– Судьбу. – Тайя сделала паузу. К этой мысли было нужно привыкнуть. – Он взял Судьбу. Статуэтка не утонула.
– Но непременно утонула б, если бы Феликс не взял ее. Подумайте над этим спокойно и постарайтесь увидеть случившееся в ином свете. Феликс не знал, что это такое. Увидел красивую, блестящую безделушку и не смог устоять перед соблазном. С тех пор статуэтка – как и связанная с ней легенда – хранилась в нашей семье и считалась чем-то вроде талисмана.
Поразительно. Просто фантастика. Несмотря на разочарование и гнев, в Тайе проснулось любопытство.
– В конце концов она досталась вам, – подвела она итог.
– Точнее, мне, моей матери, брату и сестре. Малахия немного успокоился. Он и сам был католиком и знал, что покаяние снимает тяжесть с души лжеца.
– Но тут я совершил роковую ошибку, – признался он. – Я отвез статуэтку в Дублин на экспертизу и оценку и пришел прямиком в «Морнингсайд Антикуитиз». Как овца на бойню.
– Вы показали ее Аните?
– Не сразу. Сначала рассказал. А почему бы и нет? – спросил Малахия, снова ощутив раздражение. – Она известна как опытный эксперт и считалась уважаемой деловой женщиной. Я рассказал ей историю статуэтки не сразу – лишь через несколько дней…
Вспомнив, что случилось за эти «несколько дней», он невольно осекся.
– Да. Об остальном я догадываюсь, – пробормотала Тайя. Что ж, чем хуже, тем лучше. Не только ее подводят собственные гормоны. – Она очень красивая.
– Как тигровая акула. Смотря на чей вкус. – В голосе Салливана звучали горечь и обида не только на женщину, обманувшую его, но и на ту, которая неподвижно стояла, повернувшись спиной к реке с темной водой. – Что ж, она достаточно информации вытянула из меня, прежде чем я заметил ее зубы. Она пришла ко мне в номер, чтобы лично взглянуть на статуэтку. Естественно, я согласился, потому что к тому времени она проявляла ко мне горячий интерес. Она пользуется сексом так же, как другие женщины губной помадой, – буркнул Малахия. – В общем… Я отдал статуэтку ей.
Тайя думала об Аните Гай. Расчетливая, сексуальная, уверенная в себе. Хищная. Да, можно было понять, почему даже умный мужчина рядом с ней терял рассудок.
– Без расписки?
– Я подумал бы о расписке, если б она не начала снимать с меня брюки. Мы занимались любовью и пили. Точнее, пил я; думаю, она что-то подмешала в вино, потому что проснулся я только в полдень. Она ушла и унесла с собой статуэтку.
– Она одурманила вас?
Услышав в голосе Тайи недоверчивую нотку, Малахия стиснул зубы.
– Я не сплю до полудня после ночи любви и двух бокалов вина! Сначала я не поверил себе. Пошел в «Морнингсайд», но мне сказали, что Анита на совещании и освободится не скоро. Я посылал сообщения в офис и в гостиницу. Она не отвечала на них. Когда Анита вернулась в Нью-Йорк, я сумел связаться с ней, но она сказала, что понятия не имеет, кто я такой, не понимает, о чем я говорю, и просит впредь не докучать ей.
Отогнать от себя картину того, как Малахия и Анита занимаются любовью, было нелегко, но Тайе это удалось. Во всяком случае, ее мозг работал достаточно четко.
– Вы хотите сказать, что Анита Гай из «Морнингсайд Антикуитиз» переспала с вами, одурманила вас, потом обокрала и отказалась признавать, что вы знакомы?
– А разве я сказал что-то другое? – вскинулся Салливан. – Она одурачила меня, воспользовавшись сексом, притворилась, что увлечена мной, и… – Взгляд Тайи заставил его осечься.
– Это оскорбительно, не правда ли?
– Это не то же самое. – И все же у него засосало под ложечкой. – Совсем не то же.
– То, что мы с вами не… не переспали, ничего не меняет, – возразила Тайя. – Вы могли все рассказать мне. Прямо и честно. Но предпочли вести себя по-другому.
– Да. Но тогда я вас не знал. Вы могли оказаться такой же расчетливой, как и Анита. Однажды я уже потерпел фиаско. А вдруг вам пришло бы в голову предъявить права на Судьбу?
Салливан поднял руки, признавая свое поражение. То, что еще недавно выглядело оправданным и даже необходимым, теперь казалось мерзким и уродливым.
– Тайя, хотя эта статуэтка попала к нам преступным путем, она хранилась в нашей семье почти девяносто лет. А когда мы узнали о существовании трех таких статуэток и обо всем, что с ними связано, это многое изменило. Во-первых, мы хотим вернуть то, что принадлежало семье, а во-вторых… Черт побери, речь идет о больших деньгах! Целой куче денег. Мы нашли бы им применение. В настоящее время Ирландия переживает подъем, и мы могли бы расширить свой бизнес.
