– Тедди поглядела на тетку и продолжала: – Я не сомневаюсь, что с ними все в порядке, если только они в замке. Но я прямо теряюсь в догадках, остались ли они там. Был и остается главный повод для моей тревоги: не пришлось ли им по какой-либо причине уехать оттуда и вернуться в Берлин. В городе их могли арестовать и отправить… в лагерь, или же они могли быть убиты во время налета авиации союзников.
– Тедди, милая, мы обсуждали это много раз, и я не собираюсь рассеивать твои тревоги или опровергать твои доводы. Видит Бог, что у тебя достаточно резонов для беспокойства об Урсуле с Зигмундом. Но в мыслях у тебя должна быть вера в их спасение, где бы они ни находились, какие бы обстоятельства ни сложились. Если у тебя не будет веры, ты спятишь с ума.
Тедди молчала.
– И еще, дорогая Тедди, – медленно и тихо добавила Кетти, – есть Максим, который должен занимать твои мысли, мальчик так нуждается в тебе.
– Я никогда не перестану надеяться, – сказала Тедди. – Я буду продолжать верить в то, что они живы, пока у меня не появятся доказательства, что их нет.
31
Красно-бело-синий «Юнион Джек», колеблемый ветром, свисал из каждого окна. Люди на улицах танцевали, веселились и пели, смеялись и плакали; они обнимались и целовались, не разбирая, друзья ли, незнакомцы ли, и всех переполняло счастье, гордость, торжество.
Ярко сверкали окна – светомаскировку отменили, – и по всей стране пылали праздничные костры, пламя которых пожирало чучела Гитлера. Кабачки были переполнены пившими за здоровье парней в синем и хаки, за здоровье друг друга. Люди выкрикивали: «Да здравствует Уинстон, он привел нас к победе!» Это было во вторник вечером восьмого мая, и ликовала вся Англия. Накануне в понедельник седьмого ровно в два сорок ночи утра представитель Верховного Главнокомандования Германии генерал Альфред Йодль и адмирал Ганс фон Фридебург, уполномоченный адмиралом Карлом Денитцем, официальным главой германского государства, подписывали Пакт о безоговорочной капитуляции всех германских сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил в Европе перед Союзным Экспедиционным корпусом и перед Советским Союзом. Война с Германией была сразу и полностью завершена.
Великобритания одержала победу, и англичане праздновали День Победы в Европе. По этому случаю все поголовно высыпали на улицы: не найти лучшего места, где можно поделиться радостью со своими бурно ликовавшими согражданами в этот поистине всенародный праздник, который отныне и навсегда будет напоминать о низвержении самого злодейского и преступного режима в мировой истории.
Тедди с тетей Кетти были среди тысяч горожан, стоявших поблизости от Палаты Общин в ожидании выступления премьер-министра. В три часа дня он обратился по радио с речью к народу, но людские толпы хотели еще и увидеть этого «британского бульдога» – их любимца Уинни, великого лидера, возможно, самого великого из всех, кого знала их страна, того, кто привел их к трудной и славной победе.
Восторженный и оглушительный рев толпы встретил кумира, появившегося ровно в десять тридцать вечера того же дня на балконе одного из правительственных зданий. Он был во фраке, и два пальца поднятой правой руки – указательный и средний – были выкинуты в знаменитом жесте, означавшем победу. [10]
Разлившееся на мили море человеческих лиц пожирало его глазами. Когда он начал произносить речь, Тедди и Кетти и тысячи бушевавших вокруг людей смолкли, на Уайтхолл опустилась глубочайшая тишина почтения.
Дорогие мои друзья, – начал Уинстон Черчилль, –этот час – вам. Эта победа принадлежит не партии и не какому-либо классу. Это победа всей великой Британской нации. Мы на этом древнейшем острове были первыми, кто обнажил меч против тирании.
