Вот и все. Никаких украшений, статуй, крестов, витражей. Никогда не видела такой аскетической церкви — даже алтаря, отделяющего священника от прихожан, не было. Я склонилась над Библией — единственным здесь предметом, исключающим чисто прагматические цели. Выглядела она старой, хотя и не такой старой, как compoix, который я только что держала в руках. Я принялась перелистывать страницы. Это заняло некоторое время — порядок книг в Библии я не знаю, — но в конце концов нашла тридцатый псалом: «J'ai mis en toi mon espйrance: Garde-moi donc, Seigneur». Едва дойдя до первой строки третьего стиха — «Tu es ma tour et forteresse», я почувствовала, что на глаза у меня наворачиваются слезы. Я оторвалась от книги и выбежалa наружу.
«Дура!» — выругала я себя, усаживаясь на каменную ограду церкви и утирая слезы. Я заставила себя немного поесть. Каштановый хлеб оказался сладким и сухим и застревал в горле. Вкус его преследовал меня весь день.
Вернувшись в мэрию, я застала месье Журдена сидящим у себя за столом со стиснутыми ладонями. На сей раз он не читал газету, и вообще вид у него был такой, словно он ждет меня.
— Bonjour, monsieur, — вежливо сказала я. — Можно мне вернуться к налоговой документации?
Он открыл стоявший рядом со столом каталожный шкаф, вытащил коробку, протянул ее мне и внимательно на меня посмотрел.
— Как вас зовут? — удивленно спросил он.
— Турнье. Элла Турнье.
— Турнье… — задумчиво повторил он, не спуская с меня изучающего взгляда.
Он скривился и провел по щеке языком изнутри.
— La Rousse, — пробормотал он, поднимая взгляд на мои волосы.
— Что? — Я чуть не вскрикнула, чувствуя, как руках у меня стремительно появляется гусиная кожа.
Месье Журден выпучил глаза, наклонился ко мне и потрогал прядь волос.
— Медные. Значит, la Rousse.
— Но ведь я шатенка, месье, — запротестовала я.
— Медные, — упрямо повторил он.
— Да с чего вы взяли?
Я намотала на палец прядь волос и скосила глаза. У меня перехватило дыхание. Он прав: медные прожилки. Но ведь еще сегодня утром, когда я смотрелась в зеркало, ничего похожего не было. Раньше, случалось, под солнцем волосы у меня немного рыжели, но никогда так быстро и так ярко.
— А что такое la Rousse? — агрессивно спросила я.
— Это местное слово. Так называли девушек с волосами медного цвета. Ничего обидного в том нет, — поспешно добавил он. — Скажем, Святая Дева была la Rousse, потому что считалось, что у нее медные волосы.
— Ясно. — У меня кружилась голова, тошнило, хотелось пить — все одновременно.
— Послушайте, мадам, — месье Журден облизнулся, — если хотите поработать здесь… — Он указал на соседний стол.
— Нет-нет, спасибо, — забормотала я, — там мне вполне удобно.
Месье Журден кивнул, судя по виду, он был доволен, что ему не придется соседствовать со мной.
Я начала с места, на котором остановилась, но постоянно отвлекалась на изучение собственных волос. В конце концов я призвала себя к порядку: как есть, так есть, Элла, ты тут изменить ничего не можешь. Занимайся тем, зачем пришла сюда.
Работала я споро, понимая, что неожиданного расположения, проявленного месье Журденом, надолго не хватит. Я оставила попытки разобраться в деталях — за что и в каком размере взимались налоги — и сосредоточилась на именах и датах. По мере приближения к финишу я все больше впадала в уныние и даже начала заключать сама с собой небольшие пари, чтобы не бросить все это занятие: на следующих двадцати страницах непременно попадется какой-нибудь Турнье; через пять минут я обязательно наткнусь на это имя.
Я сердито перевернула последнюю страницу: это был отчет о налогах некоего Жана Марселя, и содержалась в нем одна-единственная запись, связанная с chвtaignes, — на это слово я то и дело натыкалась в compoix. Каштаны. Такого цвета теперь у меня волосы.
Я сунула книгу назад в ящик и медленно поплелась в кабинет месье Журдена. Он по-прежнему сидел у себя за столом, быстро выстукивая что-то двумя пальцами на старенькой пишущей машинке. Он наклонился, и из вырезa рубахи у него выскользнула серебряная цепочка — болтающийся на ней брелок звякнул о клавиши. Месье Журден поднял голову и, поймав мой взгляд, тщательно протер брелок большим пальцем.
— Это крест гугенотов, — пояснил он. — Видели когда-нибудь?
Я отрицательно покачала головой. Он дал мне его рассмотреть. Это был квадратный крест, снизу к нему была прикреплена голубка с расправленными крыльями.
— Voilà. — Я поставила ящик к нему на стол. — Спасибо, что позволили посмотреть.
— Нашли что-нибудь?
— Нет. — Я протянула ему руку: — Merci beaucoup, monsieur.
— Au revoir, la Rousse, — вяло ответив на рукопожатие, бросил он мне вслед.
В Лиль было возвращаться поздно, и я остановилась на ночь в одной из двух деревенских гостиниц. После ужина я попыталась дозвониться до Рика, но дома никто не ответил. Тогда я позвонила Матильде, которая оставила свой номер телефона и вырвала у меня обещание во что бы то ни стало сообщить ей последние новости. Узнав, что я ничего не добилась, Матильда сильно расстроилась, хотя и знала с самого начала, что шансов у меня немного.
Я, в свою очередь, поинтересовалась, как удалось смягчить месье Журдена.
— О, я просто заставила его почувствовать себя виноватым. Пришлось напомнить, что вы интересуетесь гугенотами, а он сам из гугенотской семьи, для точности — потомок одного из инициаторов бунта в Камсаре. Если не ошибаюсь, его звали Рене Лапорт.
— А-а, так, стало быть, все дело в гугенотах?
— Ну да. А чего вы ждали? Не надо судить его слишком строго. Дочь Журдена три года назад убежала с каким-то американцем-туристом. Больше того, он оказался католиком! Не знаю уж, что потрясло его больше — то, что он американец, или то, что католик. Сами видите, как эта история по нему ударила. До того он был хорошим, толковым работником. В прошлом году меня посылали к нему на помощь, разобраться с архивом.
Вспомнив помещение, набитое книгами и бумагами, я ухмыльнулась.
— Что в этом смешного?
— А вы когда-нибудь заглядывали в кабинет в глубине здания?
— Нет, Журден сказал, что потерял от него ключ, к тому же там все равно ничего нет.
Я описала ей истинное положение дел.
— Merde! Я так и знала, что он что-то скрывает! Надо было быть более настойчивой.
— Так или иначе, спасибо за содействие.
— Да о чем тут говорить. — Матильда помолчала. — А теперь скажите, кто такой Жан Поль?
Я покраснела.
— Библиотекарь в Лиле, городке, где я живу. А вы его откуда знаете?
— Он звонил мне нынче.
— Вам?
— Ну да. Интересовался, нашли ли вы то, что искали.
— Ах вот как?
— Это вас удивляет?
— Да. А впрочем, нет. Не знаю. И что же вы ему ответили?
— Посоветовала обратиться непосредственно к вам. Забавный тип.
Я поежилась.
Дорога в Лиль, вьющаяся вдоль Тарна по ущельям, оказалась не менее живописной. Но день выдался серый, и настроение у меня было под стать ему. От множества поворотов меня даже стало подташнивать. Под конец я уже спрашивала себя, зачем вообще затеяла все это предприятие.