– Кем бы они ни были, – повторил Ричард и вдруг горько рассмеялся: – Ну тогда я вам скажу, кто они! Я скажу вам, кто те, которые готовят заговор против меня. Это – вдова моего брата и его бывшая любовница. Вы знаете, кого я имею в виду, – Джейн Шор. Обе они сговорились, чтобы уничтожить меня.
При упоминании имени Джейн Гастингс побелел. Он понимал, что все члены Совета наблюдают за ним, ибо среди них не было человека, не знавшего о тех чувствах, которые он питал к Джейн, а также о том, что этим утром он пришел сюда прямо от нее.
– Ваша светлость, – начал было Гастингс, но теперь Ричард обратил свой гнев на него; наступил самый важный момент, к которому он столь тщательно готовился.
– Слушаю вас, милорд Гастингс, – сказал он голосом, полным злобы и осуждения.
– Если они совершили подобное, Ваша светлость, и если это действительно можно доказать… – начал Гастингс.
Но Ричард заставил его замолчать.
– И ты смеешь отвечать мне своими «если бы да кабы»? – закричал он. – Я говорю тебе, предатель, что они сделали это.
У всех перехватило дыхание, когда слово «предатель» слетело с уст Ричарда. Взгляды присутствующих устремились на Гастингса.
– Я клянусь Святым Павлом, – продолжал Ричард очень медленно, так, чтобы было услышано каждое его слово, – что ты присоединился к ним в этом тяжком преступлении.
У Ричарда действительно болела душа, потому что с того самого момента, как было упомянуто имя Джейн Шор, он наверняка знал, что Гастингс виновен. Гастингс, которого он считал своим другом. Он посмотрел на стоящего перед ним человека, смелого и непокорного. «А я верил, что он любит меня, так же как любил моего брата Эдуарда, – подумал Ричард. – Что было в Эдуарде, чего нет у меня? Эдуард – легкомысленный человек, не всегда выполнявший даже самые торжественные клятвы, и тем не менее люди любили Эдуарда так, как никогда не любили меня».
Ричарду захотелось сказать: «Гастингс, иди своей дорогой. Я не могу видеть смерть того, кто был когда-то моим другом, хотя, быть может, он совсем изменился». Но так говорят только дураки. Оставить предателя в живых – все равно что обречь себя на поражение. Он должен вновь довести себя до бешенства. Он должен видеть в Гастингсе не того, кого он любил, а предателя, каким тот стал; а предателю полагается только одно – быть обезглавленным на Тауэр-Грин.
Ричард отвернулся от Гастингса.
– Клянусь, предатель, что не сяду обедать до тех пор, пока мне не принесут твою голову! – проговорил он и стукнул кулаком по столу, что было сигналом для стражников, стоявших за дверью.
– Измена! Измена! – закричали они, врываясь в зал заседаний.
– Выполняйте ваши обязанности, – велел Ричард. – Всех этих людей следует арестовать.
С презрением он наблюдал за членами Совета. Он видел, как Стейнли сопротивлялся аресту так отчаянно, что у него изо рта потекла кровь. Но стражники быстро делали свое дело. Глядя на все это, герцог Глостерский думал о Гастингсе. Он почти любил этого человека, и Джейн Шор он считал своим другом. Вот Мортона он никогда не любил и не доверял ему. Но чтобы Гастингс предал его!! Вероломных друзей следует опасаться больше, чем заклятых врагов. С Гастингсом он расправится быстро. Никаких поблажек не должно быть.
– Ну вот, изменник, – сказал он, глядя прямо в глаза Гастингса, – ты арестован, и, клянусь Пресвятой Девой, сегодня же твоя голова будет отделена от тела!
Эти слова слышали стражники. Они поспешно увели членов Совета в тюремные камеры. Их арест был мерой предосторожности, пока не выяснится, все ли они виновны. Но к Гастингсу никакой снисходительности!
Ричард и Гастингс смотрели друг на друга. Два дюжих стражника держали руки Гастингса, третий приставил алебарду к его груди.
