Она тихо вздохнула и отдала ведерко. Возможно, было глупо с ее стороны думать о нем как о друге. Как и у всех мужчин, у него было в голове одно, а на языке другое.
Она подошла к своему багажу и открыла первый попавшийся чемодан. Вытащила оттуда теплое черно-красное шерстяное платье. Из черной сумки поменьше достала чистое белье и пошла за ширму переодеваться.
Локлейн нашел свою одежду и выглянул за дверь, чтобы попросить еще горячей воды.
Она вернулась из уборной через несколько минут, ее иссиня-черные волосы струились по узким плечам и черной волной спадали к талии.
Он замер, открыв рот, околдованный ее красотой.
Она по-своему поняла его взгляд.
– Ужасно смотрится, правда? Моя сестра Элис всегда говорит, чтобы я подстригла их. Но после этого я точно не подстригу, – призналась она с легкой улыбкой, заплела волосы в тугую длинную косу, даже не глядя в зеркало, и перекинула ее через плечо с таким видом, как будто ей было наплевать на прическу.
– Нет, что вы, они не ужасны, они прекрасны. Таким волосам каждая женщина могла бы позавидовать, – возразил он и почти бегом устремился за ширму, чтобы скрыть от нее свое смущение. Что же с ним происходит?
Его бывшая невеста Тара была красавицей – каждый местный мужчина готов был просить ее руки. Светловолосая и пышногрудая, она получала предложения чаще, чем кто-либо в Фермане. Но, к большому удивлению Локлейна, она выбрала его. Однажды она застала его одного в подсобном помещении и развеяла все сомнения в том, насколько он ей интересен.
Естественно, Локлейн не мог устоять перед ее прелестями. Ему стукнуло тридцать, и он начал подумывать о том, чтобы завести семью. Их роман длился два года. Два слишком страстных, бурных года. И хотя они обручились почти сразу, ему никак не удавалось уговорить Тару назначить день свадьбы. Он надеялся, что она забеременеет, но ребенка все не было и не было. И в один прекрасный день она просто исчезла…
– С вами все в порядке? – услышал он голос Мюйрин.
– Да, все нормально. А что? Он выглянул из-за ширмы.
– Просто вы стонали. Вот, вы забыли горячую воду. Да не брызгайтесь вы так в этом холоде, дурачок. Вы же в ледышку превратитесь.
– Странно, что в тазу вода не замерзла, – отметил он, выходя за бритвенными принадлежностями, и тут же принялся за щетину на подбородке, пока Мюйрин наводила кое-какой порядок в номере и застилала постель.
Закончив уборку, она присела на маленький низкий табурет у камина, где стала греть руки, ожидая, пока он присоединится к ней.
Она мельком увидела его обнаженное тело, когда он снимал рубашку, чтобы побриться, и взял другую, чистую, которую он перекинул через ширму.
А ведь он красавчик, хотя и слишком серьезный, восхищенно подумала она. И все же, как он правильно заметил, в Барнакилле было кое-что, о чем она ничего не знала. Рано или поздно ей придется принять решение.
Но не сейчас, еще нет. Она должна знать все. Ей нужно больше информации, которую, к сожалению, может сообщить только он.
Но как она может ему доверять? Нет, это совершенно немыслимо. У нее все же еще осталась какая-то гордость. Стук в дверь возвестил о том, что принесли завтрак.
– Вы не могли бы открыть дверь, Мюйрин? Я скоро.
– Да, конечно, – ответила она, вдыхая аромат, доносившийся из-за двери.
Взяв поднос, она поставила его на маленький столик перед камином и пододвинула два стула.
Выложив еду и ничем не накрытые тарелки, она сказала:
– Локлейн, по поводу того, что я говорила вам раньше, относительно вашей угрюмости и серьезности. Извините. С моей стороны было легкомыслием так с вами разговаривать. И потом, я ведь ничего о вас не знаю… Обычно я не веду себя так глупо. Я хочу, чтобы мы забыли о том, что произошло.
Но от того, что я скажу себе, будто все это – лишь страшный сон, оно никуда не денется, ведь так?
