Слова сестры, небрежно брошенные через плечо, пробудили в Ли воспоминания…
– Она достаточно взрослая, чтобы здесь присутствовать!
Джошуа Бэрон обвел собравшихся взглядом, в котором читалось предостережение всякому, кто вслед за идиотом-начальником одного из отделов повторит, что его дочери всего девять лет. Хотя Ли с трех лет, словно к материнской груди, присосалась к студии и постоянно бывала там с отцом, в то утро Джошуа впервые взял ее на деловое совещание. Она сильно волновалась: вокруг было столько суровых, неулыбчивых лиц! Отец предупредительно пододвинул для нее громоздкое кожаное кресло, и она утонула в нем; ноги дрожали.
Напротив нее, за полированным столом из слоновой кости, сидел человек, который, собственно, и возразил против ее присутствия, – глава отдела маркетинга Ричард Стайнер. Откинувшись на спинку кресла, он хмуро попыхивал сигарой.
Ли безумно волновалась. Чтобы унять желание броситься в туалет, она положила ногу на ногу, а пальцами стала разглаживать несуществующие складки на ситцевом платье в цветочки – ее любимом, от Кейт Гринвей. Связанные синей ленточкой светлые волосы струились по спине. Ни дать ни взять – Алиса в Стране Чудес. Ноги в белых носочках и черных лакированных туфельках не доставали до пола, и ей стоило немалого труда не болтать ими…
Как это ей удалось оживить в памяти подробности события шестнадцатилетней давности?.. Ли подошла к балконной двери и посмотрела в сад. Но она не видела идущих полным ходом приготовлений к банкету – ее мысленный взор был устремлен внутрь себя; внимание полностью сосредоточилось на давнишнем эпизоде.
То совещание даже по суровым меркам студии «Бэрон» проходило на редкость напряженно и изобиловало стычками. Главы отделов разделились на два лагеря – после того как узнали, что автор сценария их нового мюзикла «Принц-плейбой» – писатель, занесенный в черный список за то, что, будучи вызван в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, не назвал своих «розовых» друзей.
– Как, черт возьми, вышло, что никто не догадался? – прорычал Джошуа. – Неужели ни один из вас не сообразил, что под псевдонимом «Рональд Рэнсом» скрывается Ричард Райнхарт?
– Рэнсом всегда был неуловим, – оправдывался шеф производственного отдела Айра Катценбаум. – Сценарий нам предоставил Корбет Маршалл из агентства Уильяма Морриса – твой давнишний приятель. Кто мог предположить, что он подсунет нам «красного»?
– Раз уж речь зашла о Маршалле, – вмешался Стайнер, – этот тип никогда не отличался патриотизмом. Если он не поостережется, то кончит как в Библии. – Он вытащил на свет брошюру с загнутыми краями – копию «Ред Ченнелс», черного списка кинематографистов. Ли знала: этот перечень фамилий, составленный бывшими агентами ФБР и бизнесменами-консерваторами, объединившимися в группу «Бдительность», еженедельно – если не ежедневно – пополняется новыми жертвами. Только на прошлой неделе ей пришлось протискиваться сквозь толпу у газетного киоска, жаждущую ознакомиться с новым вариантом.
– По-моему, – продолжил Стайнер, – нужно положить фильм на полку, а в феврале-марте, когда ажиотаж стихнет, прокатать в каких-нибудь захолустных кинотеатрах.
– Это же смерти подобно, – возразил Катценбаум. – Прокатать подобным образом высокохудожественную ленту – значит ее угробить.
– Картина тянет на «Оскара», – вмешался Норман Леви. – Если она его получит и до Гедды Хоппер дойдет, кто автор сценария, можно закрывать студию. Райнхарт будет не первым, чью карьеру торпедировала эта баба. Но при чем тут студия?
– А пошли они, мать их так! – с неожиданной горячностью воскликнул Катценбаум. – И Хоппер, и Маккарти, и лошадь, которая их везет! – Он остановил взгляд на Ли и смутился. – Прости, детка.
Ли кивнула.
