Я был здесь, чтобы рассказать Люсьенн Массэ о смерти ее мужа, а говорил о нем, как будто он был жив и должен вернуться с минуты на минуту.
Я поставил фотографию на место и поднял стакан.
– Пересядьте с дивана, он весь промок. Наверное, вам лучше лечь в постель, мадам Массэ.
– Вы больше не зовете меня Люсьенн.
Я смутился, а когда я смущаюсь, у меня горят скулы.
– Ну... Люсьенн, вам лучше лечь в постель.
– Но как же Жан-Пьер?
– Вы просто ляжете, потушите свет, и пары алкоголя улетучатся...
– Да, вы, американцы, шикарные парни. Настоящие друзья!
– О!
– Да, да! Друзья!
Вцепившись мне в руку, она приподнялась. Мне вдруг показалось, что сейчас она более пьяна, чем минуту назад.
– Вы видите, я должна была бы испугаться, ведь я наедине с незнакомым мужчиной. Но с вами я ничего не боюсь, ничего! Друг! Мне стыдно, что французы не любят вас... Вы столько раз нас спасали. Вас встречали с флагами... А когда все заканчивается... ЮЭС, гоу хоум!
Ее английский был ужасен.
– ЮЭС, гоу хоум! О чем вы думаете, когда читаете это на стенах?
– Ни о чем.
– Вам обидно?
– Да, обидно.
Люсьенн разрыдалась. Что же, пусть лучше она плачет по этому поводу, пьяные слезы меня устраивали больше.
– Бедные милые американцы!
Поддерживая, я проводил ее в спальню. Именно здесь было ясно видно, что Массэ архитектор – так он все продумал. Кровать была огромной, с мягкой обивкой, от глаз ее скрывала шуршащая тюлевая занавеска. Это была не супружеская спальня. Чтобы придумать такое, надо любить грех.
– Я забыла шубу в Блю-баре!
– Нет, она тут...
– Вы уверены?
– Ложитесь-ка, а я принесу ее.
Она улеглась на шкуру белого медведя, устилавшую кровать. Ее черное платье на фоне белой шкуры выглядело траурным. Я сходил за шубой, которую положил на виду в гостиной на кресло и вернулся с ней.
– Скажите мне... э-э-э... Люсьенн, вы не собирались провести этот вечер с друзьями?
– Нет, только вдвоем с Жан-Пьером. Из-за этого все и произошло.
– То есть как?
– Он пригласил Элен, понимаете?
– О! Все понятно. У вас есть родственники?
– Да, отец.
– Он живет в Париже?
– Почти что: в Мезон-Лафите.
– А какой у него номер телефона?
– Зачем вам это? – воскликнула она, охваченная внезапной тревогой.
Может быть, Люсьенн почуяла правду? От ее расширенных зрачков исходил такой ток внутренней боли, что мне стало страшно. Однако, слегка пожав плечами, я заявил с небрежным видом:
– Мне только хотелось убедиться, что вы трезвеете. Стоит выпить, и первое, что забываешь, это номера телефонов.
Она хихикнула и вновь опустилась на шкуру, уронив руки вдоль тела.
– Девятьсот шестьдесят два, тринадцать, шестьдесят два! – сказала она.
Моя хитрость удалась. Закрыв глаза, я повторил про себя номер, мысленно записав его светящимися цифрами на черной доске. В училище в свое время меня усиленно учили тренировать память, и я мог запомнить самый сложный текст, прочитав его всего раз.
– А у вашего мужа?
Она снова задремала, и мой вопрос разбудил ее.
– Что?
– У него... есть родные?
Я чуть было не употребил прошедшее время и остановился в самую последнюю секунду.
– Нет. Никого, одна сестра. Но она живет в Боготе.
Итак, я мог позвонить только ее отцу. Но прежде чем пойти в гостиную, к телефону, я подождал, пока Люсьенн скова заснет. Молодая женщина, казалось, успокоилась. Скоро ее дыхание стало ровным, и я на цыпочках вышел из спальни.
Номер телефона, названный мадам Массэ, не отвечал. Не удивительно, ведь сейчас предновогодний вечер. Все же я набрал этот номер несколько раз. Тщетно. В далеких гудках чудилось что-то насмешливое и враждебное. Продолжать это занятие дальше было бесполезно.
