– Да?! А как вас туда занесло? Ваши родители почему-либо жили в Берлине?
– Они были берлинцы. Я берлинка. Я там родилась.
– Вынемка? – В голосе Марка послышался оттенок недоверия.
– Да.
– Но вы что-то непохожи на немку. То есть я хочу сказать, что у вас нет немецкого акцента. Вы говорите на отличном английском, и я добавил бы, красиво говорите.
– Мама учила меня английскому, – пояснила Тедди, – когда я была маленькой. Она хорошо говорила по-английски, и мы часто бывали в Англии в гостях у тети Кетти перед войной, когда я была еще подростком. Она живет здесь более тридцати лет; ее последний муж, дядя Гарри, был англичанин. В общем, я говорю по-английски с пяти лет. Может, потому и без акцента. Когда дети начинают учить второй язык в раннем возрасте, они обычно говорят на нем безо всякого акцента.
Марк продолжал неотрывно смотреть на Тедди, и тут вдруг его осенила мысль.
– Давно ли вы здесь живете?
– Пять лет. Я приехала весной 1939 года через Париж.
Он кивнул, гадая: а ведь то, что он сейчас заподозрил, вполне могло оказаться правдой.
Тедди заметила промелькнувшее на лице Марка выражение, которое она затруднялась истолковать. Оно могло отражать озадаченность, смущение или обеспокоенность, либо сочетание всех трех состояний.
– Я еврейка, – вырвалось у нее, после чего она с облегчением откинулась на спинку стула и посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, имеет ли это для него значение. Ей страстно хотелось, чтобы не имело, чтобы он не был из числа тех, кто начинен предрассудками.
Сперва Марк никак не отреагировал. Он сидел и изумленно глядел на нее. Потому перед тем как протянуть через стол свои руки и взять за руки Тедди, улыбнулся странной улыбкой.
– И я, Тедди, – сообщил он. – Как говорит мой папаша, наше семейство тоже Моисеевой веры.
28
Они сидели и через стол смотрели друг на друга, оба в равном напряжении ожидая ответных реплик. Марк рассказывал о своем семействе, подробно и многословно поведал об их семейном бизнесе. Он сказал, что после войны будет работать в деле отца, которое перейдет в его руки, когда родитель уйдет на покой. После этого он говорил о том, что музыка всегда была для него не более чем хобби, что он никогда не помышлял о карьере музыканта и его будущее ни капельки его не огорчало, поскольку мир бизнеса приводил его в возбуждение, и это была правда.
В свою очередь, Тедди завалила его деталями из ранних лет своей жизни в Берлине и пребывания у Вестхеймов в особняке на Тиргартенштрассе. Затем она тщательно воспроизвела свои переживания, предшествовавшие отъезду из Берлина, а также подробно описала Хрустальную Ночь 9 ноября – дата, которую ей не забыть никогда. Она даже рассказала ему, ничего не утаив, про свои отношения с Вилли Герцогом. Коснувшись вскользь короткого парижского периода с Урсулой Вестхейм, она завершила повествование рассказом о переезде с Максимом в Англию и о той жизни, которую его мать обеспечила им в Лондоне, и наконец поделилась своими соображениями по поводу Максима и будущего.
Марк все время внимательно слушал, когда же она закончила, он спросил с серьезным выражением лица:
– А что, фрау Вестхейм и ее муж по-прежнему в Германии?
– О да, я уверена, что они там, – отозвалась Тедди. – Наверняка я что-нибудь знала бы о них, если б им удалось уехать. И баронесса фон Виттинген наверняка дала бы знать, если… если бы с ними произошло что-тострашное. Но все молчат. – Тедди доверительно улыбнулась и сделала вывод: – Они скрываются где-то вбезопасном месте, я в этом абсолютно уверена. И тетя Кетти со мной согласна.
Марк кивнул. Он чуть было не упомянул о бомбардировочных рейдах союзной авиации и о концентрационных лагерях.
