Затем он посетил нового управляющего и узнал, что изменилось в поместье с уходом Аслетта.
– Боюсь, милорд, – сказал мистер Воган, – что в хозяйственных отчетах многое не сходится. Каждый день я обнаруживаю новые пути, которыми деньги незаконным образом уходили из поместья.
– Прежде всего позаботьтесь о людях, которые пострадали от этого, – приказал граф. – Все арендаторы сейчас довольны?
– Благодаря вашей щедрости они счастливы, милорд, – ответил мистер Воган. – Но есть некоторые изменения по части строений, которые я хотел бы предпринять, и я хотел бы обсудить их с вашей светлостью.
– Я постараюсь еще раз приехать на той неделе, – пообещал граф, – и мы с вами обсудим все детали.
– Я вам очень благодарен, милорд.
Мистер Воган говорил со своим хозяином, словно тот собирался сделать ему подарок. Графу очень нравился энтузиазм этого человека, которого взял на службу. Он был моложе и менее опытен, чем того можно было бы ожидать от управляющего таким огромным хозяйством, но Вогана ему рекомендовал майор Мазгров. Он был еще одним солдатом, отправленным в отставку неблагодарным правительством, демонстрировавшим глухоту к грохоту военных приготовлений на другой стороне Ла-Манша.
Граф отправился назад в деревню, но, когда зашел в домик, Нэнни сказала:
– Я отправила мисс Офелию в постель, милорд. Для первого раза с нее достаточно, хотя она и сопротивлялась и непременно хотела дождаться вашего возвращения.
– Надеюсь, вы все-таки позволите мне ее повидать, Нэнни, – сказал граф, и улыбка мелькнула в его глазах.
– Вы не хуже меня знаете, милорд, что миледи, ваша мать, не одобрила бы, что вы собираетесь подняться наверх.
– Миледи, моя мать, к счастью, здесь отсутствует и не сможет нас в чем-то упрекнуть, – ответил граф. – Поэтому вы должны закрыть глаза на мое поведение, нарушающее некоторые условности.
– Мне и так часто приходится это делать, – сухо сказала Нэнни.
– И вам придется продолжать это делать, – с улыбкой сказал граф. – Кстати, вы действительно хорошо поработали над мисс Офелией. Невозможно поверить, что это та же самая девушка.
– Конечно, ей гораздо лучше, она поправляется телом и душой, – ответила Нэнни. – В жизни не встречала более милой, симпатичной и доброй молодой девушки. Не знаю, кто обращался с ней таким образом, но для этого нужно быть самим дьяволом, не могу найти другого слова.
– Вы попали в точку! – воскликнул граф. – Ее светлость – это именно дьявол.
Поднимаясь по лестнице, он подумал, что Эмили наверняка рассказала Нэнни про Цирцею во всех подробностях, поэтому было бы бессмысленно скрывать от нее, что это мачеха Офелии обращалась с ней так зверски.
Он вошел в маленькую спальню, и Офелия слегка вскрикнула от радости:
– Как я рада, что вы ко мне зашли, – воскликнула она. – Нэнни настояла на том, чтобы уложить меня в постель, но я боялась, что вы вернетесь в Лондон, не попрощавшись со мной.
– Я обещал вам кое-что принести, – ответил граф, – и вы должны бы уже понимать, что я не нарушаю обещаний.
Она улыбнулась ему глазами, глядя с волнением на образок, который он достал из кармана. Развернув платок, она рассматривала его минуту или две и потом сказала:
– Мне кажется, что это святая Вероника.
– Вы совершенно правильно догадались, – сказал граф. – А то, что она держит в руках – полагают, что это настоящий кусочек ее платка.
Офелия глядела на образ, затем подняла глаза на графа:
– Я чувствую, какая святость исходит от него, – сказала она. – Как я могу благодарить вас за то, что вы мне его принесли.
– Это оградит вас от опасности, – сказал граф с уверенностью, удивившей его самого.