– Морские перевозки? – спросила Тайя и увидела, что у Малахии хватило совести смутиться.
– Точнее, морские экскурсии. Мы организуем для туристов поездки от Коба до мыса Кинсейл. И по-прежнему занимаемся рыболовством. Я подумал, что с вами будет легче иметь дело, если вы будете считать меня человеком своего круга. Но я ошибся.
– Сегодня вечером вы собирались вернуться сюда и лечь со мной в постель, – безжизненным голосом произнесла Тайя. – Это низко. Вы использовали меня, использовали с самого начала. Обращались со мной так, словно я неодушевленный предмет. На самом деле я ничего для вас не значила.
– Это неправда. – Малахия подошел к Тайе и взял за руки, безжизненные и холодные. – Не думайте так.
– Когда вы впервые подошли ко мне, улыбнулись и пригласили на прогулку, это было притворством. Я была вам безразлична. Вы хотели только одного: выяснить, можно ли меня как-нибудь использовать. Только и всего.
– Я не знал вас. Сначала вы были для меня всего лишь именем, – попытался оправдаться Салливан. – Всего лишь возможностью. Но потом…
– Пожалуйста, перестаньте… Сейчас вы станете утверждать, что, как только узнали меня, все изменилось и вы полюбили меня. Давайте обойдемся без банальностей.
– Тайя, я искренне привязался к вам. Это не входило в мои планы.
– Ваш план провалился. Отпустите мои руки.
– Простите за то, что я причинил вам боль. – Слова Малахии звучали беспомощно, но ничего лучшего он придумать не мог. – Клянусь, я не хотел этого.
– Отпустите мои руки, – повторила Тайя. Когда Малахия подчинился, она отступила на шаг. – Я не могла помочь вам. А сейчас и не хочу. Но могу утешить вас. Помочь Аните Гай я не сумею тоже. Я бесполезна. И вам, и ей.
– Тайя, не говорите так. Вы необходимы. Но сейчас я говорю не о Судьбах.
Она только покачала головой:
– Говорить нам больше не о чем. Ступайте.
– Я не хочу уходить так.
– Увы, придется. Мне действительно больше нечего сказать вам. По крайней мере, ничего такого, что могло бы пойти на пользу делу.
– Тогда запустите в меня чем-нибудь, – предложил Малахия. – Ударьте. Накричите наконец!
– После этого станет легче вам, а не мне. – Ей нужно было остаться одной. Одной в своем убежище. И собрать остатки гордости. – Я просила вас уйти. Если у вас есть совесть, вы с уважением отнесетесь к моей просьбе.
Малахия, у которого не оставалось выбора, направился к двери. Он задержался на пороге, обернулся и посмотрел на Тайю, по-прежнему стоявшую у окна.
– Тайя, когда я впервые увидел ваши глаза, самые красивые и грустные глаза на свете, – тихо сказал он, – с тех пор не могу их забыть. Но еще ничто не кончено. Ничто.
Когда за ним закрылась дверь, Тайя тяжело вздохнула:
– Я тоже так думаю.
Улицы в Кобе были такими же крутыми, как в Сан-Франциско. В конце одной из них стоял красивый дом, обнесенный "низким каменным забором, за которым раскинулся пестрый цветник. В доме были три спальни, две ванных и гостиная со старым телевизором и удобным диваном, покрытым пледом в голубую и белую клетку. Кроме того, здесь были малая гостиная и столовая, которыми пользовались только тогда, когда приходили гости. Стоявшая там мебель была отполирована до блеска, на окнах висели старинные кружевные занавески. На стене малой гостиной висели портреты Джона Ф. Кеннеди, нынешнего папы римского и изображение сердца Иисусова. Это трио нагоняло на Малахию такую тоску, что он старался заходить сюда как можно реже.
Вся семья испокон веку собиралась на кухне. Вот и сейчас Малахия мерил шагами пол кухни, пока мать готовила обед.
Он вернулся лишь два дня назад и сразу же с головой окунулся в работу. Сначала вывел в море один из двух экскурсионных теплоходов, чего не делал – как напомнила ехидная Ребекка – почти все лето, а потом занимался делопроизводством, пока не потемнело в глазах. В первый день он проработал двенадцать часов, во второй десять, но это не помогло ему справиться с гневом и чувством вины.
– Вымой картошку, – велела Эйлин. – Может быть, перестанешь хмуриться.
– Я не хмурюсь. Я думаю.
– Думает он, как же… – Она открыла духовку и проверила, как жарится ростбиф. Это было любимое блюдо Малахии, подававшееся обычно по воскресеньям, и Эйлин приготовила его среди недели, надеясь поднять сыну настроение. – Эта девушка имела полное право выгнать тебя в три шеи, так что поделом тебе.
– Я знаю. Но утром она могла бы успокоиться и попытаться разобраться в случившемся. По крайней мере дать мне возможность оправдаться. Однако она не отвечала ни по телефону, ни на звонки в дверь. И, наверное, выкинула цветы, которые я прислал. Кто знал, что она такая несговорчивая?