Жестокий, неприступный человек! И если сегодня к двенадцати Елена не достанет, то… Володя, голубчик, может, ты знаешь денежного человека, авиатора какого-нибудь? Нет?
Молчание.
В о л о д я. Я, дядя, три месяца от мамы содержания не получаю, за этим было и к вам зашел, чтобы вы подействовали. Я ей писал заказным, да никакого толку, не отвечает. Пробовал я голодать, да меня Михаил Иванович обнаружил, теперь следит за мной. А какие у него деньги? У них же и забастовка на носу. Значит, теперь и нам крышка.
М о д е с т П е т р о в и ч. Ай-ай-ай, что же это такое? Что же ты сам не зашел, не потребовал?
В о л о д я. Я от них, дядя, отрекся, и нога моя там не будет до скончания живота; разве только с машиной к ним упаду, так и то постараюсь, чтобы мимо ахнуть. Да вы обо мне не грустите, я устроюсь. Эх, папахен!
М о д е с т П е т р о в и ч. Ты писал ему?
В о л о д я. Папахену? Ну нет, зачем же я его беспокоить буду, сами посудите. Ну, я пойду, поезд засвистел, дайте полтинник.
М о д е с т П е т р о в и ч. На пять рублей, все равно деньги-то отцовские. А то подождал бы?
В о л о д я. Нет, зачем его беспокоить. Спасибо, дядя. Ну, что вы на меня смотрите, дядя, конфузите меня, я этого не люблю, право! Эх, дурачье, машину сломали, полетать бы сегодня. Пойду той дорогой, а то встречусь. Вы меня, дядя, как оглоблей по голове, даже затылок свернулся.
М о д е с т П е т р о в и ч. И день-то какой чудесный…
Идут. Модест Петрович останавливается и шепчет:
С а в в и ч .
В о л о д я. Да?
Модест Петрович молча кивает головой. Идут.
Убить бы его следовало.
М о д е с т П е т р о в и ч(останавливается и снова шепчет) . Это мой ужас, Володя, мой ночной кошмар! До чего дошло: каждую ночь его вижу, все один и тот же сон… Нет, послушай: сидит будто папахен в каком-то многолюдном собрании, много венков и цветов, знаешь, вообще такой почет, некоторые даже плачут… и вдруг подходит к нему Саввич и говорит при общем молчании: «Вы меня оскорбили, профессор, а я никому не позволю себя оскорблять, мне наплевать, что все на вас молятся, а вот вам от меня – пощечина». И бьет, понимаешь, бьет, прямо по лицу бьет…
В о л о д я(тяжело сопя и исподлобья глядя на Модеста Петровича) . А меня на этом собрании нет? За такой сон, дядя, вас самого можно…
М о д е с т П е т р о в и ч. Стой – кажется, его голос? Идут. Ну, ну, живее, брат, а мне поулыбаться надо. Приучить лицо… да, да, поулыбаться! Так, так.
Володя уходит. Модест Петрович один – неестественно скалит зубы, улыбается, приветливо кланяется и разводит руками.
М о д е с т П е т р о в и ч(бормочет) . Дорогой мой, как я рад! Какой день! Княжна, наконец-то… Ерунда, ерунда на постном масле… Дурак, ничтожество. Как я рад, княжна…
К калитке подходят Сторицын и княжна. Модест Петрович устремляется к ним навстречу.
М о д е с т П е т р о в и ч. Какой день, Валентин, а? Позвольте, позвольте, княжна, я открою, вы не сумеете. Какой день… Как доехали, не тесно ли было, по воскресеньям всегда народ. Пожалуйста, Людмила Павловна. Видали, сколько на ту дачу народу наехало, и все ваши курсистки. Неужели тебя не узнали, Валентин Николаевич?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Один студент поклонился, но очень скромно. Мне это очень понравилось.
М о д е с т П е т р о в и ч. Еще бы!.. Сейчас чай. Ну, как, Валентин?
С т о р и ц ы н. У тебя чудесно! Но сколько дач и все такие маленькие.
М о д е с т П е т р о в и ч. Летом шумно, а осенью и зимой очень хорошо. Ну, как доехали? Я чай приготовил в комнатах, Людмила Павловна, но, может быть, на террасу перенести? Я перенесу. Вы не бойтесь холоду, княжна: так тепло.
С т о р и ц ы н. Постой… Это музыка? Послушайте, Людмила Павловна, музыка.
