В Блам-Касле ничего не изменилось. В холле с портретов в позолоченных рамах на нее устремляли взор все те же суровые дамы и джентльмены в своих лучших уборах. В детстве она приходила и беседовала с людьми на портретах. Особенно ее завораживала одна картина, на которой была изображена женщина с маленькой девочкой, очень похожей на Викторию. В руках девочка держала большого белого котенка с розовой лентой на шее. Дед сказал Виктории, что маленькая девочка на картине — ее прабабушка, которая уже умерла. Но Виктории нравилось представлять, о чем мог думать ребенок, когда писался портрет.
Через холл она прошла к лестнице, которая вела вниз. Виктория часто воображала, как она спускается по этой лестнице в пышном белом подвенечном наряде. Глупые мысли, одернула она себя.
— Теперь, когда я опозорена, я потеряла все шансы на замужество, — пробормотала она и быстро спустилась, прогоняя эти мысли из головы.
Услышав звяканье фарфоровых тарелок, расставляемых служанкой на буфете, Виктория поспешила в столовую. Эта комната казалась слишком большой для такого количества людей, но в доме соблюдались традиции, поэтому каждый раз еду сервировали в столовой, где могла легко уместиться добрая сотня человек.
Обычно в их присутствии дедушка сидел во главе стола, а они с мисс Итеридж по обе стороны от него.
Только в столовой Виктория поняла, как она голодна. Ее аппетит соответствовал ее беспредельной энергии.
— Добрый день, мисс Блам, — приветствовала ее молодая служанка. — Что вы будете пить? Чай или молоко?
— Думаю, что стакан молока, — смеясь, ответила Виктория. — В деревенском воздухе есть что-то такое, что заставляет пить молоко.
Служанка улыбнулась и кивнула.
— Кухарка так и говорила. По ее словам, вы всегда первым делом пьете молоко, когда приезжаете сюда.
— Правда? Никогда не замечала! — Виктория рассмеялась счастливым смехом и приступила к еде.
. Да, это на самом деле замечательно, что она здесь, подумалось ей. Пропади пропадом этот Лондон со всеми его сплетнями.
После обильного ленча из баранины с картошкой Виктория почувствовала себя заново родившейся и готовой предстать перед дедом. Он всегда обожал ее, но сейчас она не знала, как дед отнесется к ее нежданному приезду.
Виктории не стоило беспокоиться. В ту секунду, как она вошла в его кабинет, он поднялся и распростер объятия.
— Как приятно видеть тебя, моя дорогая, — воскликнул он, ласково обнимая ее.
— Ох, дедушка, как чудесно оказаться здесь с тобой! В городе такая скука.
Она смотрела в его бледное лицо, снова ощущая, как сильно любит его. Хотя дед похудел с того раза, когда они виделись, в его глазах играли чудесные огоньки. Виктория считала, что ей повезло: она унаследовала от дедушки его дух и чувство юмора.
— Ты тут не моришь себя голодом?
— Ерунда, — отмахнулся он. — Нечего ожидать от старика, что он будет объедаться, как в юности. Дай-ка поглядеть на тебя. Со времени твоего последнего приезда ты превратилась в настоящую даму. Боже мой, разве она не красавица?! — Он обернулся к мужчине, который спокойно наблюдал за ними. — Обри, хочу вам представить мою внучку, Викторию Блам. Она решила оказать мне честь и пожить у меня. Думаю, вы захотите показать ей все, что сочтете достойным внимания. По существу, она будет самой подходящей компанией, когда вы ездите верхом по округе и успокаиваете арендаторов. — Дед снова повернулся к Виктории и пояснил: — Это мой сосед и добрый друг, сквайр Обри Мейнард.
Только сейчас Виктория обратила внимание на мужчину, который стоял в углу, греясь у огня. Мужчина приблизился с приветливой улыбкой:
— Добро пожаловать в Глостершир, — он поклонился. — Какое это наслаждение видеть среди нас юное лицо.
