Узким коридорчиком, в котором пахло подгорелым маслом и мытыми овощами, я попал на просторную кухню. Посудомойка понимающе кивнула:
- У себя, у себя сам-то...
И хорошо, что у себя, подумал я, неторопливо поднимаясь по винтовой лесенке в правую башенку "Брассьюри". Не знаю, чего хотел я от Кости Воронова, скорее, о Шурке не хотел думать.
А в башенке оказалось не тесно.
Стояли там тяжелый металлический сейф (как только его втащили по такой лесенке?), простой письменный стол, короткий диванчик и два жестких стула. На диванчике боком ко мне расположился бывший таксист. Он внимательно читал газету и не сразу меня услышал. На столе дымилась чашка кофе. Но услышав меня, Воронов вскочил, как ужаленный.
- Чего вскидываешься? Ствол есть?
Он непонимающе заморгал. Толстая морда бывшего таксиста побагровела. Какой к черту ствол? У него даже руки дрожали, когда он бросил газету.
- В интересное время живем, - заметил я, оглядываясь и демонстративно держа руку в заднем кармане брюк. - Куда ни ткнись, везде удивительное. Окликнешь человека, пугается.
И спросил:
- Ты почему так рано в кафе?
- Совсем не рано, - в глазах Воронова метались тени страха. - Я всегда так прихожу.
- Зачем?
Вопрос не предполагал ответа.
Воронов так и понял, прижал руку к груди:
- Сердце пошаливает...
- Чтобы сердце не пошаливало, веселиться надо, - подсказал я. Не интересно было говорить с Вороновым. - Кто в Шурку стрелял?
- Откуда мне знать?
- Небось, жалеешь, что не ты?
- Может, и жалею, только какая разница? - Воронов потихоньку успокаивался. Он даже узнал меня: - Ты ведь Андрюха, да?.. Ты ведь теперь вместо Шурки?.. - И добавил: - Шурка - дурак. Он сам нарывался на пулю. С таким характером долго не живут. Вот и выяснилось, что он не жилец.
- Как это не жилец? - насторожился я. - Ты что такое несешь?
Воронов молча протянул мне газету. Его лицо заметно побледнело.
В кратком некрологе, подписанном группой верных товарищей (так и значилось под текстом - верные товарищи), извещалось, что такого-то числа в случайной автокатастрофе трагически погиб Александр Духнов (Шурка) - верный друг, добрый товарищ.
Газета была городская, утренний выпуск.
Печатают такие выпуски ночью, медленно доходило до меня.
Значит, ночью, скорее всего, не позднее двенадцати, кто-то звонил в типографию и диктовал некролог... А я звонил Юхе в третьем часу... Юха был пьян, это точно, но ничего такого он не сказал, и врач находился при раненом... Значит, Шурка был ещё жив, медленно соображал я, а текст некролога уже надиктовали... А милиция, значит, считала, что Шурка погиб в автокатастрофе... Не схлопотал пулю, пусть и случайную, а погиб в автокатастрофе... Похоже, Филин действительно мог любого отмазать... Даже мертвеца...
- Вот так значит... - сказал я, аккуратно складывая газету. - Кто стрелял? Знаешь?
- Да откуда? - закричал Воронов и перекрестился. - Если ты теперь тут за Шурку, нет вопросов, как платил, так и буду платить. Я не отказник, я живу по понятиям. Тут действительно место такое: не обережешься - сожгут. Мне Шурку чего любить? - честно признался Воронов. - Шурка - просто сторож. Но я ж понимаю, что сторож имеет право иногда резать овцу. Зато стадо он охраняет. Хотя от твоего сторожа Шурки, - честно признался Воронов, некоторые торговцы сами с намыленной веревкой в руках бежали в сторону Березовой рощи... Скотина он, твой Шурка, - пришел в себя, совсем осмелел бывший таксист. - Это Господь подставил его под чужую пулю... Тут рядом богатый офис, - объяснил Воронов свое предположение. - Там Труба сидит, ты о нем, наверное, слышал, о нем все слышали. Он собирает денежки с дураков, строит пирамиды похлеще египетских. Он как проклятый этот Труба. В него раз пять стреляли, сожгли пару машин... И вчера, наверное, это в него стреляли...