Они ждали распоряжений герцога, ведь он сказал, что не сядет обедать, пока этот человек не будет казнен, а Его светлость всегда держал свое слово.
– Сразу же ведите его на Тауэр-Грин, – приказал Ричард.
– Сразу?! – воскликнул пораженный Гастингс. – Я никогда не слышал ничего подобного. Разве меня не будут судить? Мне даже не предоставят возможность доказать свою невиновность?
– Вы уже доказали свою вину, милорд, – промолвил Ричард.
– Это что – новый закон, который протектор ввел в Англии? – надменно спросил Гастингс.
– В Англии всегда существовал закон, по которому тот, кто замышляет заговор против правителей, должен умереть смертью предателя.
– И даже без доказательств вины?
– Я доказал вашу вину, милорд. О вашем вероломстве мне хорошо известно, так же как о предательстве вашей любовницы.
– Я заклинаю Вашу светлость пощадить Джейн, что бы вы ни сделали со мной.
– Я не мщу глупым женщинам. Она будет наказана, но… Милорд, я отказываюсь обсуждать с вами этот вопрос. – Он крикнул стражникам: – Увести его! Прямо на Тауэр-Грин!
– Вы не можете так поступить, – проговорил Гастингс. – Такой казни, какую вы намереваетесь совершить, не было с тех пор, как Англия обещала всем справедливый и честный суд. Еще нужно приготовить плаху и…
– Наверняка можно обойтись куском бревна, которое послужит плахой, – сказал непреклонно Ричард.
– Вы отказываете мне даже в священнике? Ричард заколебался.
– Ведите его на Тауэр-Грин, – приказал он, – и проследите, чтобы прислали священника. Пусть упокоится с Богом. И поторопитесь, вы же слышали, я обещал, что не сяду есть, пока жив Гастингс.
* * *
Джейн было не по себе. Она тревожилась, с нетерпением ожидая возвращения Гастингса. Она решила, что когда он вернется, она расскажет ему все. Она попытается объяснить ему тот безумный поступок, на который толкнул ее Дорсет. Ей хотелось, чтобы Гастингс знал, что спас ее от порабощения.
Она вышла в сад и ходила вдоль берега реки, взгляд ее то и дело останавливался на мрачных серых башнях, видневшихся вдали.
В конце концов ей стало просто невыносимо оставаться на берегу, смотреть и ждать его возвращения. Она пошла в дом и попыталась заняться чтением, но в мыслях своих она все время возвращалась к реке, к Тауэру. На страницах книги ей виделась река, искрящаяся в солнечном свете, простиравшиеся за городом поля красного щавеля и белых маргариток и нависший над всем этим пейзажем Лондонский Тауэр.
Ей никак не удавалось избавиться от страха, и она попыталась молиться. Ее молитва была прервана служанкой, настойчиво стучавшейся в дверь. Джейн велела ей войти.
– Мадам, там внизу кто-то требует встречи с вами, – сказала служанка.
– Кто это?
– Женщина, мадам. Она говорит, что у нее срочное дело, и она очень взволнована.
– Тогда быстро веди ее ко мне, – сказала Джейн.
В комнату вбежала Кейт. Она с трудом дышала, по ее щекам струились слезы.
– Кейт, Кейт, что случилось? Ты пришла из Тауэра… Что-то с милордом?
Кейт кивнула.
– Что там, Кейт, говори же!
– Если вы хотите его увидеть прежде, чем он умрет, то нельзя терять ни минуты, – проговорила Кейт.
Комната, казалось, поплыла у Джейн перед глазами. Должно быть, она ослышалась. Прежде, чем он… умрет? Но только недавно, этим утром он был здесь, полный сил… и любви к ней… и к жизни.
– Возможно, даже сейчас уже слишком поздно, – сказала Кейт. – Но ему обещали прислать священника.
– Кейт, Бога ради, что ты говоришь? Кейт горько рыдала:
– Я услышала, что это должно случиться, как раз перед тем, как его арестовали. Пойдем, моя девочка, или ты никогда больше не увидишь его живым.
Она позволила Кейт вывести себя из дома по мягкой траве прямо к лодке, на которой приплыла Кейт.