- Так оно и есть. А что было бы, если бы вы стали его ненавидеть?
- Не берите на себя слишком много. Он скорее предпочтет страдание, после того, как унижен в глазах всех. У нас адюльтер наказывается смертью.
- Только не у принцев, если верить тому, что говорят об отце вашего высочества. Велите меня казнить, это положит всему конец.
- К тому же будет хорошим примером для других, потому что я ненавижу неверность и вы мне внушаете отвращение при всей вашей красоте! Мы посмотрим, что делать дальше, а пока вы останетесь в лагере под надежной охраной. Ваша стража ответит мне головой, потому что я не позволю вам избежать вашей законной участи. А сейчас нам еще предстоит взять город... Одна ко будьте уверены, что о вас не забудут!
Снова в сопровождении де Ла Марша Фьора уже хотела выйти из палатки, но Карл остановил ее:
- Минутку! Перед тем как прибыть во Францию, вам случалось покидать Флоренцию?
- Нет, монсеньор. Никогда...
- Странно... Мне кажется, что я вас уже видел...
Очень давно...
- Говорят, что на этой земле у нас у всех есть двойники, ваше высочество могли видеть женщину, похожую на меня... Где-нибудь на улице... На рынке...
Пожав плечами, он жестом велел ей выйти. Фьора, нисколько не склонив головы, сделала ему изящный реверанс и вышла в сопровождении стражи. Уже наступила ночь, но вокруг палатки герцога было совсем светло от факелов и костров.
Когда Фьора вышла, Кампобассо, который ожидал ее, сидя на том самом пне, на котором до него сидели Филипп и Матье, бросился было к ней, но Ла Марш остановил его:
- Прочь! Герцог отдал строгий приказ никому с ней не разговаривать.
- Куда вы ее ведете?
- Здесь недалеко, но ее будут бдительно охранять.
Вам запрещено приближаться к ней!
Кондотьер отпрянул, как будто его ударили: Фьора прошла мимо, даже не взглянув на него. Тогда он хотел ворваться внутрь герцогской палатки, но стражники словно предвидели это и скрестили перед ним свои копья.
Потеряв рассудок от бешенства, Кампобассо принялся оскорблять их, но они оставались так же невозмутимы, и поэтому он решил направиться вслед за стражей, чтобы узнать, куда повели ту, которую он так любил.
Это было совсем рядом. Позади огромного герцогского шатра стояли палатки, предназначенные для некоторых офицеров. В одну из них, освободившуюся после гибели хозяина, Ла Марш ввел свою пленницу, осветив внутренности палатки взятым снаружи факелом.
Внутри было довольно прилично: стояла походная кровать с подушками, одеялами, два сундука, в одном из которых хранились принадлежности туалета, большой металлический подсвечник, погасшая жаровня; тут же был ковер, который положили прямо на траву.
Один из солдат разжигал в жаровне огонь, а капитан в это время с помощью факела зажигал свечи.
- Я принесу вам ужин, - сказал Ла Марш Фьоре, которая, дрожа от пережитого, присела на край постели. - Еще я пошлю за вашим багажом, а завтра придет женщина прислуживать вам.
- Благодарю. Только зачем столько хлопот? Разве я не пленница?
- Здесь у нас нет тюремного помещения. Кроме того, герцог приказал, чтобы вы ни в чем не нуждались.
Мне ведено проследить за этим лично...
- Он очень любезен.., раз так, не могли бы вы мне сказать, далеко ли отсюда палатка господина Селонже?
- Мне приказано вам этого не говорить, мадам.
Вы здесь в некотором роде тайная узница, и вам запрещается выходить и общаться с кем бы то ни было, исключая меня и того, кто получит на это разрешение...
Фьора кивнула в знак того, что все поняла, затем встала и протянула замерзшие руки к огню. В голове не было ни единой мысли, как у человека, пережившего сильное потрясение, впрочем, она и не пыталась думать, а только ощущала свое измученное и озябшее тело, которое медленно отогревалось. Она чувствовала огромную усталость, которая приносила ей боль; усталость была вызвана совсем не долгой дорогой верхом, а этим внезапным и жестоким переходом от чувства ослепительной радости к глубочайшему горю, и теперь Фьора хотела только одного: спать! На многие часы погрузиться в глубокий сон, похожий на смерть. Рано или поздно придется просыпаться, но может случиться так, что силы и мужество вернутся к ней.
Она собиралась лечь, когда в дверях палатки с подносом в руке появился мальчик, элегантно одетый в расшитый серебром камзол из фиолетового бархата, в коротких светло-серых брюках и коротких сапогах из фиолетовой замши.
- Позволит ли мне благородная дама войти? - спросил он, сделав непринужденный поклон.
Он говорил по-итальянски, и Фьора улыбнулась.
Это был первый мужчина, который вел себя с уважением по отношению к ней.
- Конечно! Мы что, соотечественники?
- Не совсем. Я римлянин: Баттиста Колонна, родственник князей Пальяно и паж моего кузена, графа де Челано, но недавно я перешел служить к монсеньору герцогу Бургундскому. А теперь, мадам, если вы не против, мы будем говорить по-французски, чтобы не насторожить часовых, - добавил он уже по-французски и поставил свой поднос на один из сундуков.
- Вам разве не нравилось служить графу Челано?
- Вовсе не потому, но у меня хороший голос, и монсеньор Карл, у которого есть хор из молодых певцов, любит, когда я пою с другими. Ну вот, я почти закончил.
- И вас приставили приносить мне еду, вас, который принадлежит к очень хорошей семье, - удивилась Фьора. - Кто же мог такое приказать?
- Господин Оливье де Ла Марш. Здесь, в лагере, есть только полевые ординарцы, а сейчас, когда нет женщины, которая могла бы прислуживать благородной даме из Флоренции, господин Оливье подумал, что вам будет.., как бы это сказать? Ах, вот: это вас подбодрит, если вам будет прислуживать кто-нибудь, также родившийся на полуострове.
- Я не могла вообразить пять минут назад, что он будет таким внимательным. Однако я надеюсь, что герцог Карл не слишком обиделся?
- Мессир Оливье ничего не делает без ведома монсеньора. Желаю вам приятного аппетита и хорошего отдыха, донна Фьора!
- Вы знаете, как меня зовут?
- Мессир Оливье никогда ничего не забывает, - ответил молодой Колонна с мальчишеской улыбкой.
Слегка придя в себя после неожиданного визита этого очаровательного мальчика - ему могло быть лет двенадцать, - Фьора мысленно поблагодарила невозмутимого капитана гвардии герцога и дала себе слово сказать это ему лично, как только представится возможность. Затем она обнаружила, что страшно проголодалась, и буквально проглотила паштет из угря, слоеные пирожки и сушеные фрукты, которые паж принес вместе с кувшином бургундского вина. После этого Фьора, не раздеваясь, легла и, завернувшись в одеяло, вся отдалась усталости и погрузилась в долгожданный сон.
А в своей роскошной палатке Смелый, оперев подбородок на ладонь, слушал, как его капелла, состоявшая из двадцати четырех мальчиков, поет под руководством мэтра Адама Бюнуа песнь Богородице.