М о д е с т П е т р о в и ч. На той даче. Прекрасно играет!
С т о р и ц ы н. У тебя чудесно! Ты счастливец, Модест!
Л ю д м и л а П а в л о в н а.
Ну, вы слушайте, Валентин Николаевич, а я хочу взглянуть… Покажите, Модест Петрович, как вы устроились? Это терраса, на которой будем пить чай?
Берет его под руку и ведет к дому.
У вас совсем хорошо, Модест Петрович. Это терраса?.. Модест Петрович, мне необходимо переговорить с Валентином Николаевичем. Тише… это для него… Нет, потом взгляну, а пока надо послушать… Не обращайте на нас внимания, Модест Петрович, хорошо?
Подходит к Сторицыну. Оба слушают музыку. На террасе Модест Петрович хлопочет с кухаркой у стола, часто поглядывая на калитку.
С т о р и ц ы н. Когда радости слишком много, она переходит в грусть. Мне неловко сознаваться, это может показаться сентиментальностью, но я растроган… до смешного. Меня все сегодня удивляет. Меня удивляет воздух и это солнце – солнце осени. Меня удивляют желтые листья, их цвет, их рисунок; когда лист падает и ложится на мое плечо, мне кажется это необыкновенным, полным таинственного смысла. Или я никогда до сих пор не видал осени, или это вовсе не осень, а необыкновенное чудо, мировое событие, переселение народов… Вы слушаете?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Говорите.
С т о р и ц ы н. Я вижу, что и люди сегодня другие, в глазах у них золото и лазурь. И почему музыка? – это меня удивляет. Искал ли я музыки и вот нашел ее, или она меня ждала, но вот мы встретились – и все так чудесно, – и я смотрю на вас – и в ваших глазах золото и лазурь…
Людмила Павловна хмуро опускает глаза. Молчание. Сторицын улыбается и сверху внимательно смотрит на девушку.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Зачем вы меня мучите, Валентин Николаевич?
С т о р и ц ы н. Разве?(Серьезно.) Так надо.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, так не надо. Вы сомневаетесь в моей силе?
С т о р и ц ы н. Нет, я верю в вашу силу. И в гордость вашу верю, Людмила Павловна.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Гордость? Не знаю. Но с тех пор, как я стала думать, я сделалась сильнее всех на свете. Вам, привыкшему размышлять, все видеть и понимать – вам трудно представить, что это значит, когда человек впервые начал думать. Живешь, как в урагане, все разрушается и падает быстрее, чем при землетрясении. Вокруг меня – одни развалины, Валентин Николаевич! Но вы еще молчите? Если я захочу, я завтра же могу уйти, и никто, ни отец, ни братья не посмеют даже взглянуть на меня. Но вы еще молчите? Отчего вы так побледнели вдруг? Сегодня я решила все сказать.
С т о р и ц ы н. Нет.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы не хотите? Мне надо молчать? – что ж, я молчу.
Молчание.
Она была похожа на меня, та девушка, которой вы никогда не сказали о вашей любви?
С т о р и ц ы н. Нет, это была бедная девочка в рваном пальто. Она умерла от чахотки.
Л ю д м и л а П а в л о в н а(сурово) . Я хотела бы пойти на ее могилу и сказать ей.
С т о р и ц ы н. Я не знаю, где ее могила. Я не знаю, где могилы моих надежд и радостей: они рассеяны по всему миру. Иногда весь мир для меня только кладбище, а я – немой сторож при могилах. Но сегодня со мной творится что-то чудовищное. Я так радостен, что это становится болью, страданием… и от этого я бледнею. Раскрылись могилы, и воскресли мертвецы. Со всего мира внезапно упала его тяжкая завеса – и я вижу светлого Бога моей мечты. Вот то, чего еще никто не слыхал от меня, слова, которые нужно забыть, как только их услышишь… И вы забудьте!
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.
С т о р и ц ы н. Всю жизнь и во всем: в моей науке, в моих книгах, в людях и вещах, радуясь и страдая, я искал одно: ее, чистую, без нетления Бога-Слово родшую. Образ ли это человека, девушки, женщины или самой красоты – я не знаю. Сегодня с мира упала завеса, и я вижу нетленное во всем: может быть, это красота, а может быть – вы. Я думаю, что это – вы.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Мне страшно.
С т о р и ц ы н. Да.