Во внутреннем кармане его серого кашемирового пальто оказался паспорт. Личность убитого установили очень быстро - Большаков Константин Иванович, 1957 года рождения, врач городской клинической больницы города Михайловска. Город говорил об убийстве две недели...
А через две недели, точнее, через тринадцать дней в подъезде собственного дома была убита Найденова Тамара Алексеевна, 1964 года рождения, вдова одного из местных бизнесменов, совладелица торговой фирмы, женщина независимая и привлекательная. Правда, когда её нашли, она уже не была привлекательной. Убийца проломил тяжелым предметом висок, поэтому половину лица залило кровью, а другую странно перекосило. Рядом с трупом лежал новенький, в упаковке, стерильный бинт и костяная курительная трубка с незатейливым узором. Пробовали искать маньяка по трубке, но это оказалось занятием малоперспективным: такие сувениры продавались едва ли не в каждом уважающем себя районном универмаге Москвы...
Еще через десять дней возле собственного гаража погиб Протопопов Борис Андреевич, 1952 года рождения, врач-гинеколог городской женской консультации. Его ударили ножом в бок и в шею, когда он открывал висячий замок на воротах. Он так и упал с ключом в руках. Потом пальцы, по видимому, разжались, и ключ остался лежать в неровной кровавой лужице. Вместе с семечками. Обыкновенными подсолнечными семечками. Мелкими и обжаренными. Этими же семечками было густо осыпано лицо убитого... Именно тогда репортаж о серийных убийствах в Михайловске прошел в программе "Криминал", и неясные слухи, будоражащие умы жителей города, обрели вполне реальные черты всеобщей паники. Правда, выдвигались успокаивающие версии, что "абы на кого" маньяк не бросится. Да, может, это и не маньяк вовсе? Большаков и Протопопов были хоть шапошно, но знакомы, а Найденова проживала как раз на территории того участка, который был закреплен в консультации за Борисом Андреевичем. Но, честно говоря, версии казались весьма хлипкими. Потому как в Михайловске всего один больничный городок, один родильный дом и одна женская консультация. Врачей не так много, и странно было бы, если б Большаков с Протопоповым не знали друг друга. Да и участков в консультации всего десять. Так что все это вполне могло оказаться обычным совпадением. А что? По сути дела, "большая деревня", где все друг друга знают!.. Однако, гораздо спокойнее было верить в неслучайность этих трех смертей. И верили.
До тех самых пор, пока в середине декабря не убили молодую упаковщицу с хлебокомбината. Она не знала ни Большакова, ни Протопопова. За всю свою двадцатипятилетнюю жизнь ни разу не лежала в больнице, а в гинекологию заглядывала только для того, чтобы пройти очередной осмотр и поставить штамп в санитарной книжке. Ее участок вела врач Палютина... Катю Силантьеву утопили в местной речушке глубиной полтора метра. Это была даже и не речка в полном смысле этого слова, а просто грязный, мутный поток, в который вливалась отработанная и, якобы, отфильтрованная вода то ли с хлебозавода, то ли из канализации. Катю схватили сзади за шею и держали лицом вниз, пока она не захлебнулась. А потом вытащили на скользкий, покрытый снежной "кашей" берег и бросили рядом с телом маленькую малярную кисть...
- ... Какую-то "филенчатую" что ли? - Алиса наморщила лоб, вспоминая трудное слово. - И ещё два бильярдных шара. Вот так!.. Мать, говорят, на похоронах плакала! Ну, понятно - единственная дочь! Хотя, проститутка была ужасная!.. Но о покойниках плохо не говорят.
- И что, опять никаких следов? - я прикурила очередную сигарету. Пачка стремительно пустела.
- А какие ещё следы? Тебе что, "следов" мало?.. Шары, кисточка. Ни фига непонятно!..
Это такой у нашего маньяка "фирменный стиль": чего-то там сам с собой прикалывается, знаки какие-то оставляет. Для кого? Непонятно! Все равно никто разобраться не может... Понимаешь теперь, почему я так из-за этой бутылки с вином всполошилась? Ого себе символ! На бутылке виноград, и на трупе - виноград... Затаскали бы - точно тебе говорю!
