- Хукер Уилсон был первым преступником, которого я встретил, и он служил в полиции, - рассказывал Фишер, вертя в руках бокал. - И всю свою жизнь я встречал людей такого рода. Он был безусловно одаренным человеком, может быть, даже талантливым. И как сыщик, и как преступник он достоин самого тщательного изучения. У него была характерная наружность - бледное лицо и ярко-рыжие волосы, и он принадлежал к типу людей, холодных и равнодушных ко всему, кроме всепожирающей страсти к славе.
Он мог управлять своим гневом, но не честолюбием. Во время своего первого столкновение с начальниками он проглотил их насмешки, но весь кипел от обиды. Однако позже, когда в просветах окон появились два резко очерченных силуэта, он не мог удержаться от мести, тем более что таким образом он избавлялся сразу от двух людей, служивших ему препятствием на пути к продвижению. Он стрелял без промаха и рассчитывал на то, что некому будет свидетельствовать против него. Надо сказать, что Нолан едва не выдал его: умирая, он успел произнести "Уилсон" и указать на него. Мы думали, что он просит нас помочь товарищу, в то время как он назвал убийцу. Что касается лестницы, то ее было совсем нетрудно опрокинуть - стоящий на ней не мог видеть, что происходит внизу, а затем Уилсон и сам упал на землю, прикинувшись пострадавшим при катастрофе. Однако наряду с убийственным честолюбием он обладал искренней верой не только в свои таланты, но и в свои теории. Он верил в теорию "свежего глаза" и стремился к широкому примечению своих новых методов. В теории Уилсона было зерно истины, хотя его и постигла неудача, обычная в таких случаях, - ведь даже свежему глазу не видно невидимое. Эти теории подходят для простых случаев, как с лестницей или пугалом, но они бессильны там, где дело касается самой жизни или человеческой души. И он глубоко ошибся в том, что мог сделать такой человек, как принц Майкл, услышав крик женщины. Тщеславие Майкла и понятие о чести были причиной того, что он, не задумываясь, поспешил на помощь, за перчаткой дамы он вошел бы даже в Дублинский замок. Считайте это позой, если угодно, но именно так он и поступил бы. Что произошло, когда он встретил Бриджет, - это уже другая история, которую мы, может быть, никогда не узнаем. Но по слухам, до меня дошедшим, они помирились. И хотя Уилсон на этот раз ошибся, все же было что-то новое в его мысли о том, что человек, не знающий данного места, замечает больше, чем тот, кто прожил здесь всю жизнь, потому что он слишком много знает. Да, кое в чем он был прав. И он был прав относительно меня.
- Относительно вас? - спросил Марч.
- Я слишком много знаю, чтобы знать что-нибудь, или, во всяком случае, чтобы сделать что-нибудь, - сказал Хорн Фишер. - Я говорю сейчас не только об Ирландии. Я говорю об Англии. Я говорю о всей системе нашего управления, хотя, вероятно, она единственно для нас возможная. Вы спрашиваете меня, что произошло с теми, кто остался в живых после этой трагедии. Так вот: Уилсон выздоровел, и нам удалось убедить его подать в отставку. Однако этому проклятому убийце пришлось дать такую огромную пенсию, какую едва ли получал самый доблестный герой, когда-либо сражавшийся за Англию. Мне удалось спасти Майкла от самого страшного, однако этого совершенно невинного человека пришлось отправить на каторгу за преступление, которого, как мы хорошо знаем, он не совершал. И только значительно позже нам удалось тайно способствовать его побегу. Сэр Уолтер Кэри сейчас премьер-министр, и весьма вероятно, что он никогда бы им не был, если бы стала известна правда об этом позорном происшествии, случившемся в его ведомстве. Она могла погубить нас всех, когда мы были в Ирландии. Для него же это наверняка был бы конец. А ведь он старый друг моего отца и всегда был очень добр ко мне.