Он взглянул на нее из-за ширмы и вышел, застегивая жилет. Он был удивлен, отметив подобную практичность при столь недавней потере.
– Естественно, вы расстроены.
– Я знаю, но все же нужно что-то предпринимать, что-то решать.
– Решать? – переспросил он.
Мюйрин на мгновение опустила взгляд, наливая кофе. Глубоко вздохнув, она ответила:
– Две недели назад я вышла за Августина и думала, что у меня вся жизнь впереди. Теперь, спустя всего лишь полмесяца, передо мной только хаос. Я действительно не знаю, что делать.
Он не спускал с нее глаз, пока садился напротив.
– Делать с чем?
– Для начала с моей жизнью. Я молода, неопытна, гораздо более невежественна, чем должна быть, и я еще даже не думала о Барнакилле. Я никого не знаю в Ирландии, кроме вас. Одна моя половина думает, что я должна вернуться домой в Финтри к родителям. Назад к надежности, которую, я знаю, там обрету. Но другая половина слишком горда, чтобы позволить мне вернуться. Там я буду изнежена, оберегаема и никогда не смогу, знаете ли…
– Продолжайте. Не сможете что? – подтолкнул он.
– Получить шанс на настоящую жизнь, – быстро закончила она.
Локлейн внимательно посмотрел на нее.
– Еще слишком рано, Мюйрин. Вы только что овдовели. Неужели вы должны сейчас принимать какие-то решения?
Ее слова прозвучали слишком убедительно, чтобы быть правдой. Ему следует быть осмотрительным.
– Надеюсь, да. Я думаю, что легче вернуться отсюда в Шотландию, чем отправиться в далекую Барнакиллу только для того, чтобы все узнали, какую ошибку я совершила. Но мне понадобится ваша помощь, Локлейн. Вы должны рассказать мне, что представляет из себя Барнакилла. И нужно, чтобы вы помогли мне организовать похороны. Я знаю, что все это регистрируется, но если удастся сделать все тихо, так, чтобы мои родители ни о чем не узнали до похорон и мы им сами бы написали, я была бы вам очень признательна.
Локлейн нахмурился.
– А разве ваша семья, люди, которых вы любите, не должны быть рядом с вами в такой момент?
– Нет! – отрезала она и зарделась. Она опустила вилку и принялась нервно сворачивать и разворачивать салфетку.
Он видел ее смятение и слезинки, блеснувшие в глазах. Он пододвинул стул поближе и мягко сжал ее руку, покоившуюся на колене.
– Я все пытаюсь понять, но вы не доверяете мне. Расскажите мне, что с вами происходит. Почему вы не хотите, чтобы ваша семья была здесь, с вами?
– Потому что я не вынесу их жалости, их доброты. Я не заслуживаю этого, да и не хочу. Это убьет меня. Я их люблю, но дело не в этом. Дело в том, что, понимаете ли, мне двадцать один год. Я больше не ребенок. Правда, я никогда еще не организовывала похороны, но если вы мне поможете, думаю, мы сможем пройти через это.
– Мы? – удивленно спросил он.
– Вам ведь это тоже не безразлично, не так ли? Я хочу сказать, что, надеюсь, вы не броситесь искать другую работу прямо сейчас, если захотите оставить Барнакиллу теперь, когда Августин мертв.
– Нет, я вовсе не думал покидать Барнакиллу, – честно ответил он. – Видите ли, я вырос там. Я не был там три с половиной года. Я только что вернулся из Австралии. По правде говоря, я скорее отрежу себе руку, чем снова уеду из Ирландии.
– У вас в Барнакилле большая семья? – удивленно спросила Мюйрин. – Или жена? – добавила она, и это прозвучало не слишком естественно.
– Нет, ни жены, ни любимой девушки, – сказал он, и его приятное лицо потемнело. – Но Барнакилла всегда была моим домом, и я, например, считаю ее самым красивым местом на Земле.
Брови Мюйрин удивленно поползли вверх.
– Думаю, это естественно, ведь вы там выросли. Я уверена, что смогу ярко описать вам свой собственный дом в Финтри.