Она вдруг взглянула на меня тревожно и испытующе, словно хотела ещё раз убедиться в том, что я её не выдам и о бутылке умолчу. Вместо ответа я спросила:
- Слушай, а тебе не кажется, что мы вляпаемся ещё больше, если про виноград с этикетки чудесным образом "забудем", а Виктория Павловна возьмет и вспомнит?
- Не вспомнит! - Алиса быстро помотала головой. - Во-первых, она к бутылке не приглядывалась - все скромненько у холодильника сидела, а во-вторых, ей сейчас не до того... Прикинь, что бы было, если б мы у себя эти маникюрные ножницы оставили, и ты бы или я их утром в девятую палату понесли?
Мне снова вспомнились синюшные ноги Галины Александровны с потрескавшимися пятками старой женщины. Ее ночная рубашка в веселенький синий цветочек. Глупый и кокетливый белый бантик на груди. И спелый розовый, почти красный, виноград, похожий на шмат гигантской лососевой икры...
- Ну, так что? Значит, молчим?
Ответить я не успела. После короткого, весьма символического стука дверь нашей палаты отворилась, и на пороге возник оперативник в шерстяной клетчатой рубахе и черных джинсах - кстати, тот, который понравился мне меньше всех. Нет, лицо у него было, в общем, нормальное: прямой нос, светлые брови, чуть выпуклые серые глаза. Но общее впечатление портил внушительный "пивной" животик и манеры прямо-таки техасского рейнджера.
Первое, что он сделал - это брезгливо помахал рукой перед лицом, разгоняя сизый дым, качнулся с носков на пятки и заметил:
- Да, девушки, накурили вы, конечно, так, что хоть топор вешай! Что? Нервишки шалят?.. Но дело, в общем-то, не в этом, а в том, что вас здесь две. Поэтому одна сейчас пойдет погуляет по коридору, желательно, в отдалении от девятой палаты, а с другой я в это время побеседую. Идет?
Смотрел он на нас при этом, как на каких-нибудь злостных угонщиц скота с цивилизованных ранчо.
Алиса после этих слов немедленно поднялась и направилась к выходу, словно получила совершенно конкретный приказ: "Гражданка Кубасова - на выход!", я же осталась сидеть, как приклеенная.
Когда дверь за ней закрылась, опер удовлетворенно кивнул, широкими шагами, в раскачку, подошел к столу. Брезгливо взял двумя пальцами нашу пепельницу, полную окурков, и переставил её на подоконник. Потом поддернул ремень джинсов и, широко расставив колени, опустился на стул, на котором только что сидела Алиса. Я наблюдала за ним, как приговоренный кролик за удавом.
- Итак, как вас зовут?
- Мартынова Евгения Игоревна.
- Очень хорошо! - он кивнул. - Значит так, Евгения Игоревна, сейчас мы с вами побеседуем об убитой гражданке Барановой, в частности, и о вчерашнем вечере и ночи, в общем.
- Конечно... Только я, наверное, ничего важного сказать не смогу, потому что заселилась только вчера... То есть, позавчера, и...
- Давайте, я буду решать, что важно, а что не важно!
Я сочла вежливым и разумным немедленно согласиться: "Давайте!", после чего мой собеседник подпер щеку кулаком и взглянул на меня странно, почти с сочувствием.
- Значится, так... Начнем с гражданки Барановой...
- Да, я, в общем-то, с ней почти не была знакома. Просто вчера вечером мы пошли за штопором...
- В каком составе?
- Что "в каком составе"?
- В каком составе, спрашиваю, вы пошли за штопором и по какому случаю собирались пить?
Теперь уже я взглянула на него с изумлением:
- По поводу Рождества... Просто у моей соседки была бутылка вина, а штопора у нас не было. Вот Виктория Павловна и вспомнила, что, вроде бы, видела его у женщины из девятой палаты...