Как видите, я слишком тесно связан с этим миром, и, уж конечно, я не был рожден для того, чтобы изменить его. Вы, по-видимому, огорчены, а может быть, даже шокированы, но я и не думаю обижаться на вас.
Что ж, если угодно, переменим тему разговора. Как вам нравится это бургундское? Оно - мое открытие, как, впрочем, и сам ресторан.
И он начал пространно, с чувством и со знанием дела говорить о винах предмете, о котором, как скажут некоторые моралисты, он также слишком много знал.
ВОЛКОВ ЛАЗ
На широких ступенях просторного дома в Парке Приора {Приор настоятель в некоторых католических монастырях или старший монах в братии там, где настоятель - аббат} сошлись двое - архитектор и археолог; и хозяин, лорд Балмер, со свойственной ему ветреностью ума, счел натуральным их представить друг другу. Ветреность ума сочеталась в лорде с некоторой туманностью, нечетким сопряжением идей, и в данном случае он руководствовался тем, что архитектор и археолог начинаются с трех одинаковых букв.
Нам остается лишь почтительно гадать, не взялся ли бы он, исходя из тех же предпосылок, знакомить медика с медником, математика с матадором и космополита с косметичкой.
Крупный, светловолосый, коренастый и короткошеий молодой человек, он непрестанно жестикулировал, машинально щелкал себя по руке перчатками и поигрывал тросточкой.
- У вас, несомненно, найдется, о чем потолковать, - сказал он беспечно. - Старинные здания и всякое такое.
Это здание, хоть не мне говорить, довольно старинное, между прочим. Простите, я на минутку должен вас оставить. Пойду, пригляжу за приглашениями на рождественский трам-тарарам, который затеяла сестра. Мы, разумеется, на вас всех рассчитываем. Джульетта замахнулась на бал-маскарад. Аббаты, крестоносцы и всякое такое. Мои предки, одним словом.
- Аббат, полагаю, предком быть не мог, - с улыбкой заметил археолог.
- Ну, отчего же, по боковой-то линии, - расхохотался в ответ лорд Балмер. И обежал несколько скачущим взглядом организованный перед домом пейзаж. Искусственный водный покров в центре украшала ветшающая нимфа и со всех сторон обступили высокие деревья, седые, черные и стылые по случаю суровой зимы.
- Дивно подмораживает, - продолжал его светлость. - Сестра надеется, что мы не только потанцуем, но и на коньках побегаем.
- Но если крестоносцы явятся во всех доспехах, - заметил археолог, вы рискуете потопить своих предков.
- О, вот уж что нам не грозит, - ответил лорд Балмер. - В этом очаровательном озере нигде нет больше двух футов глубины.
И картинным своим жестом он проткнул озеро тростью, демонстрируя его мелководность. Трость преломилась под их взглядами; на миг представилось, будто грузная фигура лорда опирается на надломленный посох.
- Самое ужасное, что мы можем увидеть, это плюхающегося на собственное седалище аббата, - заключил он, удаляясь. - Итак, au revoir. Я сообщу вам о дальнейшем.
Археолог и архитектор остались вдвоем на широких каменных ступенях, улыбаясь друг другу; но несмотря на всю свою общность интересов, внешне они являли довольно разительный контраст; а при живом воображении можно было, рассматривая порознь, и в каждом усмотреть кое-какие противоречия. Первый, мистер Джеймс Хэддоу, явился сюда из сонной конторы Лондонских Судебных Инн {четыре корпорации барристов, юридические конторы в Лондоне}, набитой пергаментами и старой кожей; ибо юриспруденция была его профессией, история - всего лишь хобби; в числе других своих обязанностей он, между прочим, курировал имение Парк Приора. Сам он, однако, нисколько не был сонным, и совершенно даже напротив. Выпуклые глаза смотрели остро и внимательно, рыжие волосы были так же аккуратно причесаны, как аккуратен был его костюм.