Перед Викторией стоял коренастый шатен с карими глазами. Он улыбался ей и казался симпатичным. При этом он чувствовал себя как дома. Было видно, что они друзья с дедушкой.
— Рада познакомиться с вами, мистер Мейнард. Он завладел ее протянутой рукой и слегка прикоснулся к ней губами.
— Я просто счастлив, мисс Виктория. Надеюсь, мне дозволено называть вас по имени. Здесь, в деревне, мы не так строго придерживаемся этикета, как вы, городские жители.
Он сразу понравился Виктории.
— Конечно, только так и называйте, — она грациозно села в кресло рядом с дедушкой. — Пожалуйста, джентльмены, продолжайте вашу беседу.
— Теперь, когда с формальностями покончено, присоединяйся к нам, дорогая. Обри принес чрезвычайно тревожные новости, и мне хотелось, чтобы ты их узнала.
— Пожалуйста, мистер Мейнард, — улыбнулась Виктория, — я хочу узнать все, что произошло за время моего отсутствия.
Больше всего Виктория любила своего деда за то, что он обращался с ней как с взрослой. Может, оттого, что был одинок, он часто делился с ней затруднениями, касающимися арендаторов и их семей.
— Большинство моих арендаторов ополчились против фабрики, которую построил в городе лорд Хардвик. Они считают, что новые машины отнимут у них работу. И, вероятно, они правы, — сказал Обри Мейнард. Он повернулся к Виктории, включая ее в разговор. — Наш сосед, лорд Нейл Хардвик, возможно, вы знакомы с ним.
— О да, я встречала его, — Виктория старалась сдержаться и не хмуриться. — В нем причина здешних неприятностей? Он пользуется довольно сомнительной репутацией в Лондоне.
— О, Хардвик славный парень. Просто он построил ткацкую фабрику, и это вызывает беспокойство у большей части местных жителей. — Мейнард скрестил ноги и нервно постучал пальцами по ручке кресла. — Полагаю, вы слышали о луддитах.
Виктория отрицательно покачала головой.
— Нет, не думаю. Что у них общего с лордом Хардвиком? Видимо, Мейнарду польстил ее интерес к разговору, так как он незамедлительно продолжил:
— Луддиты — это организация ткачей, которые борются против новых фабрик. Они дают обет сжигать их, если не будет другого выхода. Они полны решимости не дать фабрикантам отнять работу у их семей.
— Но разве владельцам фабрик не нужны люди? — Виктория все еще не понимала сути проблемы.
— Да, конечно нужны. Но наш народ привык прясть и ткать у себя дома. Раньше лендлорды, такие, как ваш дед и я, объезжали всю округу от дома к дому и забирали готовую пряжу или ткань. Несколько прядильщиков должны были выделывать пряжу, чтобы ее хватило для работы одного ткача, — Мейнард сделал паузу, чтобы убедиться, что она поняла.
Виктория кивком попросила его продолжать, и Мейнард снова заговорил:
— Теперь, чтобы заработать на жизнь, женщины и дети должны идти на фабрику и трудиться от зари до зари.
— Значит, теперь работа отнимает у них больше времени?
— О нет, возможно, они работают столько же. Но дома они могут прерваться и отдохнуть, когда устали. Они чувствовали себя намного свободнее, да и дышать свежим воздухом полезнее для здоровья.
Мейнард наклонился ближе.
— Я уже объяснял графу перед вашим приходом, что ездил в Лондон и совершил обход одной из этих новых фабрик. Она ужасна. Женщины и дети не старше восьми-десяти лет работают в душном полутемном помещении. — Он помолчал в раздумье.
— Пожалуйста, продолжайте. То, что вы говорите — ужасно, но я действительно хочу узнать больше. И у лорда Хардвика тоже на совести такие страшные вещи? — Виктория была готова идти войной против Хардвика.
Лорд Блам покачал головой.
— Я не думаю, что на фабрике Хардвика такая же преисподняя, как и на тех, о которых мне довелось слышать.