- Рад это слышать, - собственно, по-другому и быть не могло: осколок снаряда не мог вызвать генетических изменений. Но меня все равно порадовало известие о том, что бессонница отца не передалась сыну.
- Ивен? Ты надолго?
- На несколько дней и ночей.
- Потом вернешься в Америку?
Я покачал головой.
- Не сразу. У меня дела на севере.
- В Белграде?
- Дальше.
- Мне бы хотелось, чтобы ты побыл подольше, Ивен.
Я вытянулся на земляном полу. Она улеглась вплотную ко мне. По одной я расстегнул все пуговички толстой кофты, обхватил ладонями груди.
- Видишь, что он с ними сделал? Они пусты.
- Они прекрасны, любовь моя. Моя маленькая птичка.
- А-а-а...
Мы лежали бок о бок, обняв друг друга. Ее дыхание было теплым и сладким. Мои руки играли ее грудями, она засмеялась и сказала, что знает, почему Тодор сосет с таким удовольствием.
- Он пошел в своего отца.
- Я тебе так и сказал.
- Ах, Ивен...
Не спеша, прерываясь на ласки и поцелуи, мы разделись под мерцающим огнем. Я провел рукой по ее животу, упругим бедрам.
- У тебя есть другие женщины?
- Не так чтобы много.
- А дети?
- Нет.
- Тодор - твой единственный ребенок?
- Да.
Она удовлетворенно вздохнула. Мы поцеловались и прижались друг к другу. А потом она потянула меня на свой матрац, лежавший по другую сторону очага.
- Тодору нужны братья.
- Это правда.
- И прошло уже полгода после его рождения. Пора.
- Да, конечно. А если будет девочка?
- Дочь? - она задумалась, пока я гладил ее пышное тело. - Но это очень хорошо, если у мальчика есть сестры. А ты еще вернешься, Ивен, так что будет время и для сыновей.
- Для Македонии.
- Для Македонии, - согласилась она. - И для меня.
Я еще поласкал ее, мы поцеловались, потом у нее иссякли слова, а у меня - мысли. Ее бедра разошлись, руки и ноги сжали меня, и матрац заскрипел под нашей страстью. Я забыл о латышах, колумбийцах и толстячке из Вашингтона. Я даже забыл о моем спящем сыне, поскольку один раз даже громко вскрикнул от страсти, но Анналия тут же одернула меня.
- Ш-ш-ш, - тяжело дыша, прошептала она. - Ты разбудишь Тодора.
Но маленький ангел крепко спал.
Позже, гораздо позже, я бросил в очаг еще несколько поленьев. Анналия достала кувшин медовухи. Мы сидели перед очагом и пили ее маленькими глотками. Сладкий напиток согревал нас не хуже огня.
- Через несколько дней ты уедешь?
- Да, - кивнул я.
- Я бы хотела, чтобы ты задержался дольше. Но у тебя важные дела, не так ли?
- Да.
- Расскажи мне, куда ты направляешься.
Я взял ветку из кучи дров и на полу нарисовал примитивную карту. Анналия с интересом смотрела на нее.
- Вот Македония. Это Кавадар, Скопье, Тетово. Вот это, линия к югу граница между Грецией и Югославией. Вот другие республики Югославии: Хорватия, Сербия, Босния-Герцеговина, Словения и Черногория. Это Белград, столица.
- Вижу.
- Восточнее находится Болгария, над ней - Румыния. К западу от Румынии - Венгрия, а выше - Чехословакия и Польша. Видишь?
- Да. Ты едешь в Польшу?
- Дальше. Вот здесь, выше Польши и к востоку, находятся три маленькие страны. Сначала Литва, потом Латвия и Эстония. Они - часть России.
- Значит, ты едешь в Россию? - у нее перехватило дыхание. - Но ведь в России очень опасно.
- Они - такая же часть России, как Македония - часть Югославии.
Это Анналия поняла.
- Они тоже готовы бороться за свободу? И ты собираешься устроить там революцию?
- Надеюсь, что нет.
- Тогда почему ты едешь туда?
- Чтобы вывезти из Латвии одного человека.
- Уехать из Латвии трудно?
- Практически невозможно.
- Это опасно?