- Клюквенный "мерс"?
Воронов кивнул.
- Малиновый пиджак?
- Он самый, - обрадовался Воронов. Он видел, что я ему верю. - Вчера я смотрел в окно, когда вы уходили. Я на Шурку обиделся. Ну, вот и увидел этого "Жигуленка"... У Трубы много врагов, он полгорода уже обобрал. Менты в его офисе уже были, только черта с два они что-нибудь разнюхают? Они, сам видишь, - кивнул он на брошенную газету, - и про Шурку-то ничего не знают. А может и знают, да молчат. Ты правильно вчера сделал, что сразу увез Шурку, а то крутился бы сейчас в жерновах. Стреляли-то все равно в Трубу, Шурку случайно зацепили. Вот теперь и похоронят, как жертву автомобильной катастрофы. Если бы до ментов дошло, - намекнул он, - что Шурку подстрелили, вони, конечно, было бы на весь город. А может и не было, покачал он головой. В конце концов, ваше дело начинали менты да налоговики. Всем жить хочется.
Противный он был.
Я ткнул пальцем в чашку:
- Твой кофе?
- Ну да.
Я наклонился и аккуратно сплюнул в чашку.
Воронов нисколько не удивился. Смиренно спросил:
- Мне пить?
Я не ответил.
Противно было смотреть на круглую кабанью морду бывшего таксиста. Меня подстрелят, подумал я, он так же будет просматривать газеты. Черт возьми, я совершенно не был готов к тому, что Шурка может умереть. Такое мне не приходило в голову. Уверен, что пацаны Филина следили за мной, но мне было наплевать. В наглую срезав путь через трамвайные рельсы, я вновь вкатил в тенистый двор старого профессорского дома.
8
До того как отправиться в "Рыбы", мы с Юхой запросто раздавили бутылку дагестанского коньяка. Юха, оказывается, за ночь пару таких осилил. Немного он успел и поспать. На столе валялась неаккуратно порезанная кета, пустые бутылки весело катались под ногами по полу кухни.
- Я уже давно один живу, - любовно объяснил Юха, пьяно блаженно щурясь. Лицо у него было сильно помято, но он переживал прилив альтруизма. - Ко мне уже давно никто не ходит. Одни померли, другие выбились в люди... Помнишь? - расцвел он. - Мчат такси по городу, люли-люли, песни там какие-то в стороне... А моя любимая вышла в люди, она сидит и плачет, плачет обо мне... Это обо мне, обо мне, Андрюха!.. Точно говорю, обо мне... Жалко, магнитофон сломался, а то бы я тебе одну песенку прокрутил... Ночью я наступил на магнитофон, он взял и сломался... - Юха растерянно развел руками и понизил голос, кивнув в сторону комнаты, в которой ночью лежал на диване Шурка: - Бандосы?
- А то!
- И доктор?
Я кивнул. Мне было все равно.
- Да я сразу все понял, - с пьяной откровенностью провозгласил Юха. У меня глаз - алмаз. Вы ещё в дверь не вошли, а я уже все понял. Меня учить не надо. Я Шурке всю жизнь твердил, что попадет однажды под пулю. - И спросил, хитро щурясь: - Только почему это они не пьют, твои бандосы?
- А разве они не пьют?
- При мне не пили.
- Вот и ты поумерь пыл.
Но Юху уже понесло. Он попал в колею.
Радостно шалея от выпитого, он рассказал, что настоящего бандита чувствует за версту. Глаза его загорелись. Он же, конечно, в детстве дружил с бандитами. Юха совершенно забыл, что мы росли в одном дворе и по какой-то неясной ассоциации вдруг перескочил на маршала Покрышкина, который когда-то не раз приезжал к его отцу. Они были друзьями и маршал Покрышкин (кажется, тогда он ещё не был маршалом), приехав в Новосибирск, всегда приходил к старому корешу профессору палеоботаники Толстому - раздавить пару мерзавчиков. Маленький Юха якобы сидел на диване и слушал рассказы про воздушные баталии маршала. В некоторых вариантах Юха втихомолку от отца допивал за маршалом разливное пиво. Отгуляв свое, маршал категорически следовал в сторону вокзала и случалось так, что по дороге на него нападали бандиты.