Присев перед столиком-баром, я взял с подноса стакан и наполовину наполнил его виски. Я всегда пил виски, не разбавляя.
Выпитое ожгло меня, как удар хлыста. Я сказал себе: "Вилли, так продолжаться не может! Желая смягчить удар и ходя вокруг да около, ты ведешь себя как трус. Через несколько часов эта женщина должна узнать всю правду..."
Да, она протрезвеет только через несколько часов. Через несколько часов настанет утро, и я смогу связаться с ее знакомыми, пусть даже с консьержкой. Нужно набраться терпения, охранять ее сон и...
Но это значит испортить встречу Нового года моей жене, друзьям. Не разделить радость детей, ведь они тоже дожидаются меня. А главное, ждут подарков, сваленных в моей машине! Наверное, именно сейчас их кормят ужином на кухне Фергюсонов. И конечно, они задают кучу вопросов, почему же нет их папочки, – я слишком хорошо знал своих детей. А моя милая Салли умирает от беспокойства.
Я чуть было снова не позвонил Фергам. Но что я мог сказать им? Ведь я сам не принял еще никакого решения. Конечно, я порчу своим близким встречу Нового года, но как мне оставить эту одинокую женщину в таком жутком состоянии духа, пьяную от горя и виски? Только на меня она могла рассчитывать, только я был у нее сейчас в этом мире.
Мой семейный очаг, мои друзья, дорогие мне традиции. Последние часы умирающего года... Что же делать? Впрочем, в любом случае этот вечер для меня потерян. Даже если я отправлюсь к Фергюсонам, я не смогу влиться в общий радостный хор, зная, что Люсьенн Массэ в полном одиночестве дожидается в своей роскошной квартире любимого человека, а тот уже никогда не вернется...
Телефон зазвонил в тот момент, когда я с отчаянием вглядывался в пустое дно моего стакана. Может быть, телефон ответит на тот жгучий вопрос, который я без устали задаю себе?
Я уже тянулся за трубкой, как вдруг открылась дверь спальни и оттуда выбежала Люсьенн. Она бежала, совершенно не качаясь, и казалась абсолютно трезвой.
– Нет, не берите трубку, если это Жан-Пьер, я не хочу, чтобы...
Она буквально сорвала трубку с рычагов.
– Алло!
Очевидно, никто не ответил.
– Алло! Алло! Алло! – настойчиво кричала хозяйка дома, как будто звала на помощь.
В конце концов она повесила трубку и неподвижно застыла перед телефонным аппаратом, руки у нее безвольно повисли, волосы закрывали лицо. Платье все измялось, на ногах не было туфель. Она напоминала изнасилованную девицу после бурной ночи. Представляю, что могло прийти в голову любому человеку, появись он здесь в этот момент и увидев ее в таком виде в компании некоего офицера. Даже в голову Салли, несмотря на все ее доверие ко мне.
– Ошиблись номером?
– Не знаю, нет, не думаю. Я слышала в трубке дыхание, но человек молчал.
– Может быть, ошиблись номером?
– Вы так думаете?
Мои слова явно не убедили ее.
– А если нет, почему же вам позвонили, но при этом молчали? Сами посудите!
– Да, конечно...
– Если это действительно звонили вам, то, безусловно, перезвонят.
Так мы и сидели друг против друга, будто загипнотизированные телефонным аппаратом. Теперь я понимаю, что означают слова "присутствие телефона". Он живет своей отдельной жизнью, как мыслящее чудовище, попавшее сюда с другой планеты, подлое и жестокое, оно кажется на первый взгляд мертвым, но на самом деле в любой подходящий момент готово броситься на вас.
Не знаю, сколько прошло времени, а мы сидели не пошевелившись.
– Вот видите, никто не перезванивает.
– Значит, это все-таки была ошибка.
– Нет.
– Почему же?
– Это дыхание в трубке... Если кто-то ошибся номером, он бы заговорил.
Она была права. Ее волнение передалось и мне. Казалось, атмосфера в квартире внезапно изменилась, став враждебной и таинственной, и сделал это телефонный аппарат, спокойно стоявший на своем месте.
– По-моему, вы совсем протрезвели, мадам.
– Да, действительно.