И вскоре мы, никем не поддержанные, оказались один на один с величайшей из когда-либо существовавших военных машин. Мы были с ней один на один целый долгий год. И выстояли в одиночестве. Кто-нибудь помышлял сдаться врагу? – Черчилль выдержал паузу в ожидании ответа, и толпа дружно взревела:«Нет!» – Был ли дух наш сломлен? – потребовал ответа премьер-министр. « Нет!» – раздался единый тысячегорлый глас.
Премьер-министр сказал:
Свет померк, и пали на нас бомбы. Но ни один мужчина, ни женщина, ни ребенок в этой стране не помыслили о прекращении борьбы. Лондону она оказалась по плечу. И вот после долгих месяцев мы вернулись из преисподней, из когтей смерти на диво всему миру. Суждено ли пошатнуться репутации в вере и этом поколении англичан и англичанок в людских сердцах? Я вам скажу: в долгой череде грядущих лет не только на этом острове, но и в остальном мире, где в душах людей еще подает голос птица свободы, народ оглянется на дела наши и скажет – не впадайте в отчаянье, не покоряйтесь насилию и тирании, шагайте смело вперед и, если надо, умрите, но не сдавайтесь. Теперь мы завершили смертный бой, могущественный враг повержен к нашим ногам и уповает на нашу милость.
Тедди ощутила струившиеся по лицу слезы, нашарила в сумочке носовой платок и утерла мокрые щеки.
– Как себя чувствуешь, милочка? – спросила Кетти, беря Тедди за руку и заглядывая в глаза.
– Прекрасно, тетя Кетти. – Тедди высморкалась и заморгала, сдерживая новые, непрошеные слезы. – Мистеру Черчиллю всегда удается меня растрогать своей речью. Его слова как-то по-особому правдивы, он и убеждает и вдохновляет. Таких, как он, нет больше нигде.
Наверняка тысячи людей на улицах, слушавших в эту минуту выступление Черчилля, согласились бы с ней. Когда оратор договорил, люди зашумели, выкрикивая приветствия, до хрипоты вопя от радости, а потом запели «Потому что парень он – что надо!» и «Страна надежд и славы». Тедди и Кетти присоединились к общему хору, заливаясь, словно расчирикавшиеся воробышки. И вдруг, в то время как она пела, в голове у Тедди пронеслась мысль: а ведь эта война, словно вехами, обозначена призывными речами Черчилля и песнями народа, и его слова и песни, певшиеся людьми, придавали им силы идти вперед, когда будущее выглядело безрадостным и мрачным.
Премьер-министр помахал рукой и удалился с балкона. Народ начал не спеша растекаться; обе женщины, потоптавшись, тоже пошли. Было уже довольно поздно, а у Тедди с Кетти был долгий и хлопотный день, и не только волнующий, но и утомительный. У вокзала Виктория им удалось найти такси, и, благословляя удачный случай, женщины забрались в машину. Они были счастливы оказаться наконец вдвоем, отъединенные от жерновов людских толп.
Тедди взглянула на тетушку и, хотя свет в машине был тусклый, заметила, сколь изможденный у нее вид.
– Тетя Кетти! – воскликнула она. – Да вы же вконец измотаны!
– Боюсь, ты отчасти права. А сама-то ты как?
– Пожалуй, я тоже, – призналась Тедди. – Но было из-за чего. Ведь мы праздновали победу над нацистами и разгром Третьего рейха.
На следующий день, 9 мая, был двадцать шестой день рождения Теодоры. Тетя Кетти устроила в ее честь дневное чаепитие и пригласила любимых подруг Тедди – Джулию и Лидию Пелл.
Они пришли ровно в четыре, каждая с подарком в красивой обертке. Тедди распаковала их и, как всегда, была тронута вдумчивым отношением подруг к подарку. От миссис Пелл она получила шелковую шаль ручной росписи в очень красивых сочетаниях тонов: сиреневый, фиолетовый и розовый, а от Лидии – бусы из аметистов, тоже очень красивые.
– Вы меня портите, вы страшные транжиры, – сказала Тедди, целуя сперва миссис Пелл и затем Лидию. – Большое спасибо вам обеим.