Он хмыкнул и добавил:
— Если быть точным, то этот маленький валлиец назвал тебя «чертов виконт».
— Для тебя это существенно, виконт я или нет?
— Абсолютно несущественно.
— Тогда все в порядке.
— Так ты виконт?
— В общем, да.
Через стеклянные двери мы вошли в аэропорт. Это было просторное помещение с каменным полом и стеклянными стенами.
Вдоль одной из стен тянулся прилавок с разными товарами, в основном сувенирами. Они были и в витринах, и на полках по всей стене. Там были шелковые галстуки, куклы в национальных костюмах, книги, открытки с местными видами. Хозяйничала здесь высокая темноволосая девушка в темном платье. При виде Патрика лицо ее засветилось.
— Привет, Патрик! — крикнула она. — Как дела?
Он ответил ей по-итальянски, а затем, словно поразмыслив, махнул мне рукой.
— Габриэлла... Генри, — представил он нас, а потом что-то спросил ее по-итальянски.
Она пристально посмотрела на меня и ответила:
— Si, Henry anche.
— Ну и договорились, — сказал Патрик.
— Ты хочешь сказать, что мы остановимся у Габриэллы? — осведомился я.
Он напрягся:
— Ты возражаешь?
Я посмотрел на Габриэллу, а она — на меня.
— Я думаю, что это слишком прекрасно, чтобы быть правдой, — ответил я.
Только через десять минут, в течение которых она трещала с Патриком, я вдруг осознал, что не говорю по-итальянски, а единственное английское слово, которое знает Габриэлла, это «хэлло».
Как ни странно, с ней случилось то же самое. Возможно, все дело в том, что любовь поразила нас одновременно. Точно сказать не могу. Но я увидел, как ее глаза заблестели, как она повеселела, решил, что все это в мою честь. Мои сдержанные манеры и русые волосы редко приводили девушек в восторг, и поскольку я никогда не ставил себе цели производить на них неизгладимое впечатление, тем реже мне это удавалось. Даже те, кто хотел выйти замуж за мой титул, порой были не прочь зевнуть в моем присутствии. Что сделало реакцию Габриэллы вдвойне неотразимой.
— Господи! — весело воскликнул Патрик, когда она не ответила на дважды повторенный им вопрос. — Может, вы перестанете таращиться друг на друга?
— Габриэлла, — сказал я.
— Si?
— Габриэлла...
Патрик засмеялся и сказал:
— Ну, так вы далеко не уйдете.
— Paries francais? — тревожно осведомилась Габриэлла.
— Говоришь по-французски? — перевел Патрик.
— Да, — сказал я с облегчением и засмеялся. — Более или менее.
Поскольку мы были избавлены от необходимости соблюдать стилистические тонкости французского диалога, а также зная наперед, что рано или поздно мы все равно этим закончим, мы сразу перешли на «ты». Патрик немного послушал нас, рассмеялся и сообщил на трех языках, что мы психи.
Что я стал психом, на этот счет сомнений не было. Патрик прекрасно выдержал наше безумие — мы сидели в ресторанчике, и он рассказывал мне о Габриэлле и ее семье. Из-за нашего столика было видно, как она передвигается вдоль длинного прилавка, продавая безделушки. Она вся состояла из выпуклостей и округлостей, и это, по контрасту с плоскими бедрами, плоскими животами и плоской грудью многих дебютанток, гостивших у нас по уик-эндам, согревало, как костер в снежную ночь. Ее овальное бледное лицо напоминало мне портреты художников Средневековья — тот же тип лица, сохранившийся за многие столетия. Лицо ее, за исключением тех моментов, когда она улыбалась, оставалось таким невозмутимо-спокойным, что могло даже показаться недружелюбным.
Лицо ее, за исключением тех моментов, когда она улыбалась, оставалось таким невозмутимо-спокойным, что могло даже показаться недружелюбным.
После того как она смутила нескольких застенчивых покупателей своей отстраненной манерой держаться, мне показалось, что работа продавщицы ей не по характеру, и я поведал о своей гипотезе Патрику.
— Согласен, — сказал он, — но для тех, кто занимается контрабандой, нет места для работы лучше, чем аэропорт.
— Контрабандой? — удивился я.
— Именно, — повторил он, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Не может быть! Она контрабандистка?
— Как и я, — с улыбкой добавил Патрик.
Я ошарашенно уставился в чашку и пробормотал:
— Вы не соответствуете моим представлениям о контрабандистах.
— Что ты, Генри. Я лишь один из многих, кто доставляет товар Габриэлле.
— Что же это за товар? — медленно спросил я, боясь ответа.
Патрик запустил руку во внутренний карман пиджака, вытащил флакон высотой в пять дюймов и протянул его мне. На этикетке было написано: «200 таблеток аспирина ВР». Флакон коричневого стекла был полон таблеток. Я отвинтил крышку, вынул вату и вытряхнул несколько на ладонь.
— Только не принимай, — улыбнулся Патрик, — тебе от них пользы не будет.
— Это не аспирин? — спросил я, убирая таблетки обратно и снова завинчивая крышечку.
— Нет.
— А что же?
— Противозачаточные пилюли.
— Что-что?!
— Италия — страна католическая, — напомнил Патрик, — и потому такие таблетки здесь не купишь. Но итальянским женщинам не хочется постоянно работать на ниве воспроизводства. А эти таблетки позволяют избегать последствий пылкой любви, так что самые дотошные мужья не заподозрят неладного.
— Господи боже! — только и сказал я.
— Жена моего брата собирает их дома, в Англии, у подруг, и, когда у нее накапливается бутылочка, я передаю ее Габриэлле, а она уже двигает товар дальше. Мне точно известно, что этим же занимаются по крайней мере еще четверо летчиков и великое множество стюардесс. Габриэлла сама говорила, что не проходит дня, чтобы не поступала очередная партия товара.
— Ты их продаешь? — спросил я.
— Нет, конечно! — с возмущением фыркнул Патрик, чем весьма меня порадовал. — И Габриэлла тоже. Это помощь, которую женщины одной страны оказывают женщинам другой. Моя невестка и ее знакомые собирают посылки от чистого сердца. Они не могут взять в толк, почему женщина обязана рожать, если не хочет этого. Ведь это же непосильный труд.
— Я никогда об этом не задумывался.
— Потому что у тебя нет сестры, которая за шесть лет родила шестерых детей и превратилась в инвалида, когда забеременела в седьмой раз.
— Сестра Габриэллы?
Патрик кивнул:
— Ну да, потому-то она и попросила таблетки. А потом спрос стал расти... — Он положил бутылочку обратно в карман и спросил не без вызова: — Ну, что скажешь?
— Вот это девушка! — воскликнул я.
Уголки рта Патрика поползли вверх.
— Ты оправдал бы ее, даже если бы она украла бриллианты английской короны, верно?
— Конечно, — медленно ответил я.
Лицо его вдруг сделалось совершенно серьезным, и он задумчиво сказал:
— Я о таком только слышал. Но вижу впервые. Черт, вам даже не надо говорить друг с другом. Хорошо еще, что вы вообще можете говорить...
Он был прав. Габриэлла сказала, что, если нас застанут за разговором, у нее будут неприятности, поэтому я три раза приобретал подарки для ее отца, матери и сестры, подолгу выбирая каждый из них.