– Поставьте его у постели и, когда вас будут преследовать какие-нибудь неприятные видения, возьмите в руки и прочтите молитву, как вы мне и рассказывали.
– Обязательно, – сказала она. – И, может быть... – Она замолчала.
– Может быть – что? – спросил граф.
– Может быть... вы, такой сильный, такой добрый... может быть, вы тоже будете за меня молиться?
Граф посмотрел на нее в изумлении.
Много раз красивые женщины просили его сделать множество разных вещей, но никто из них ни разу не просил, чтобы он за них молился.
– Сомневаюсь, что мои молитвы будут услышаны, – ответил он, помолчав немного.
– Будут, – сказала Офелия, – потому что вы ненавидите жестокость и потому что вы очень-очень добрый.
– Думаю, что у вас несколько искаженный образ, – сказал граф. – Вы не должны верить всему, что говорит Нэнни.
– Она вас любит, – сказала Офелия. – И я не могу представить себе, чтобы кто-то еще имел такую же завораживающе интересную жизнь. Когда я ее слушаю, это походит на истории о героях, которые я читала, учась в школе.
Граф поднял руки, изображая ужас.
– Вы меня просто пугаете, – сказал он. – Я немедленно возвращаюсь в Лондон, потому что не хочу, чтобы из меня делали героя, или святого, или кого угодно, кроме того, кто я есть на самом деле.
– А кто же вы на самом деле? – спросила Офелия с любопытством.
– Вы же знаете мое прозвище, – ответил он. – Рейк! Распутник и циник. А те, кто слышал меня в палате лордов, скажут вам, что я, кроме того, еще и насмешник.
– Это тоже звучит интригующе, – ответила Офелия, – но вы прекрасно знаете, что это только одна из сторон вашего характера.
– Ну вот, вы опять причисляете меня к лику святых, – сказал граф. – Поэтому я покидаю вас, Офелия. Пожалуйста, продолжайте в точности делать все, что вам велит Нэнни, и тогда вы будете выглядеть даже еще лучше, чем сейчас.
Она протянула ему руку.
Когда он поднес ее к губам, то почувствовал, что ее пальцы сжали его руку, как будто она не хочет его отпускать.
– Вы... скоро приедете опять? – спросила она.
– Очень скоро, – ответил он.
Она сидела в постели, откинувшись на подушки и держа в руках святую Веронику; он улыбнулся ей и вышел.
По дороге в Лондон граф все время размышлял о Цирцее Лангстоун и пытался понять, что же можно сделать, чтобы пресечь ее экскурсы в мир черной магии.
Он не верил до конца в рассказанную Эмили историю о ребенке, которого принесли в дом на Лимбрик-лейн и никогда больше не видели.
Теперь он должен был признать, что это не исключено. Младенцы составляли важный элемент церемоний черной магии, и так называемые ведьмы самыми различными способами использовали мозги и кровь этих младенцев.
Пожалуй, рассказы Джима, Эмили нельзя оставить без внимания. Священник-расстрига, петухи, козлы, которые исчезают бесследно, младенец, а теперь Офелия, которой является, как бы наяву, лицо Цирцеи и ее пристальный взгляд.
Все это укладывается в известную схему, так что граф не мог уже смеяться, как над плодами воображения.
Если любопытство соседей дома 13 по Лимбрик-лейн к происходящему там было совершенно естественным, то как можно объяснить, что дама с таким положением в обществе, как леди Лангстоун, посещает такое место – и не один раз, а регулярно.
Было в порядке вещей, что гадалок и предсказательниц судьбы, модных в то время, привозили в дома светских дам, где затем они получали свое вознаграждение, их кормили и отсылали назад.
То, что Цирцея сама отправлялась в такие сомнительные места, как Лимбрик-лейн, могло означать очень многое. Как догадывался граф, это значило прежде всего то, что рассказы о животных, приносимых в жертву, очевидно, соответствовали действительности.
Вопрос заключался в том, что он может сделать. Конечно, черная магия была запрещена законом в акте о колдовстве.