Она понимала: одной из причин, почему ее не хотели допускать на совещание, была необходимость воздерживаться от крепких выражений. Как будто она не слышала от отца и похлеще!
Спор продолжался. Час проходил за часом, но Ли уже не ерзала – наоборот, сидела выпрямившись, сложив руки на коленях и завороженно впитывая в себя каждое слово.
Черный список… Она часто видела в роликах новостей, как людей, входящих в десятку лучших кинематографистов страны, сажают в тюрьму за отказ доносить на себя и своих знакомых! Ли знала большинство из них: все они бывали в доме ее отца, приносили ей подарки на день рождения, а Ричард Райнхарт всякий раз показывал новый фокус. В прошлом месяце он вытащил у нее из-за уха серебряный доллар и преподнес ей. Если таких сажают, никто не может быть в безопасности.
В Голливуде страх правил бал. Вот и Ли смертельно боялась, что сенатор Маккарти посадит ее отца в тюрьму – в самую холодную и жуткую камеру из всех виденных в кино.
Когда всем уже казалось, что они безнадежно зашли в тупик, хмурый Стайнер повернулся к Ли и спросил, не вынимая изо рта сигару:
– А ты как думаешь?
От изумления она заморгала, как сова.
– Я?
– Если ты достаточно взрослая, чтобы присутствовать на совещании, у тебя должно быть свое мнение.
Он обвел взглядом остальных, и в его глазах появилась первая в этот день и в этом зале улыбка.
– Ли присутствует в качестве наблюдателя, – вмешался Джошуа.
– Брось, Джош, – не унимался Стайнер. – Если девочке суждено когда-нибудь возглавить студию, дай ей замочить ноги.
Джошуа задумчиво уставился на дочь.
– Ладно, принцесса. Почему бы тебе и вправду не поделиться с джентльменами теми идеями, которые ты высказала мне по дороге сюда?
Одно дело – обмениваться мыслями с отцом в машине и совсем другое – обнародовать свое мнение перед этими, очень взрослыми и важными людьми, взиравшими на нее со смесью добродушия и сарказма. Ли вытерла руки о накрахмаленную юбку и удивилась: как холодные ладошки могут быть потными?
– «Принц-плейбой» – замечательный фильм, – запинаясь, начала она и посмотрела на отца, словно ища поддержки. Он поощрительно кивнул. – В нем есть все, что нравится зрителям: красивые актеры, романтическая обстановка, приключения, любовь…
– Давай, детка, объясни им! – зычным, напомнившим о его бруклинских корнях голосом произнес Катценбаум и подмигнул.
Ли залилась краской смущения.
– Мне кажется, было бы неправильно скрывать его от людей.
– Ты что-нибудь имеешь против своего отца? – спросил Стайнер. – Хочешь, чтобы он кончил свои дни за решеткой?
Этот противный старик говорил прямо как персонаж из фильма Джеймса Кэгни. Ли очень невзлюбила Стайнера.
– Нет, конечно, – возразила она ледяным тоном, о котором потом будут говорить, что за ним кроется еле сдерживаемый гнев.
– А я уже было подумал… – Стайнер с плохо скрытым отвращением покачал лысым черепом. – Почему бы не подождать до февраля, а там закинуть удочку в маленьких городах – посмотреть, что получится?
– Постойте, – вмешался шеф отдела по международным связям Джош Стайнер, до тех пор безмолвно внимавший остальным. – Пусть крошка обоснует свое мнение. – И он посмотрел на Ли умными, добрыми глазами.
Ли собралась с духом. В животе было противное чувство, будто там махали крыльями гигантские бабочки, а ноги дрожали так, что уже не верилось, что она когда-нибудь сможет стоять. Она сжала руки под столом и напомнила себе, что утром папа одобрил то, что она говорила.
– Студия «Бэрон» заработала уйму денег, показывая, как хорошие парни сражаются против плохих, – повторила она сказанное когда-то отцом; ее чистый, звонкий голосок слегка дрожал. – Во всех наших фильмах добро побеждает зло, и все радуются. – Ли понемногу смелела.