Не пропустишь ни единого звука. Не про-пус-тишь. Внимай каждому моему слову, потому что очень многое зависит от тебя – именно для тебя.
– Что за дьявол – почему для меня?
Меллин храбрился, подозрительно косясь на Гвельваду. А тот продолжал:
– Ты был соучастником убийства некоего Сэндфорда. Не будешь же ты отрицать, Меллин, что слышал о Сэндфорде? Было бы крайне глупо. Не так давно этот Сэндфорд нанял лодку Мервина Джаквеса, чтобы дивной ночью половить акул. И ты тоже был в лодке. Перед отплытием ты заметил, что ремень одного из кресел износился или умышленно перетерт или перерезан. Приехал Сэндфорд. Сел в кресло. Ремни не проверил – возможно, был изрядно пьян – и потому когда Сэндфорд подцепил акулу, его выбросило за борт. И морское чудище его тут же слопало, верно? В том, что ремень был перетерт, сомнений нет, потому что ты, Меллин, сам по пьяной лавочке разболтал об этом.
После происшествия вы вернулись на остров, Мервин Джаквес сообщил в полицию о несчастье. И все. Смерть признали несчастным случаем. В конце концов, и раньше такое бывало. Но если это не случайность, дорогой мистер Меллин, то это убийство, и ты соучастник.
Меллин прохрипел:
– Это ложь, черт вас побери! Я напарник, а не шкипер. Я сказал Джаквесу о ремнях. И не его вина, что Сэндфорд надрался. Охотник за акулами должен сам о себе заботиться.
– Именно, – откликнулся Гвельвада. – Я согласен – ещё бы! Ты говоришь, Сэндфорд не должен был напиваться?
– Вот и я об этом, – из разодранного нагрудного кармана замызганной рубашки Меллин вытащил пачку табака и бумагу и стал сворачивать самокрутку. Пальцы его тряслись.
Гвельвада спросил:
– Вы до этого рыбачили с Сэндфордом?
Меллин кивнул.
– В те разы он был пьян?
– Ну, да, он всегда был немного навеселе. На острове он слишком много пил. Но никогда – как той ночью.
– Говоря конкретно, друг мой, в ночь своей смерти он был небывало пьян. Верно? Пьянее, чем обычно; человек, который мог пить сутки напролет, был так пьян, что не соображал, что делает. Верно?
– Ага… что-то вроде. Ну и что?
Гвельвада беззаботно обронил:
– Подозреваю, тебе никогда в голову не приходило, что Сэндфорд мог быть не пьян?
– Какого черта?
– Я объясню…Ты никогда не думал, что он мог быть накачан наркотиком? Что ему в стакан что-то подсыпали?
Меллин выронил самокрутку.
– Господь милосердный! … Может быть, вы правы.
– Почему вдруг? Осенило, да, парень?
Меллин пояснил:
– Когда бы он раньше ни ехал на рыбалку, у него всегда было виски. Он дул его непрерывно. Но никогда не забывал пристегнуться. Он умел о себе позаботиться. Но в последнюю ночь он пил кофе.
Гвельвада ухмыльнулся.
– Видишь… твои мозги заработали, – он протянул флягу. Глотни и слушай.
Меллин взял фляжку и выпил. Гвельвада сунул её в карман.
– Той ночью, перед тем, как явился Сэндфорд, ты сказал Джаквесу, что кресло опасно; что кто-то поработал над ремнями. Несмотря на это, Джаквес посадил Сэндфорда именно в это кресло, причем несмотря на кофе, Сэндфорд не додумался пристегнуться. Где ты был, когда он вывалился?
– На носу…
– Значит, ты фактически ничего не видел. Между тобой и кормой был тент. Ты могли видеть его в воде, но подсказываю, друг мой, ты не видел, как он вывалился из лодки.
– Хорошо, я видел его в воде за бортом.
– Вот именно, – кивнул Гвельвада. – Тогда ты не можешь поклясться, что руку не приложил Джаквес. Посмотри, друг мой. Акула заглатывает крючок. Сэндфорда рвануло вперед, но между ним и морем корма.