Я ответил, что опасность невелика. Вероятно, моему голосу недоставало уверенности, потому что она пристально посмотрела на меня и сказала, что не верит. Но мы оставили эту тему, выпили еще медовухи и поговорили о борьбе Македонии за свободу, красоте нашего сына и жаре любви.
Какое-то время спустя мальчик проснулся, громко плача, Анналия покормила его, и он вновь заснул.
- Такой хороший мальчик, - похвалила она сына.
- Ему нужны братья и сестры.
- И мы постарались, чтобы он не остался в одиночестве.
- Это правда. Но можно ли с уверенностью говорить о результате?
- Я не понимаю.
- Когда хочешь вырастить дерево, в землю лучше посадить не одно семечко.
- Мы уже посадили два, - улыбнулась она.
- Полагаю, не помешает и третье.
Она замурлыкала.
- Ты проведешь здесь несколько дней. У меня такое ощущение, что к твоему отъезду мы засадим всю землю.
- Земля возражает?
- Земля совершенно не возражает.
- В конце концов, мы же должны гарантировать стопроцентный результат?
- Особенно если посадка доставляет столько удовольствия.
- В этом ты совершенно права.
- Я тебя люблю.
Мы снова разделись и перебрались на ее матрац. И опять мой сын крепко спал под громкие крики любви. А потом я крепко прижимал Анналию к себе, пока она вроде бы не заснула. Я осторожно поднялся, укрыл ее одеялом.
- Я хочу, чтобы ты остался со мной навсегда, - в полусне пробормотала она.
- Я тоже.
- Почему тебе надо в Латвию?
- Это длинная история, - она шевельнулась, словно готовясь ее выслушать, но вместо этого провалилась в глубокий сон.
Я оделся, сел, скрестив ноги, перед очагом, долго смотрел на мою жену и моего сына, а потом перевел взгляд на нарисованную мной карту. "Не следует оставлять здесь карту, - подумал я. - Никому не надо знать, куда я направляюсь". Я взял другую ветку и стер карту.
Почему тебе надо в Латвию?
Хороший вопрос, логичный вопрос. И я ответил правдиво, пусть ничего не сказал по существу.
Это была длинная история.
Глава третья
Карлис Миеловисиас и я сидели в окопе, вырытом среди молодых сосенок. В пятидесяти ярдах справа пехотинцы, то ли десять, то ли двенадцать, осторожно, но решительно продвигались вперед. Я вытянул руку параллельно земле. Мужчины остановились, опустились на колено, нацелили винтовки на деревянный сарай. Я поднял руку, досчитал до пяти, а потом резко опустил ее.
Выстрелы прогремели одновременно, пули полетели в сторону сарая. Мы с Карлисом выпрыгнули из окопа. Он сорвал чеку с гранаты, на бегу досчитал до трех, швырнул гранату в открытую дверь. Я считал вместе с ним и бежал рядом. Потом, как только граната залетела в сарай, мы упали на землю.
Взрыв развалил маленький сарай пополам. Пехотинцы уже бежали к нему, стреляя на бегу, поливая свинцом остатки деревянных стен. Интенсивность стрельбы уменьшилась, когда Карлис и я добрались до двери. Я поднял руку, выстрелы смолкли, и мы вошли в то, что было сараем.
Конечно, внутри нашли пустоту. Если в мы участвовали в настоящем вторжении в Латвию, на полу лежали бы изувеченные тела защитников сарая. Но мы находились в тысяче милях от Латвии. Точнее, в пяти милях южнее Делхи, округ Делавер, штат Нью-Йорк, где Латвийская армия в изгнании проводила ежегодные полевые маневры.
- Задание выполнено, - рявкнул Карлис на латышском. - Всем вернуться в расположение части, бегом.
Пехотинцы затрусили к палаткам. Карлис достал пачку сигарет, предложил мне. Я отказался, он же закурил. Карлис ограничивал себя тремя или четырьмя сигаретами в день, поэтому каждую курил с особым удовольствием. Глубоко затягивался, долго выпускал дым.
- Парни хорошо поработали, - сказал он.
- Очень хорошо.
- Конечно, со строевой подготовкой у них похуже, но вот атаку они провели образцово. Мы можем быть довольны.
Этот светловолосый гигант при росте в шесть с половиной футов весил никак не меньше трехсот фунтов. У армии США могли возникнуть проблемы с подбором для него формы.