сказал Филдинг. —
А почему вы шарахаетесь от меня, как от прокаженного, каждый раз, когда я беру вас под руку? Вы не представляете, как это бесит меня… как мне хочется…
Он замолчал, отвернулся и стал ходить взад и вперед по комнате. Тряхнул головой, потом глубоко вздохнул. Но это, видимо, не помогло. Когда он опять повернулся к Энн, у него были гневно сдвинуты брови.