То и другое являлось сильнейшей угрозой безопасности Вестхеймов, но он вовремя прикусил язык. У него не было желания вселять тревогу в душу девушки, сообщив о неприятных вещах, на которые они бессильны как-либо повлиять. Ему не хотелось портить этот замечательный вечер. Вместо этого он поднял свой бокал.
– За вас, Тедди! Я совершенно восхищен вами. Вы потрясающе верный человек и притом удивительно храбрая девушка, не говоря о том, что красивей вас я вообще никого не встречал.
– Благодарю вас, – сказала она, счастливо улыбаясь. – Не знаю, правы ли вы насчет моей храбрости, просто я делаю то, что мне надлежит делать. Что же до моей внешности, то я вовсе нетакая красивая, Марк.
– Для меня вы красивая… – Он помедлил и тихо добавил: – И еще вы очень опасная.
– Опасная?! – Ее зеленые глаза сузились, она взглянула на него сердито. – Не могу себепредставить, что вы имеете в виду!
– Я говорюопасная потому, что мои намерения в отношении вас, Тедди, могут очень скоро принять самый серьезный характер.
Тедди уставилась на него, разинув рот в недоумении. Как реагировать на это заявление? Но она тут же поймала себя на том, что чувствовала в точности то же самое по отношению к нему. При первом знакомстве она была напугана, затем, ощутивего опасность длянее, поняла свою беззащитность перед ним.
Марк внимательно изучал ее, опять наклонился над столом и положил руку поверх ее руки.
– Я еще никому никогда не говорил этого, поверьте мне, Теодора.
– Верю.
– Как по-вашему, Тедди… смогли бывы питать серьезные чувства ко мне?
– Могла бы, Марк, – ответила она решительно, ясно и твердо.
Он стиснул ее руку. Ее ответ отозвался в нем дрожью.
– Пойдем, моя милая, – сказал он, впервые употребив ласковое слово и легко перейдя на «ты». – Я хочу держать тебя в своих руках и танцевать с тобой. – И с этими словами он повел ее от стола, не выпуская ее руки из своей.
Свет в зале был тусклый, а на танцевальном пятачке освещение и вовсе отсутствовало, так что атмосфера весьма способствовала романтическому настроению молодых влюбленных, оказавшихся в водовороте войны с ее опасностями, ужасами и напряжением.
Оркестр Каролла Гиббонса заиграл один из самых душещипательных любовных шлягеров тех дней, и Марк обнял Тедди. Прижавшись друг к другу, они медленно двигались в такт музыке, а Тедди нежно и тихо подпевала, так что слышать ее мог лишь Марк.
«Он всегда передо мной, твой образ яркий,
В маленьком кафе, в том старом парке,
Где ручей, где карусели, где каштаны шелестели.
Ты стоишь передо мной
В ясный полдень, в летний зной.
И светлы мои воспоминанья,
Всюду ты – в лучах восхода, в час ночной
На луне, в ее сияньи».
Она не помнила все слова наизусть и далее лишь тихонько напевала мелодию. Она так крепко прижалась к нему, что медные пуговицы его френча резко вдавились ей в тело. Она подумала: я влюбляюсь в него, еще у Пеллов я знала, что так и будет. Она ничуть об этом не жалела, ее переполняло такое огромное, всепоглощающее счастье, какое она едва могла себе представить.
Марк посмотрел на Тедди. Ее лицо, поднятое вверх ему навстречу, лучилось радостью. Он прильнул к ней еще тесней, прислонил ее голову к своему плечу и нежно целовал ее волосы. Он не забудет эти минуты и эту песню до конца своих дней… да, сейчас он понимал: вот она, его суженая, воистину…
И они, словно в забытьи, продолжали танцевать до конца вечера.
Держась за руки, они молча шли по набережной.
Была холодная, ясная ночь, сияла полная луна, и, хотя ветер с Темзы был морозно жгуч, они его не замечали.
Тедди была закутана в манто из стриженого бобра, одолженное по такому случаю у тетушки, и в розовый мохеровый кружевной платок, а на Марке была плотная шинель летчика Королевских ВВС, фуражка и на шее белый летный шарф.