Акула заглатывает крючок. Сэндфорда рвануло вперед, но между ним и морем корма. Вполне возможно, что ему помогли вывалиться – неожиданный толчок! Понимаешь? – Гвельвада любезно улыбался. – Обдумай это. Со временем все вспомнится.
– Какого дьявола вам это дает? Я мог сболтнуть спьяну, но это не доказательство. Я же был не в суде.
Гвельвада пожал плечами.
– Ничем не могу помочь. Меня волнует только один вопрос – что я расскажу полиции. Усек? Если я решу туда идти.
Меллин спросил:
– А что вам до этого?
Гвельвада развел руками.
– Да ничего… Разве что я заранее задумываюсь о мелочах и имею склонность совать нос в чужие дела.
Он посмотрел на Меллина. Стальной взгляд шел вразрез с улыбкой на губах.
– Вот я думаю, – сказал Гвельвада, – буду ли я впутывать тебя в это убийство? Видишь, в чем дело, парень? Повесят одного из вас или обоих?
– Боже мой…, – прохрипел Меллин.
Гвельвада сунул руку в карман пальто и вынул складной швейцарский морской нож. Ручка безупречно легла в ладонь. Меллин смотрел. Гвельвада левой рукой коснулся пружины, выскочило лезвие – четырехдюймовое, острое как бритва лезвие. Гвельвада небрежно положил нож на ладонь и внезапно швырнул. Нож перелетел поляну и задрожал в дереве в пятнадцати ярдах.
– Хобби. Я не промахиваюсь, – небрежно бросил Гвельвада. Дорогой мой Меллин, давай зайдем в твою очаровательную хижину. Позволь пересказать тебе, что же случилось той ночью, заучи это, и повторишь, когда я потребую. Но никому не скажешь, иначе, прости Господи, будешь болтаться на собственных подтяжках. Тебе ясно?
Меллин хмуро буркнул:
– Да.
Руки его тряслись.
– Или, на выбор, – продолжал Гвельвада, – однажды ты можешь поскользнуться на пирсе и свалиться в море. Тебя может переехать тупой водитель, вроде меня. Все может случиться, мой дорогой Меллин, если ты не выполнишь приказ.
Меллин промолчал. Гвельвада закурил. Прошло несколько минут. Потом он сказал:
– Говори. Расскажи о твоем друге, шкипере Джаквесе. Ты помнишь, как он был тогда одет?
– Это легко. Он всегда одет одинаково. Пару дней он носит цветастую шелковую рубашку. Пару дней – белую. Он щеголь. На нем всегда веревочные туфли без носков и черные габардиновые брюки с кожаным ремнем.
– Что на голове?
– Бейсболка. С длинным козырьком. Всегда цветная. У него их с полдюжины. Он их всегда теряет. Кладет кепку и забывает о ней. У него много кепок.
– Превосходно. Теперь, дорогой мой Меллин, давай зайдем. Обсудим это по дружески… Мы ведь друзья, верно?
– Ага… Думаю… Думаю, да.
– Почему бы и нет? – сказал Гвельвада. – Полиции будет очень интересно узнать правду о смерти Сэндфорда. Может, это не понадобится. А может, да. Ради собственного блага, надеюсь, ты скажешь, что приказано. Кстати, как дела, Меллин? Как профессиональные успехи? – он кивнул на разрушенную хижину.
– Да неважно…
– А, наверно, у тебя не так много работы, как было с Джаквесом. Может, ты побаиваешься Джаквеса? Понимаю, он парень крутой. Может, он прослышал про твою пьяную болтовню. Может, он тебя недолюбливает? Скажи, дорогой Меллин, ты боишься Джаквеса?
Меллин буркнул:
– Если откровенно, он нехороший тип. И может быть жестоким.
Гвельвада посмотрел на него и улыбнулся. Жутковато улыбнулся.
– Но, мой дорогой Меллин, ты намного больше боишься меня, верно? Тебе лучше быть не с Джаквесом, а с мистером Гвельвадой, как ты думаешь? – голос зазвенел стальной струной.
Меллин ответил:
– Да… И я так думаю!
Гвельвада сунул руку в карман пиджака и вытащил пачку банкнот.